7
Когда в колхозном центре загорелись Яновы огни, Стелп решил, что пора начать нападение.
– Сейчас все будут смотреть только на смоляную бочку, – сказал он Тауриню, сидевшему рядом с ним у опушки леса. – Пока мы не подойдем к ним вплотную, нас никто не заметит, а мы их будем видеть еще издали. Стелп только несколько дней как прибыл в «батальон» Тауриня с заданием активизировать деятельность банды. Узнав про арест Марциса Кикрейзиса, он страшно рассердился на Тауриня.
– Разве это настоящая борьба – возиться около жалкой канавы? – набросился он на него. – Чистое мальчишество и больше ничего! Даже дурак понял бы, что нельзя одну и ту же диверсию повторять три раза подряд.
– Я отговаривал его, но разве этому лопоухому втемяшишь! – оправдывался Тауринь.
– Какой вы командир, если подчиненные вас не слушают! – сердился Стелп. – В таких случаях непослушных расстреливают, чтобы сохранить в войсковой части дисциплину.
– Много ли у меня этого войска – пять-шесть человек. Если начнем расстреливать своих, скоро некем будет командовать. Что касается этой канавы, то дело совсем не в мальчишестве. Это был ответ на разрушение моей мельницы. Если они разбирают запруду, как я могу оставить это без ответа, господин Стелп? Сомневаюсь, чтобы вы на моем месте удержались.
– Отвечать надо так, чтоб почувствовали. Подорвали бы экскаватор, покончили бы с кем-нибудь из работников – вот это дело. Те несколько метров крепления, которые молодому Кикрейзису удалось выломать, ничего не стоят.
– Так-то оно так, господин Стелп, так что же делать… пролитую воду не соберешь…
Вместе со Стелпом их было семь вооруженных бандитов. Восьмой с разрешения Стелпа ушел накануне к родным в уездный город и должен был вернуться только после праздника. Стелп и не подозревал, что тот уже давно явился к Регуту и рассказал о планах банды. Вожак банды надеялся, что предстоящее нападение на колхозный центр поднимет воинственное настроение бандитов, а то в последнее время, по мнению Стелпа, они больше походили на мокрых куриц. Может быть, кое-кто втихомолку подумывал о легализации; если они сейчас не обагрят руки кровью большевиков, навряд ли удастся удержать их в лесу. Стелп решил не только сжечь колхозный центр и расстроить праздник «Лиго», но и убить всех ведущих работников колхоза, коммунистов, которых он захватит врасплох на празднике. Приготовленные к празднику продукты и прочее добро им пригодятся. А когда будет пролита кровь советских людей, участники банды сожгут за собой все мосты и никому из них не придет в голову уходить из лесу.
«Батальон» разбили на две группы. Четверо во главе со Стелпом должны были пробраться со стороны сада, а Тауринь с двумя бандитами получил приказание приблизиться к колхозному центру со стороны дороги и отрезать колхозникам путь к отступлению; когда те, услышав первые выстрелы, побегут к двору, их остановят пули. Поднимется паника, Тауринь крикнет: «Руки вверх! Ложись лицом к земле!» – и тогда семеро бандитов смогут сделать с ними все, что только вздумают. За малейшую попытку сопротивляться – пуля. Некоторых можно будет пристрелить на месте, а самых главных взять с собой в лес и постепенно замучить. Стелп жаждал крови, да и Тауринь не отставал от него. Сегодня ночью они надеялись утолить эту жажду.
В каждой группе один из бандитов хорошо знал местность. Тауринь, подождав, когда Стелп со своей командой исчез в полумраке летней ночи, медленно пошел к дороге, пролегающей между двумя большими полями. Достигнув дороги, он внимательно прислушался, но ничего подозрительного не заметил. Впереди на пригорке, за домом правления колхоза, раздались песни – наверно, собрались вокруг Яновых огней, а до остального им и дела нет.
– Пошли… – шепнул Тауринь и первым выполз из ржи на дорогу.
Медленными, бесшумными, воровскими шагами приближались бандиты к строениям колхоза. Проскользнули мимо машинного сарая на широкий двор. Один бандит ушел к северному концу жилого дома, второй следовал за Тауринем к воротам, которые вели в сад. Это были последние согласованные шаги группы.
– Стой! – прорезал тишину повелительный окрик. – Руки вверх!
В ту же минуту раздались выстрелы из-за дома правления колхоза и еще дальше, в поле, по которому Стелп приближался к саду. Позади Тауриня раздался стон, и когда бандит оглянулся, то увидел, что двое колхозников разоружали его спутника. Мысль о дальнейшей борьбе в один миг вылетела из головы Тауриня. Он вбежал в сад, бросился на землю и пополз.
Автомат мешал; забросив его в густую траву, Тауринь, подобно громадному насекомому, полз на четвереньках вдоль забора, пока не нашел щель, через которую с трудом выбрался из сада. Погони не было. Тауринь пролежал несколько минут, встал и бросился в колосившуюся рожь.
«Вот будет взбучка от Стелпа за брошенный автомат…» – озабоченно подумал он, но быстро забыл об этом, стараясь уйти как можно дальше от места стычки.
В колхозном центре вновь наступила тишина. Выстрелы прекратились, на верхушке шеста ярко горел смоляной бочонок.
Напрасно опасался Тауринь упреков Стелпа: нарвавшись на истребителей и не послушав их окрика, он был ранен в ногу и взят в плен, даже не успев выстрелить. Кроме Стелпа, поймали еще двух бандитов; троих бойцы майора Регута убили во время стычки. За всю перестрелку только один истребитель был ранен в плечо.
Седьмого бандита, оружие которого нашли в саду у забора, поймать не удалось. Разбившись на несколько групп, истребители, бойцы и колхозники почти до свету искали его по всем закоулкам. Следы убежавшего были видны в истоптанной ржи, но затем он вышел на дорогу, и дождь, непременный спутник Яновой ночи, сделал невозможными дальнейшие поиски.
Среди убитых бандитов колхозники опознали младшего сына Стабулниека, из живых они знали только Стелпа, остальные, видимо, были издалека. Когда Индрик Регут спросил Стелпа, кто был убежавший, тот поспешил ответить, что это один латгалец по фамилии Спрудзан.
Догорали Яновы огни. Женщины убрали со столов посуду. Участники праздника с песнями расходились по домам.
Артур с Валентиной уехали в город. Индрик Регут решил задержаться еще на несколько часов, в надежде поймать скрывшегося бандита. Айвар ушел с Анной, Жаном и Гайдой Римша, так как им было по пути; немного погодя направились домой Ян Лидум, Драва и Финогенов. Пиво ударило Драве в голову, и он громко рассказывал, как, по его мнению, следовало бы организовать охрану колхозного центра; по временам он останавливался и пытался показать, как расставлять посты.
– Почему они не поговорили со мной, старым фронтовиком? – сердился он. – Теперь одного из наших ранили в плечо, а можно было сделать так, чтобы из своих никто не пострадал.
8
Выбравшись на дорогу, Тауринь торопливо зашагал в сторону Змеиного болота. Вскоре пошел дождь.
«Теперь они не найдут меня и с собаками, – подумал он. – Пусть льет, чем сильнее, тем лучше».
Он не знал об участи, постигшей остальных бандитов, но понимал, что нападение на колхозный центр провалилось. Может, Стелпу удалось добраться до леса и он сейчас бродит в темноте, а возможно, один из выстрелов, раздавшихся за садом колхозного центра, уложил его на месте. Трудно сказать, что больше пришлось бы по душе Тауриню…
«Куда деваться? Идти обратно в лесную землянку? Если кто-нибудь из наших схвачен, в землянку ночью нагрянут непрошеные гости. Нет, туда возвращаться нельзя. Завтра истребители и бойцы обыщут все окрестные леса и кустарники. В этой стороне спрятаться невозможно, а до ближайшего пункта связи тридцать километров – до утра не доберешься. Что делать?»
Как загнанный зверь, Тауринь сверлил взглядом темноту, останавливался и прислушивался. Казалось, каждый придорожный куст грозил ему, каждый звук нагонял на него ужас. Тауриню чудилось, что рядом раздаются шаги: то здесь, то там что-то шевелилось в темноте. Вдруг он увидел шагах в двадцати трех мужчин, стоявших у самой дороги. Тауринь ясно расслышал, как один из них тихо сказал:
– Ты, Клуга, останься здесь, а мы пойдем по той тропинке и посмотрим, не помята ли рожь.
Тауринь бросился в другую сторону и стал ползком пробираться по канаве, чтоб удалиться от дороги. Добравшись до кустарника, он встал и осмотрелся. Снова по обе стороны от него послышались шаги. Невдалеке двигался темный силуэт.
«Окружают… – сообразил Тауринь. – Напали на след. Неужели конец?»
Он, продолжая прятаться, перебежал небольшой луг, некоторое время полз по картофельным бороздам, а когда поднялся на колени и посмотрел вокруг, страх снова прижал его к земле: слева и за спиной двигались человеческие фигуры; только вправо – в сторону усадьбы Урги – путь оставался свободным.
«Конец…» – подумал он, и ему казалось, что кто-то громким голосом сказал это слово. Он полз дальше, шаг за шагом приближаясь к Ургам. Вот и большой машинный сарай и дом рабочих; Тауринь некоторое время смотрел туда и о чем-то думал, насколько он в состоянии был связно мыслить. Из рассказов Марциса Кикрейзиса он знал, что Айвар жил в прежней своей комнате. Окно выходит в сад… если ставни не закрыты, выдавить стекло пустячное дело…
Последняя надежда… последняя отчаянная попытка ускользнуть от преследователей…
«Может, в сердце Айвара еще тлеет искра благодарности? Укрыться только на день… до вечера… может быть, даже на несколько часов, пока преследователи обыщут все углы в Ургах… Может, Айвар пожалеет… приютит на несколько часов… такая небольшая услуга в знак признательности…»
Другого выхода у Тауриня не было, только этот последний сулил ему спасение или западню. Он пробрался в сад усадьбы и на цыпочках приблизился к окну комнаты Айвара. Прижавшись лицом к мокрому стеклу, Тауринь силился разглядеть что-нибудь в комнате. На дворе послышались чьи-то шаги. В доме рабочих пели.
Тауринь больше не мешкал. Он выдавил стекло, отворил окно и пролез в комнату. Когда глаза привыкли к темноте, он увидел кровать, стол и несколько стульев. В углу, рядом с дверью, висел дождевой плащ и рабочий костюм Айвара.
Тауринь задернул окно занавеской и, присев на край кровати, стал ждать. От намокшей одежды и сапог на полу натекла лужа.
Прошел час, может быть больше, когда наконец хлопнула наружная дверь и в коридоре раздались осторожные шаги – видимо, кто-то шел на цыпочках, опасаясь разбудить соседей. У двери, за которой тихо, словно мышь, сидел Тауринь, человек остановился, и слышно было, как он возится с ключом. Через несколько секунд двери отворились. Щелкнул выключатель, маленькую комнату озарил яркий свет.
Тауринь встал, выдавил на лице подобие улыбки и тихо сказал:
– Здравствуй, Айвар… Извини, что без твоего ведома вломился в комнату. На дворе такая ужасная погода. Не хотелось будить чужих людей, поэтому…
И он показал на окно.
Айвар остолбенел от неожиданности.
– Что вам надо здесь, Тауринь? – спросил он, немного придя в себя. Он сделал вид, что не замечает протянутой ему руки.
– Искал тебя… – ответил Тауринь. – Надеюсь, что не откажешь в ночлеге. Мне сегодня некуда деваться.
Его глаза настойчиво изучали лицо Айвара, ища ответа на вопрос, мучивший его все время, пока он сидел в этой комнате. И он нашел его. Мрачный, отчужденный взгляд, крепко сомкнутые губы и сжатые кулаки показали яснее всяких слов, что Айвар не пощадит его. Правая рука Тауриня нырнула в карман пиджака и нащупала револьвер.
Айвар понял: Тауринь готов на все и без борьбы в руки не дастся. Только крайнее отчаяние привело его в Урги, в эту комнату. «Если я сейчас выскочу в дверь и запру его, – думал Айвар, – удастся ли поднять людей и окружить сад, прежде чем он удерет?»
На дворе уже рассвело. «Скоро должен прийти отец вместе с Дравой и Финогеновым. Как предупредить их, чтобы не входили?» – Айвар опасался за жизнь отца.
– Почему вам некуда деваться? – спросил он, остановившись у двери и откидывая назад пряди мокрых волос, упрямо спадавших на глаза. – У всех людей есть пристанище, только у вас его нет.
– Потому что они… – Тауринь кивнул в сторону коридора, – отняли у меня все. У меня нет больше ни дома, ни семьи. Приходится, как зверю, скрываться в чаще леса.
– Не надо было становиться зверем, тогда не пришлось бы скрываться! – сурово ответил Айвар.
– И это говоришь ты, кому я сделал столько добра! – плачущим голосом сказал Тауринь, но его глаза горели по-волчьи. – Так ты благодаришь за то, что я тебя вырастил, дал образование, сделал человеком!
– Вы старались воспитать меня не человеком, а зверем, – ответил Айвар. – Если сегодня я действительно человек и мне не стыдно смотреть в глаза народу, я обязан этим не вам, а честным людям, которые вовремя вырвали меня из-под вашего влияния.
– Что я тебе сделал плохого? – удивился Тауринь. Пальцы его правой руки судорожно сжимали револьвер.
– Вы искалечили мою юность, старались замарать меня в глазах моих товарищей! – воскликнул Айвар. – Я вас ненавижу, Рейнис Тауринь! Запомните это навсегда!
– Я воспитал тебя в духе лучших традиций нашего народа, – шипел Тауринь. – Какое мне дело, что большевики не признают моей правды? Я вот тоже не признаю их правды. Я был и всегда останусь в своих глазах правым.
– Правда может быть только одна, и ей я отдаю всего себя, до последней капли крови, до последней искорки моего разума, – ответил Айвар. Он был так взволнован, что не слышал шума в передней. Не расслышал его и Тауринь.
– Если хотите обманывать себя, – продолжал Айвар, – убеждайте себя, что вы с вашей черной душой, с обагренными кровью руками правы и невинны, но не пытайтесь заставить так думать других. Для меня вы – преступник!
Сверкающими от ярости глазами Тауринь смотрел на Айвара, а в уголках его тонких, жестоких губ скользила усмешка.
– Итак… ты не позволяешь мне спрятаться здесь ненадолго? – спросил он.
– Нет, но я и уйти не позволю, – ответил Айвар. Сделав несколько шагов, он встал у окна и заслонил собою Темную дыру, через которую в комнату врывался сырой ночной воздух.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86