Что-то мучает его, но правды мне не узнать. Иногда я чувствую, что Люкас намеренно отдаляется от меня. Чего же он хочет? Я предложил ему денег, с которыми можно начать новую жизнь, но он отказался и объяснил, что нужен Илэне. Люкас ненавидит Тодда, и боюсь, эта ненависть искорежит всю его жизнь…Наверное, пора идти за советом к моему мудрому старому другу, шаману… Откуда мне знать, как отнесется дочь к моему решению. Если она прочтет это, умоляю, пусть простит старого больного человека – как иначе соблюсти закон справедливости? Дополнение к завещанию, которое Ровена может уничтожить, если сочтет нужным?.. Ясность мыслей возвратится, как только я смогу вдохнуть чистый горный воздух и поговорю со своим другом…»Следующие несколько страниц вырваны… и несвязная запись почти неразборчивым почерком, явно сделанная через силу:«Я так и не смог отдохнуть после возвращения с гор, куда отправлялся с намерением найти покой. Это моя вина – недостойное любопытство, стремление узнать до конца… но я дал слово не открывать тайну. А что, если придется… Боже, Боже, но откуда мне знать, возникнет ли такая необходимость. Почему я был так слеп, когда все столь очевидно? Имею ли право судить, зная, как сильны мои чувства? Я спрашиваю себя: не слишком ли позволил увлечься собственными иллюзиями? Смогу ли я посмотреть истине в лицо или снова попытаюсь закрыть глаза на правду? О Господи, почему она все время стоит перед глазами, как в тот день первой встречи? Неужели я все еще люблю ее? Илэна – дикое, примитивное дитя с телом женщины, наивная и изощренная, нежная и жестокая. Какая красота! Я лишился дара речи, когда увидел ее! Могу ли теперь ее винить? Или его? Если бы все мужчины знали, как легко полюбить Илэну, как быстро можно потерять голову…Не думаю, что Люкас послушает меня, но я обязан объяснить все, даже если он возненавидит… Мальчику нужно знать, как ужасающе несправедливо с ним поступили…»Снова кляксы, зачеркнутые слова, еще одна запись:«…Эдип, трагедия, разыгранная в жизни. Нет-нет, дочь должна знать правду, должна быть подготовлена».Следующие несколько строк смазаны и неразборчивы. Напрягая глаза, я с трудом прочла свое имя, потом имя Люкаса, несколько слов:«Ненависть разъедает душу… насколько далеко он осмелится зайти…»Снова кляксы, и наконец четкая фраза:«Каковы бы ни были последствия, я должен действовать, ради Ровены и даже ради Тодда. То, что я узнал, меняет все. Письмо, написанное мной, должно быть уничтожено. Позже я смогу написать другое и все объяснить, но нужно подождать, пока разум мой прояснится. Прежде всего необходимо сделать дополнение к завещанию. Я слишком долго это откладывал. Позаботься я обо всем раньше, и смог бы предотвратить… нет, не позволю, чтобы зло восторжествовало. Люкаса следует остановить».Я тупо уставилась на страницу. Похоже, чернильница опрокинулась, чернила пролились, залив все, написанное ниже… если, конечно, у отца остались силы писать что-то еще. Остальные страницы были чистыми, те же, что могли все объяснить, были так залиты черными чернилами, что заворачивались по краям и представляли сплошную кляксу.Все, что осталось мне, – пугающая тайна, открыть которую я так надеялась, начиная читать дневники отца, порванные грязные страницы, уничтоженное письмо и зловещие слова: «Люкаса следует остановить…»И теперь я должна попытаться наделить уже имеющиеся факты хоть каким-то смыслом. Что это за правда, которую так боялся признать отец? Он, очевидно, узнал об Илэне и Люкасе, но мне казалось, что причина его разочарования и печали гораздо глубже. И теперь оказалось, что именно я не желаю взглянуть в лицо истине, и мысль еще более ужасная завладела мной, не желая уходить.Поднявшись так резко, что стул опрокинулся, я пошла к двери. На шум вбежала Марта, встревоженно глядя на меня.– Хозяйка! Вы больны?Я нетерпеливо тряхнула головой:– Нет-нет, Марта, попросите Жюля зайти на секунду. Я должна кое о чем спросить.Очевидно, им обоим было не по себе. Лицо Жюля напоминало бесстрастную маску, Марта испуганно оглядывалась, словно желая отогнать неприятные вопросы. Стараясь не обращать внимания, я достойно расспрашивала о последних минутах жизни отца. Ожидал ли он конца? Был ли рядом доктор? От чего он умер? От чахотки или…Злые, ехидные намеки Хесуса Монтойа продолжали будоражить душу.– Жюль, он умер внезапно? Может, был чем-то расстроен?Мне показалось, глаза старика блеснули, хотя ответ был достаточно прямым:– Мистер Гай был не в себе с той поры, как вернулся из поездки в горы, мэм. Больно было видеть, какой он бледный, осунулся, не спал, целыми ночами бродил по комнате. Вечером я оставлял его, а утром находил в том же кресле – сидит обхватив голову руками, а рядом валяется пустая бутылка из-под бренди.– Неужели он ничего не сказал? Разве…– Я взял на себя смелость поговорить с мистером Марком, мэм, о необходимости пригласить доктора. Мистер Шеннон тогда был в отъезде, но мистер Марк появился в тот же вечер, и они о чем-то долго говорили. После этого мистер Гай вроде бы немного успокоился. Но в ту же ночь…Жюль замолчал, лицо его посерело, словно воспоминания все еще терзали его.– Продолжайте… пожалуйста, – тихо сказала я. – Поверьте, вовсе не праздное любопытство заставляет меня допытываться, и, может быть, я объясню позже. Есть причина, почему я должна узнать все, что возможно.– Да, мадам, – без всякого выражения согласился Жюль, и я еще раз задалась вопросом, что же в действительности ему известно. Старик медленно продолжал: – Мистер Гай сидел за столом, писал что-то, когда я пришел узнать, не нужно ли, случайно, чего перед тем, как пойду спать. Принес ему капли, налил кофе, как всегда. Помню, мистер Гай поднял голову, а его глаза были… ну, словно он смотрел куда-то далеко и не видел меня. Выглядел он очень усталым, сказал что-то о том, как усилились боли, и попросил принести еще бутылку бренди и оставить на столе. Вот и все, мэм. Если не считать…– Не считать чего? Жюль, я должна знать каждую деталь, каждую подробность, даже если это не кажется сейчас важным.Марта пробормотала что-то по-испански, и мне показалось, Жюль тяжело вздохнул, прежде чем нерешительно ответить:– Он попросил меня оставить дверь открытой, мэм. Ее и так редко запирали, мистер Гай… он доверял людям. Ожидал приезда мистера Брэгга рано утром…На этот раз я не могла ошибиться: Жюль явно колебался. Но не успела я раскрыть рот, как вмешалась Марта; тряся от возмущения головой, старушка разразилась потоком испанской речи:– Но он не появился! Мы знаем это, Жюль, – он не приехал! Будь он тут, обязательно зашел бы на кухню, сунул бы нос во все горшки, стащил бы что-нибудь с плиты…Я взглянула на Жюля, чувствуя, как мгновенно пересохло в горле.– Кто?..Она, конечно, говорила о мистере Брэгге. Господи, пусть это будет мистер Брэгг, не…– Мистер Гай ждал Люкаса, мэм, – пробормотал Жюль и быстро продолжал, заметив, как отхлынула краска от моего лица: – Но он не явился, мэм. Марта правду сказала. Это мистер Брэгг нашел мистера Гая и разбудил нас. Было еще темно, около пяти утра. Он выглядел так… словно заснул за столом, а чернила разлились по всей тетради.Я поняла, что отыскала последнее недостающее звено, выслушала окончательный страшный приговор, которого так боялась и ожидала, но почему-то не чувствовала ни боли, ни страданий, только странное спокойствие, будто душа в один миг превратилась в бесплодную пустыню.Осталось задать всего несколько вопросов, узнать кое-какие факты. Именно факты, ведь ни Марта, ни Жюль не имели причин лгать и вообще не очень хотели говорить о том, что произошло. Я начинала думать, что эти двое – единственные в мире, которым можно доверять. Несмотря ни на что, я по-прежнему рассчитывала на их верность… но тут неожиданно на ум пришел Марк, может, потому, что шахматная доска с незаконченной партией по-прежнему оставалась в гостиной. Мы не успели доиграть тогда. Как давно это было!Марк – мой терпеливый друг, надежность и верность которого так помогли в трудные минуты, Марк – человек, любивший меня. Как жестоко, бессердечно я к нему отнеслась вчера! Почему не подумала о Марке раньше? А если нужен предлог помириться, разве не он последним разговаривал с отцом? Марк поможет решить, что делать, Марк выслушает и не позволит предубеждениям и поспешным выводам исказить истину.Я повернулась к Жюлю, нерешительно переминавшемуся у двери:– Пожалуйста, подождите несколько минут, пока я напишу записку мистеру Марку. Отправьте ее с одним из ковбоев. И попросите Марту поставить еще один прибор, думаю, мистер Марк останется ужинать.Мне показалось, Жюль хочет что-то сказать, но, встретившись со мной глазами, он поджал губы и вежливо кивнул.Я быстро нацарапала короткое приглашение и, отдав его Жюлю, вернулась в свою комнату, обдумывая, что же лучше надеть. Необходимо было заняться мелкими повседневными делами, чтобы ни о чем не думать. Принять ванну. Приготовить одно из купленных в Париже платьев. Сделать модную прическу. Чуть подкрасить губы. Глядя на свое отражение в зеркале, я сказала вслух:– Ну вот, девочка, теперь ты больше похожа на себя! Никогда не следует забывать то, чему тебя выучили! Глава 35 Марк приехал рано, и я была очень рада вновь увидеть его. Сжав протянутые навстречу руки, он улыбнулся, но мне показалось, что в глазах блеснул знакомый, как у многих мужчин, голодный огонек желания. Но сегодня я нуждалась в этом как в подтверждении того, что еще не все потеряно, что Марк по-прежнему мой, что мы оба пришли сюда из того мира, где рождению, воспитанию и образованию придают такое большое значение.Марк, как всегда, был безупречно одет; аккуратно подстриженные светлые волосы отливали золотом при свете лампы. И как обычно, он чувствовал мое настроение: не набросился с расспросами по поводу настойчивого приглашения приехать, а рассыпался в комплиментах насчет моей внешности. Мы обменялись вежливыми приветствиями; Жюль принес бутылку вина и два высоких хрустальных бокала. Мы сидели у окна, наблюдая, как медленно опускается за гору солнце, и говорили о Нью-Йорке и Лондоне. Мать Марка посылала ему все газеты, даже лондонскую «Таймс», приходившую с опозданием на несколько месяцев. Марк вспомнил о Коринне.– Мать говорит, что Коринна таскает ее по всем концертам. Джек приобрел большую известность в Бостоне, а она греется в лучах его славы и объявляет каждому, кто желает слушать, какой была умницей, что выбрала такого талантливого мужа.Насмешливое замечание Марка напомнило мне, что ее семья желала видеть именно его мужем Коринны, пока мой отец не убедил их позволить веселой болтушке настоять на своем и выйти за Джека, уже тогда довольно известного дирижера. Но Марк, видимо, совсем не жалел об этом.– Тост, Ровена?– За тех, кто не на своем месте! – небрежно бросила я, высказывая вслух смелые потаенные мысли.Лицо Марка неожиданно стало серьезным.– Значит, и ты это чувствуешь? Все правда, Ровена, мы здесь чужие, вынужденные терпеть не по своей воле. Единственное, о чем я не жалею, – о счастье встречи с тобой.Я сделала слишком большой глоток вина и почувствовала, как оно мгновенно ударило в голову, а по телу разлилось приятное тепло, и, чтобы замять возникшую неловкость, пробормотала:– Боюсь, твой дядя так не считает. Надеюсь только, он не очень плохо с тобой обращался? Я бы не попросила тебя приехать сегодня, не будь…– Я был уже на полпути сюда, – перебил Марк. – Неужели думаешь, я смог бы долго оставаться в стороне? Господи, Ровена, я ведь хорошо знаю дядю Тодда. Высокомерие ослепляет его настолько, что он ничего не замечает, кроме собственных эмоций: ни деликатности, ни сочувствия! Я бы все отдал, лишь бы оградить тебя от омерзительных обвинений! Что он наговорил тебе сегодня утром?!Я резко поставила бокал на столик. Тонкий хрусталь жалобно зазвенел.– Он сказал тебе, что между нами все кончено? Теперь он скорее всего превратился в моего врага.Мне показалось, Марк как-то странно поколебался, прежде чем ответить.– Но я надеюсь, меня ты считаешь другом? Что же касается дяди – его настроения меняются как летний ветерок. Слишком быстро впадает в ярость, кричит, топает ногами, правда, позже, когда есть время все хорошенько обдумать… Но я пришел сюда не защищать дядю, а спросить, чем могу помочь тебе. – Он, не спрашивая, вновь наполнил мой бокал и, пристально вглядываясь в меня, тихо сказал: – Что-то случилось. Я все время чувствую это, несмотря на все твои храбрые попытки казаться веселой и беззаботной. Хочешь рассказать все сейчас или сначала поужинаем? Не желаю расстраивать тебя и снова видеть печальные, озабоченные глаза.– О, Марк, – как много раз раньше, вздохнула я, – что бы я без тебя делала?!Он криво усмехнулся:– Надеюсь, ты и вправду будешь знать, к кому обращаться за советом. – И с неожиданной твердостью приказал: – Допивай вино, Ровена. А после поговорим о том, что беспокоит тебя.Самым трудным было начать. Марк, как мог, облегчал мои мучительные признания. Он молчал, когда слова лились беспорядочным потоком, и нежно ободрял меня, когда, не в силах больше продолжать, я умолкала.На этот раз я не скрыла ничего, даже честно приняла на себя долю вины: ведь меня предостерегали, советовали, предупреждали… Но я любила и считала себя достаточно сильной, чтобы преодолеть все препятствия. И тут единственный раз Марк перебил меня и, возбужденно вскочив, начал мерить шагами комнату.– Прекрати, Ровена! Тебе не в чем себя винить. Подумай только, хорошо воспитанная, неопытная молодая женщина, не подозревающая о том, какое подлое предательство ее ожидает и с какими ужасными обстоятельствами придется столкнуться! Ты, беспомощная жертва гнусных, подлых людей, которые… неужели не понимаешь, как все произошло? Ты пережила такие потрясения, а он без зазрения совести воспользовался твоим состоянием, играл на сочувствии. Открой глаза и пойми, что сама придумала эту любовь! Тебя изнасиловал его братец, так называемый джентльмен, внезапно пожелавший жениться. В состоянии шока ты убежала куда глаза глядят и оказалась изолированной от всего света, запертой, словно в тюрьме, наедине с человеком, который не остановится ни перед чем, лишь бы добиться своего, и живет по закону джунглей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59