– Этот наряд тебе больше не нужен, – и высвободил другую руку.
– Эверод!
Боже, как ему хотелось видеть черты ее бледного лица яснее и дольше, чем позволяли редкие вспышки молний! Была ли она напугана или смирилась? А может быть, испытывала облегчение от того, что он взял ситуацию в свои руки?
– Пеньюар тоже надо снять. Пусть свежий ветерок высушит кожу.
Но Эверод не стал снимать с Мауры остатки одежды, он просто ждал. Прошло несколько мирут, прежде чем он услышал, как шуршит ткань. Еще пару мгновений – и мокрый пеньюар упал на доски беседки. Эверод, который затаил дыхание, выдохнул и снял свой жилет. Он любил, чтобы атлас кожи соприкасался с таким же материалом.
Затем виконт встал на колени и слегка дрожащими руками расстегнул пояс, поспешно освобождаясь от панталон. Он не опасался, что Маура может передумать, ему просто не терпелось овладеть ею. И только это нетерпение несколько мешало ему. Эверод выпрямился, окончательно сбросил панталоны и пинком ноги отшвырнул их; теперь все его внимание сосредоточилось на сидевшей перед ним женщине.
– Давай, ложись, – велел он, подкладывая ей под голову сюртук вместо подушки.
– Я не… не знаю, как доставить тебе удовольствие, – призналась Маура, и голос ее при этом дрожал, как будто она совершала смертный грех.
Такая забота о том, что нужно ему, тронула зачерствевшее сердце Эверода. Он укрепился в намерении не допустить, чтобы она разочаровалась в своем первом любовном опыте. Он стал целовать Мауру, покусывая ее губы, пока она не ответила ему тем же.
– Доставить мне удовольствие нетрудно, – сказал виконт, лаская пальцами ее шею, груди, постепенно спускаясь к гладкому животу. – Я же обещал прогнать твою боль поцелуями. – И он подвинулся, устраиваясь между ее ногами.
– В этом нет необходимости, – проговорила Маура, начиная задыхаться, когда пальцы Эверода стали гладить ее ногу от колена и выше, по внутренней стороне бедра, а его приводила в восхищение эта нежная гладкая кожа.
Маура уже вся дрожала от его ласковых, осторожных прикосновений, тело ее напряглось. Эверод не заблуждался на этот счет: он понимал, что ее хрупкий стан выгнулся, как натянутый лук, отнюдь не в предвкушении того наслаждения, которое ожидало их обоих.
– А я настаиваю. – И виконт поцеловал ее колено, затем повернулся, приподнял второе колено и прижался к нему губами.
– Да ведь больно! – возмутилась Маура, когда Эверод слегка передвинулся и стал покусывать ее бедро.
– Правда? Значит, я что-то делаю не так.
Он рассмеялся, когда она чуть слышно пробормотала ругательство. По крайней мере, ему показалось, что это было ругательство. С другой стороны, он считал, что такая девушка, как Маура, не способна сквернословить. Эверод скользил рукой выше и выше, пока не нащупал мягкие волоски между ногами. Он ласково погладил сокровенную расселину, и по телу Мауры пробежала дрожь. Пальцы продвигались все глубже; Маура не мешала ему. Эверод застонал, когда его пальцы оросились влагой – доказательством ее готовности.
Маура желала этого соединения не меньше, чем он сам.
С тех пор как виконт выследил ее на Бонд-стрит рядом с этой стервой тетушкой, он все время кружил вокруг Мауры, дразнил ее, искушал, пытался расшевелить – и все ради этого мгновения. Эверод добился того, что ее тело стало жаждать его, пусть даже ее разум и сердце не ведали до конца его побуждений. Зато он сам не решил еще, чего именно хочет от Мауры, помимо обоюдного удовлетворения страсти, в котором она долго отказывала им обоим.
Но теперь было не время искать ответы на невысказанные вопросы, которые возникали в глубине сознания каждого из них. Маура, обнаженная, распростерлась на его сюртуке, как добровольная жертва. Ночь и буря укрывали их от посторонних глаз. Все спали, некому было остановить Эверода, и он почувствовал, что умрет, если не войдет в нее тотчас же.
Не давая Мауре возможности передумать, он взобрался на нее. Опираясь на руки, виконт раздвинул ей ноги и устроился между ними. Затем потянулся одной рукой вниз, взялся за свой подрагивающий от нетерпения орган и стал вводить его. Всякий раз, когда Эверод на миг задерживался, входя в мягкое зовущее лоно, его пронизывало чувство мучительного наслаждения.
Он потерся головкой детородного члена о ее влажную расселину.
– Только не проси меня остановиться. Я не настолько благороден, как тебе кажется, Маура. Сегодня я намерен овладеть тобой до конца.
– Я знаю. – И она погладила его по щеке.
Направляя пальцами головку члена, Эверод все дальше и дальше проникал в истекающую влагой жаркую глубину, такую желанную и жаждущую его. Хотя на улице было прохладно, а по открытой беседке гуляли порывы ветра, лоб Эверода покрылся испариной, когда он проник еще глубже и ощутил слабое сопротивление ее девственной преграды.
Слабая боль, причиненная его вторжением, заставила тело Мауры напряженно застыть.
Девица.
Эверод и до этого знал, что она непорочна. Прежде он избегал укладывать в свою постель невинных девушек. Не то чтобы излишняя щепетильность мешала ему лишить девушку невинности – просто отдаленные последствия такого поступка обычно перевешивали то незначительное удовольствие, какое он мог при этом получить. Не следовало забывать и о мамашах, озабоченных замужеством дочек. Но ни один из этих доводов не помешал ему причинить Мауре первую боль, которую она испытала при его вторжении.
Глядя на нее сверху вниз, сердясь на самого себя за то, что он не тот терпеливый влюбленный, о каком мечтала романтичная Маура, Эверод резко сказал ей:
– Есть невинность или нет – это ничего не меняет. Отобрать ее должен я, ведь твое тело предназначено для меня.
И в доказательство своих слов он резко протолкнул член в глубь ее лона. Маура закрыла глаза и впилась ногтями в его плечи, красноречиво свидетельствуя о том, какую боль он ей причиняет.
– Больно, – прошептала она.
В постели Эверод не был эгоистичен. Он не мог не почувствовать ее боль. Это была одна из причин, по которым он избегал хлопот с невинными девушками. Он ошибся, полагая, будто Мауре будет не так больно, если он станет входить в нее медленно.
– Я передумал, – сказал Эверод и почти вышел из нее.
– Как так?
Он слышал, сколько удивления было в этом вопросе. Без предупреждения он резко вошел в нее снова на всю глубину, пронзая преграду, стеснявшую его свободу. Два крика слились в один: крик боли и крик торжества.
Эверод уткнулся лбом в ее плечо. Лоно Мауры облегало его детородный орган плотно, словно вторая кожа. Он приостановил движения, давая ей возможность привыкнуть к его проникновению.
– У нас получилось, Маура. Я вошел в тебя, – проговорил он; правая рука скользнула ей под ягодицы, крепко прижимая два тела друг к другу. – Я делаю тебе очень больно?
– А если я скажу «да»… ты поцелуешь меня, чтобы прогнать боль? – Она слегка пошевелилась, чтобы удобнее принимать на себя его вес и тот твердый орган его тела, который так плотно засел в ее горячей влажной глубине.
– Бесстыжая девчонка, – сказал Эверод с нежностью. – Только ты одна могла осмелиться дразнить меня в такую минуту.
– А хочешь, я упаду в обморок, как полагается девице?
– И пропустишь самое интересное? Ни за что! – Эверод легонько укусил ее за подбородок.
Оказывается, чтобы находиться в ней и не двигаться, ему пришлось сделать над собой огромное усилие. Чтобы отвлечь Мауру от неприятных ощущений, виконт положил руку ей на грудь и стал играть набухшими сосками, гладить большим пальцем чувствительную кожу, пока Маура не выгнулась под ним дутой.
– Ну вот, – тихонько сказал Эверод, прижимаясь бедром к ее бедру. При этом он слегка пошевелился внутри нее, и это едва не закончилось семяизвержением. – Ну что, храбрая моя девочка, пора нам обоим исцеляться от боли.
Он отстранился и вновь на всю глубину погрузился в ее тугую вагину. Ее тело на этот раз не сопротивлялось. Ее лоно уступило его неистовому натиску. Поначалу Маура тихо лежала под ним, позволяя его телу тереться о ее тело. Но, понемногу привыкнув к ритму его движений, она осмелела. Ее бедра приподнимались, встречая его, позволяя ему проникать еще глубже.
Поскольку вокруг по-прежнему было не видать ни зги, Эверод пользовался остальными чувствами, чтобы проверить, как реагирует Маура. Он прислушивался к ее судорожным вздохам, когда грубая растительность на его груди гладила изгибы теплой шелковистой кожи ее грудей. Он прикоснулся пальцами к ее лицу и с облегчением обнаружил, что щеки у нее сухи. Он поглаживал ее губы и вскрикнул от неожиданности, когда она шутливо укусила его за палец.
Эверод отомстил тем, что просунул руку между их телами и стал мять кусочек плоти между ее ногами, пока его мужской орган неутомимо двигался внутри нее.
Маура отозвалась на это незамедлительно. Она застонала, заметалась, врезавшись лбом в его подбородок. Эверод зарычал и увеличил темп движений. Маура извивалась под ним, дыша часто-часто.
– Отдайся мне полностью, – прошептал он ей на ухо, как змий-искуситель. – Это не больно.
Маура рванулась к нему и тут же застыла. Когда женщина получает удовлетворение, на мужчину это действует особенно возбуждающе. Маура тоненько вскрикнула, крепко-крепко прижимаясь к нему, а он меж тем лихорадочно двигался взад-вперед.
Чувствуя приближение сладостных содроганий, Эверод поспешно вышел из нее и сжал в руке разбухшую головку члена. Он посасывал грудь Мауры, а пальцы тем временем сжимали и ласкали его собственный твердый орган. Ее грудь заглушила его торжествующий рык. Прижавшись лицом к ее нежному телу, Эверод застыл: пальцами он наконец довел себя до высшей точки наслаждения, горячее семя вырвалось наружу.
– Боже правый! – воскликнул он, когда безумие стало проходить. – Я солгал, когда говорил, что это не больно. Миледи, быть с вами в постели – это сладчайшая из пыток.
Он не увидел, но угадал, что Маура робко улыбается.
– И ты хочешь, чтобы мы снова занялись этим?
Бессильно повалившись с нею рядом, Эверод застонал.
Маура оказалась сиреной. Его тело болело, а чертов детородный орган хотел еще.
– Без малейшего сомнения.
Может быть, если они повторят это безумное соитие, он сумеет разгадать, кто же из них кого соблазнил.
Глава 17
– Какая-то ты напряженная. Ты что, жалеешь, что тетушка не смогла поехать с нами?
При этом вопросе Роуэна Маура поморщилась. Ее волновало вовсе не его присутствие и не то, что они оказались вдвоем. Когда утром Роуэн появился к завтраку, такой заботливый и веселый, и предложил продолжить знакомство с парком – теперь уже верхом, – она внутренне содрогнулась. Поскольку накануне она рассталась с невинностью, теперь ей представлялась невыносимой даже мысль о том, чтобы усесться в седло, – это была бы пытка, слишком мучительная для нижней половины ее тела.
Пока Маура размышляла, под каким бы разумным предлогом отклонить его любезное приглашение, тетушка Жоржетта уже дала согласие от ее имени. Приглашение распространялось и на тетушку, но графиня отказалась ехать. Уоррингтону не становилось лучше, и она хотела отправиться в Ковент-Гарден: купить кое-какие травы, которых не было в ее собственном саду.
– Нет-нет. Долг тетушки – находиться у постели твоего отца, – сказала Маура, довольная тем, что можно перевести разговор на другую тему и не обсуждать ее напряженную позу. – Надо бы позвать врача. Однако тетушка настаивает на том, чтобы самостоятельно лечить графа.
– Ну что ж, хотя у ее настоек и жуткий вкус, я ни разу не болел, когда жил в Уоррингтон-холле. – Роуэн весело взглянул на Мауру. – Ты же не наябедничаешь Жоржетте, что я назвал ее настойки «жуткими», правда?
– Можешь на меня положиться, – заверила его Маура. – К тому же я думаю, что во всем доме вряд ли кто-то считает эти настойки такими уж приятными.
Роуэн захохотал, и ветер далеко разнес его веселый смех.
– Я рад, что ты приняла мое приглашение. Поначалу я опасался, что земля будет слишком сырой для прогулки.
При упоминании о вчерашней грозе Маура подумала о том, что произошло в беседке. При вспышках молнии она видела сцены их бесстыдного совокупления. Лицо Эверода дышало безудержностью первобытных инстинктов; он лихорадочно вонзал в нее свое мужское естество, пока ей не показалось, что она вот-вот умрет от наслаждения. Немного погодя звук дождя и раскаты грома стихли. Она была способна слышать только звон крови в ушах, шлепки влажной кожи о такую же кожу и хриплые крики, с которыми Эверод и она отдавали себя друг другу.
Роуэн посмотрел на нее и нахмурился.
– Если тебя беспокоит конь, дорогая, то можешь быть спокойна: я выбрал для тебя самого смирного мерина. Он не споткнется ни на подъеме, ни на спуске.
– Спасибо за заботу, Роуэн.
По внешнему виду Мауры никак нельзя было сказать, что она провела всю ночь в объятиях одного из пользующихся самой дурной славой les sauvages nobles. Перед отъездом в Лондон тетушка выбросила старый костюм Мауры для верховой езды и заменила его алым рединготом, полусапожками в тон и вычурной шляпой из черного атласа с приколотым спереди огромным черным пером.
Маура зевнула, прикрывая рот, затянутой в перчатку рукой.
– Ты плохо спала, любовь моя? – спросил Роуэн покровительственным тоном, от которого Маура сердито стиснула зубы. – Тебя беспокоила гроза?
– Не так сильно, как я побеспокоила Эббота и всю прислугу, – ответила она. Лошади шли шагом, голова к голове.
Наверняка тетушка Жоржетта не устояла перед искушением рассказать Роуэну о ее ночной проделке. Хорошо еще, что тетушка не ведала ни о том, что произошло в беседке, пока они с Эверодом пережидали там дождь, ни о самом присутствии Эверода.
– Мне не спалось, вот я и вышла в сад погулять. И попала под ливень, так что по всему дому потом остались мокрые и грязные следы, – призналась Маура, вновь огорчаясь из-за того, что все ее старания затереть следы лишь окончательно замарали пол от входа до самой спальни. – А ты разве не слышал, что Эббот учил трех горничных отчищать мраморный пол в холле?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32