Мы слышали, как он объяснил сэру Джону свою беспечность перед лицом смерти. Но сказал ли он ему правду? Соответствовало ли действительности это объяснение? Сэру Джону пришлось его принять: очевидно, Ролан не намеревался давать другого.
А теперь, как мы уже говорили, оба они спали или делали вид, что спят, в карете, которую пара почтовых лошадей мчала по дороге из Авиньона в Оранж.
VI. МОРГАН
Пусть читатели позволят нам ненадолго покинуть Ролана и сэра Джона, которые сейчас и физически, и морально чувствуют себя неплохо и не внушают нам опасения. Сосредоточим внимание на лице, которое только промелькнуло в нашем романе, но должно играть в нем важную роль.
Мы имеем в виду вооруженного человека в маске, который появился в столовой авиньонской гостиницы и вручил Жану Пико опечатанный мешок, по ошибке похищенный вместе с казенными деньгами.
Мы видели, что отважный грабитель, назвавший себя Морганом, прискакал в Авиньон верхом, в маске, среди бела дня. Перед тем как войти в гостиницу «Пале-Эгалите», он привязал у крыльца свою лошадь. Казалось, в папском и роялистском городе лошадь пользовалась такой же безопасностью, как и всадник; выйдя из гостиницы, он нашел ее на месте, отвязал, вскочил в седло, выехал из Ульских ворот, промчался бешеным галопом вдоль городских стен и скрылся из виду за поворотом дороги, ведущей в Лион.
Отъехав с четверть льё от Авиньона, он закутался в плащ, чтобы не видно было его оружия, потом, сняв маску, спрятал ее в седельную кобуру.
Сотрапезники, покинутые им в Авиньоне, были крайне заинтригованы и строили догадки: что за человек этот ужасный Морган, гроза Юга? Если бы они очутились на дороге из Авиньона в Бедаррид, они могли бы сами определить, соответствовала ли наружность грабителя его жуткой репутации.
Мы с уверенностью можем сказать, что они были бы чрезвычайно изумлены, увидев его черты, столь непохожие на образ, созданный их предвзятым воображением.
В самом деле, когда он снял маску на удивление изящной белой рукой, можно было увидеть лицо молодого человека лет двадцати пяти, которое правильностью черт и нежной прелестью напоминало женское.
Лишь одна особенность придавала этому лицу, по крайней мере в определенные моменты, выражение необычной твердости: это контраст между чудесными волнистыми белокурыми волосами, по тогдашней моде пышно зачесанными на лоб и на виски, и черными, как агат, глазами, бровями и ресницами.
В остальном его лицо, повторяем, было довольно женственным.
Маленькие уши чуть выглядывали из-под густых прядей, закрывавших виски (эту прическу щеголи того времени, «невероятные», называли «собачьими ушами»); нос был прямой, идеальных пропорций, рот немного велик, но на алых губах непрестанно играла улыбка, обнажавшая прекрасные зубы; тонко очерченный подбородок был подернут легкой синевой, говорившей о том, что, не будь он столь тщательно, совсем недавно выбрит, борода, в отличие от золотистого оттенка волос, была бы того же цвета, что брови, ресницы и глаза.
О росте и телосложении незнакомца можно было судить, когда он появился в столовой гостиницы: он был высок, строен, гибок и, должно быть, отличался не столько физической силой, сколько ловкостью и проворством.
В седле он держался свободно и твердо; чувствовалось, что это отменный наездник.
Перекинув полу плаща через плечо, спрятав маску в седельную кобуру, надвинув шляпу на глаза, всадник снова прибавил ходу, промчался галопом через Бедаррид и, достигнув первых домов Оранжа, въехал в ворота, тотчас же захлопнувшиеся за ним.
Во дворе его ожидал слуга, который схватил лошадь под уздцы.
Всадник спрыгнул на землю.
— Твой хозяин дома? — спросил он слугу.
— Нет, господин барон, — отвечал тот, — прошлой ночью ему пришлось отлучиться, и он мне велел, если вы, сударь, приедете и спросите его, сказать вам, что он уехал по делам общества.
— Хорошо, Батист. Я возвращаю его лошадь в неплохом виде, она лишь немного устала. Ее надо обтереть вином и два-три дня давать ячмень вместо овса; со вчерашнего утра она проделала около сорока льё.
— Вы довольны лошадью, господин барон?
— Очень доволен. Карета готова?
— Да, господин барон, она стоит под навесом; кучер пьет в кабачке с Жюльеном. Вы, сударь, приказали занять его чем-нибудь и не пускать сюда во двор, чтобы он не видел вас, когда вы приедете.
— Он думает, что повезет твоего хозяина?
— Да, господин барон. Вот паспорт хозяина, я ходил с ним на почту брать лошадей. Маркиз уехал в сторону Бордо с вашим паспортом, а вы, господин барон, с паспортом моего хозяина поедете в сторону Женевы, и наверняка получится такая путаница, что госпоже полиции, хоть у нее чрезвычайно ловкие руки, не так-то легко будет распутать этот клубок.
— Батист, отвяжи чемодан, что привязан к седлу, и дай его мне.
Слуга поспешил исполнить приказание, но чемодан был так тяжел, что Батист едва не выронил его из рук.
— Ну и ну! — воскликнул он, рассмеявшись. — Вы не изволили меня предупредить, сударь, что он такой тяжелый! Черт побери! Я вижу, господин барон, вы не теряли времени даром.
— Ты ошибаешься, Батист; я потерял немало времени и хочу уехать как можно скорей.
— Не угодно ли вам позавтракать, господин барон?
— Я бы охотно перекусил, но только очень быстро.
— Я не задержу вас, сударь; сейчас два часа дня, а завтрак ждет вас с десяти часов утра; хорошо, что это холодный завтрак.
Батист считал своим долгом в отсутствие хозяина оказать гостеприимство незнакомцу и хотел проводить его в столовую.
— Не надо, — сказал тот, — я знаю, как туда пройти. Займись каретой, пусть она стоит у самого подъезда, пусть дверца будет открыта, чтобы кучер не увидел меня, когда я буду выходить из дому. А вот этого хватит на оплату первого перегона.
И незнакомец, которого Батист величал бароном, передал ему пачку ассигнатов.
— Ах, сударь, — воскликнул слуга, — да здесь хватит на оплату до самого Лиона!
— Заплати только до Баланса; скажи, что я буду ночевать. Остальное возьми себе за труды: ты ведь будешь рассчитываться с кучером.
— Прикажете поставить чемодан в каретный ящик?
— Я сам поставлю его.
Взяв чемодан из рук слуги и не показывая виду, что ему тяжело нести, он направился в столовую; между тем Батист направился в соседний кабачок, по дороге расправляя и пересчитывая ассигнаты.
Незнакомец в самом деле хорошо знал расположение комнат; пройдя по коридору, он уверенно распахнул одну дверь, затем вторую и увидел перед собой изысканно сервированный стол.
Курица, две куропатки, холодная ветчина, сыры различных сортов, а на десерт великолепные фрукты и вино, в одном из графинов алое, как рубин, в другом — цвета топаза, — таков был завтрак, судя по прибору, приготовленный для одного человека, но столь обильный, что его вполне хватило бы на трех-четырех сотрапезников.
Очутившись в столовой, молодой человек первым делом направился к зеркалу, снял шляпу и, вынув из кармана гребень, привел в порядок волосы; затем он подошел к фаянсовому умывальнику, рядом с которым висело полотенце, и вымыл лицо и руки.
Как человек благовоспитанный, незнакомец тщательно проделал все это и уселся за стол.
За несколько минут он утолил аппетит, разыгравшийся от усталости и вполне естественный в его молодые годы, и, когда вошедший Батист сообщил, что карета подана, мигом вышел из-за стола.
Он надвинул шляпу на глаза, закутался в плащ, взял чемодан и направился к выходу. Батист поставил почтовую карету как можно ближе к крыльцу, и Морган, не замеченный возницей, вскочил в экипаж.
Батист захлопнул за ним дверцу и обратился к вознице в высоких сапогах:
— Вам уплачено за проезд сполна до Баланса, не так ли?
— Точно, сполна. Может, требуется расписка? — ответил, посмеиваясь, возница.
— Нет. Но мой хозяин господин маркиз де Рибье хочет, чтобы его не беспокоили до Баланса.
— Ладно, — отвечал кучер все тем же насмешливым тоном, — не будем беспокоить гражданина маркиза. Поехали! Но!
И он пустил лошадей вскачь, щелкая и яростно размахивая кнутом, как бы предупреждая других возниц и прохожих: «Эй! Берегись! Берегись, не то будет худо! Я везу человека, который хорошо платит и имеет право всех давить!»
Очутившись в карете, мнимый маркиз де Рибье открыл окошко, опустил занавески, поднял сиденье, поставил в ящик чемодан, затем закутался в плащ, уселся и, уверенный, что его не разбудят до Баланса, уснул так же, как завтракал, то есть со всем аппетитом молодости.
Дорогу от Оранжа до Баланса проделали за восемь часов. Незадолго до въезда в город наш путешественник проснулся. Осторожно приподняв занавеску, он увидел, что они проезжают через селение Пайас. Ночь была темная. Он поставил свои часы на бой, и они пробили одиннадцать.
Незнакомец решил, что не стоит засыпать, подсчитал, сколько ему нужно заплатить прогонных до Лиона, и приготовил деньги.
В Балансе, когда местный кучер подошел к своему товарищу, которого он должен был сменить, путешественник услышал, как тот сказал ему.
— Видать, он из бывших; но я везу его из Оранжа и могу поручиться за него: он платит по двадцать су прогонных, и его надобно везти как патриота.
— Хорошо, — отвечал возница из Баланса, — так и будет сделано. Путешественник решил, что пришло время вмешаться в разговор, и приподнял занавеску.
— Ты только воздашь мне должное! — воскликнул он. — Патриот! Черт возьми! Я горжусь тем, что я патриот, да еще самого первого сорта! И в доказательство этого — вот возьми и выпей за здоровье Республики!
И он протянул стофранковый ассигнат вознице, который поручился за него товарищу.
Заметив, что новый возница с вожделением смотрит на бумажку, он сказал:
— А вот и тебе такая же, если ты тоже поручишься за меня.
— О! Будьте спокойны, гражданин, — отвечал кучер, — отсюда и до самого Лиона у нас будет один пароль: «Во весь опор!»
— И вот тебе вперед плата за шестнадцать перегонов, в том числе двойная плата за въезд. Я плачу двадцать су прогонных. Договаривайтесь между собой.
Кучер вскочил на коня и помчался галопом.
В Лионе, около четырех часов дня, меняли лошадей.
Пока их перепрягали, человек, одетый как посыльный, с крючьями за спиной, сидевший на каменной тумбе, встал, подошел к карете и сказал шепотом несколько слов молодому соратнику Иегу; тот выразил крайнее удивление.
— А ты в этом уверен? — спросил посыльного Морган.
— Да я же тебе говорю, что видел его, видел собственными глазами!
— Значит, я могу сообщить нашим друзьям эту новость как нечто вполне достоверное?
— Можешь. Только торопись!
— Что, в Серва предупреждены?
— Да. Между Серва и Сю ты найдешь готового коня.
Подошел кучер. Молодой человек на прощание обменялся взглядом с посыльным, и тот стал быстро удаляться, как будто относил спешное письмо.
— По какой дороге поедем, гражданин? — спросил возница.
— По дороге на Бурк. Я должен быть в Серва в девять часов вечера. Плачу тридцать су прогонных.
— Четырнадцать льё за пять часов — трудновато! Но все-таки можно поспеть.
— Ты успеешь?
— Постараюсь.
И возница пустил лошадей вскачь.
В девять вечера, с боем часов, они въехали в Серва.
— Получишь экю в шесть ливров, только не меняй лошадей и довези меня до половины дороги на Сю! — крикнул в окошко вознице молодой человек.
— Идет! — отозвался кучер.
И карета, не останавливаясь, пронеслась мимо почты.
Проехав около одной восьмой льё от Серва, Морган велел убавить ходу, высунулся из окошка, сложил ладони и крикнул, подражая филину. Как видно, он подражал так удачно, что из соседнего леса ему тут же ответил филин.
— Здесь! — крикнул Морган.
Возница остановил лошадей.
— Если здесь, то дальше не поедем.
Молодой человек взял чемодан, открыл дверцу, вышел из кареты и сказал, подойдя к вознице:
— Вот тебе обещанный экю в шесть ливров. Возница взял экю, вставил его себе в глазную впадину, как в наши дни франт вставляет монокль.
Морган сообразил, что пантомима имеет смысл.
— Ну, что это значит?
— Это значит, — сказал кучер, — что одним глазом я все-таки вижу.
— Понимаю, — засмеялся молодой человек, — и если я закрою тебе другой глаз…
— Черт подери! Тогда я ничего не увижу.
— Вот чудак! По-твоему, лучше быть слепым, чем одноглазым! Впрочем, о вкусах не спорят. Держи!
И он протянул вознице второй экю.
Тот вставил монету в другой глаз, повернул лошадей и поехал в сторону Серва.
Соратник Иегу подождал, пока экипаж скрылся в темноте, и, поднеся к губам ключ, издал протяжный дрожащий звук, похожий на свист, каким надсмотрщик созывает рабочих.
В ответ раздался такой же свист.
И в тот же миг он увидел, как из лесу выехал всадник и поскакал к нему галопом.
Морган снова надел маску.
— Во имя кого вы прибыли? — спросил всадник, чье лицо нельзя было разглядеть под полями огромной шляпы.
— Во имя пророка Елисея, — ответил молодой человек в маске.
— Значит, я ожидаю именно вас. И всадник спрыгнул с коня.
— Ты кто, пророк или ученик? — спросил Морган.
— Я ученик, — ответил вновь прибывший.
— А где твой учитель?
— Вы его застанете в Сейонском монастыре.
— Ты знаешь, сколько братьев собралось сегодня вечером?
— Двенадцать.
— Хорошо. Если ты встретишь еще кого-нибудь из наших, отправь его на собрание.
Назвавший себя учеником поклонился в знак послушания, помог Моргану привязать чемодан к седлу и, пока тот садился в седло, держал лошадь под уздцы.
Не успев даже продеть вторую ногу в стремя, Морган пришпорил коня, вырвал узду из рук ученика, и помчался галопом.
Справа от дороги простирался Сейонский лес — море мрака, колыхавшееся и стонавшее под ночным ветром.
Миновав Сю и проехав еще четверть льё, всадник свернул с дороги и двинулся прямо в лес, который, казалось, надвигался на него.
Повинуясь опытному наезднику, лошадь без колебаний вошла в чащу.
Через десять минут Морган выехал с другой стороны леса. В ста шагах перед ним вставало что-то темное, похожее на одинокий холм. Это было массивное здание под сенью нескольких вековых деревьев.
Всадник остановился у ворот, над которыми стояли три статуи — Пресвятой Девы, нашего Спасителя Иисуса Христа и святого Иоанна Крестителя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95