хотя мы часто встречались, у нее не было привычки являться ко мне в столь неурочный час, когда я совершала свой туалет; тем не менее я приняла даму, так как она настаивала, утверждая, что хочет видеть меня по крайне важному делу.
— Главное, чтобы госпожа Монако была одна, — заявила она моей камеристке.
Госпожа де Грансе была в весьма скромном одеянии, черного цвета, сообразно своему положению, с голубой лентой и вуалью из очень плотной ткани; напоказ, словно отличительный знак достоинства, она выставляла крест. Она принялась восторгаться моим домом и моей комнатой, всем тем, что меня окружало, и мной самой; не желая поддаться на обман, я пресекла поток комплиментов и со смехом спросила ее: — Госпожа графиня, вы мне льстите — стало быть, вам что-то нужно?
— О, да, мне что-то нужно; мне нужно многое, мне нужно, чтобы вы говорили со мной откровенно и считали меня своей подругой.
— Сударыня, я не раздаю обещаний, не зная, смогу ли я их выполнить. Сначала скажите, о чем идет речь, а там будет видно.
— Я приступлю прямо к делу — с такой женщиной, как вы, следует идти прямо к цели. Любил ли вас Месье?
Я искренне расхохоталась, но г-жа де Грансе нисколько не смутилась и стала смеяться вместе со мной. — Я вас понимаю, — продолжала она, — но вы тоже должны меня понять, я повторю свой вопрос: любил ли вас Месье? — Да. — Любит ли он вас до сих пор?
— Таким образом принц мог бы любить меня всю жизнь, но он отказался от этой мысли. — Имеет ли он виды еще на кого-нибудь?
— Почему вы меня об этом спрашиваете? Неужели, будучи добродетельной особой, вы хотели бы привлечь к себе его внимание? — Я скажу вам это позже, сначала ответьте.
— Сударыня, вы уже три месяца живете в непосредственной близости от нашего государя, вы должны знать это лучше меня.
Госпожа де Грансе некоторое время колебалась, озадаченная моей прозорливостью, а затем, собравшись с духом, продолжала:
— Богом клянусь, госпожа Монако, я скажу вам все. Я не стану для начала взывать к вашей доброте и деликатности. Я знаю, что вы слишком умны, чтобы быть доброй, и вы будете хранить мой секрет лишь до тех пор, пока это будет вам выгодно, так что не стоит говорить об этом.
Подобная прямота была мне по душе; я выразила свое удовлетворение и обещала гостье все, о чем она просила.
— Я не ханжа и не лгунья, сударыня, и мне хочется откровенно вам признаться, что я люблю господина шевалье де Лоррена, а он любит меня.
— Вот как! — воскликнула я, прикинувшись удивленной. — А как же бедняжка Фьенн со своим ребенком?
— Ребенок находится у госпожи д'Арманьяк; с ним там превосходно обращаются, и шевалье его очень любит. Что касается мадемуазель де Фьенн, он исцелил ее от показного постоянства, попросту сказав следующее:
«Мадемуазель, мы любили друг друга, а затем разлюбили; в наши годы и при нашем положении нам не пристало мечтать о вечной любви. Это еще не повод считать себя обязанными совсем не видеться либо вести себя при встречах как люди, которым нечего сказать друг другу. Не будем больше об этом вспоминать; пусть все останется так, как было до нашего близкого знакомства; вы согласны? У вас такая хорошенькая собачка, кто вам ее подарил?» — Комплимент был несколько грубым; очевидно, Фьенн все стало ясно.
— Она это поняла. Теперь шевалье принадлежит мне безраздельно, и мы намереваемся любить друг друга всю жизнь.
— Ах, сударыня, что за странная затея! Разве шевалье способен хотя бы помыслить, что можно так любить? Вы же только делаете первые шаги…
— Будьте покойны, я не ввожу себя в заблуждение; эта любовь на всю жизнь зависит от случайностей, от предусмотренных и непредвиденных событий нашего двора. Однако, поскольку мы превосходно ладим и по этой причине чувствуем себя счастливыми, мы были бы очень рады найти средство ладить как можно дольше. — Прекрасно! Золотые слова. — Месье очень любит шевалье де Лоррена. Я кивнула в знак согласия — мне не оставалось ничего другого.
— Вам не кажется, что если бы Месье захотел любить меня подобным же образом и меня признали бы предметом его внимания, то мое положение и мое влияние, упроченные таким образом, стали бы неуязвимыми? Вы не думаете, что если мы трое: вы, шевалье и я, объединимся, то ничто не сможет нас сломить и мы станем всесильными?
Мне стало ясно, почему со мной говорили откровенно и откуда проистекает эта прекрасная дружба; я стала держаться более осторожно, поняв, чего добивается графиня.
— Скажите пожалуйста, почему вы оказываете мне честь, предлагая войти в союз с шевалье де Лорреном?
— А Мадам? — бесхитростно осведомилась гостья. — Она станет нашим противником, если вы не расположите ее в нашу пользу. Вы одна умеете обходиться с принцессой и управлять ею.
То была вторая Мадам, принцесса Пфальцская, которая незадолго до этого вышла замуж и испытывала искреннее отвращение к шевалье де Лоррену, недавно вернувшемуся ко двору; подобно всем нам, она была убеждена, что он убил первую Мадам и не желала для себя подобной участи. «Этот человек, — говорила она, — источает яд, как мы источаем пот».
Шевалье это было известно, как и г-же де Грансе; все знали, что принцесса всецело находится под моим влиянием, что я способна направить Мадам по неведомому для нее пути и что она следует по нему без всяких колебаний. Эта женщина нисколько не походила на предыдущую Мадам — она была не столь милой и обаятельной, но более достойной. Принцесса была постоянной в дружбе, она была искренней, и можно было верить в естественность ее поведения. Между тем у нее были собственные воззрения, которым она не изменяла; это касалось и ее отношения к шевалье де Лоррену, и я не считала возможным ее переубедить. Однако я продолжала слушать г-жу де Грансе — эта интрига забавляла меня.
— Ах, да, — продолжала я с простодушным видом, — есть еще Мадам. Дело в том — я не стану от вас это скрывать, что у нее, у нее…
— … странная неприязнь к бедному шевалье, которого она упорно продолжает считать виновным в преступлении… — В чем я тоже не сомневаюсь, позвольте вас заверить.
— Ах, сударыня, какая клевета!
— Сударыня, правда это или нет, но Мадам в этом уверена, и ей отнюдь не хочется, чтобы повторилась трагедия Сен-Клу, я вас уверяю.
— Между тем она начинает притворяться.
— Каким образом?
— Госпожа Монако, вы подруга Мадам и полагаете, что посвящены в ее секреты, однако нам известно об этом больше, чем вам.
— О секретах принцессы нетрудно догадаться.
— Не совсем так! Не совсем так! Спросите-ка у нее, с кем она гуляла в Сен-Клу ровно три месяца тому назад, в полночь, у большого каскада.
— В полночь Мадам всегда спит.
— В тот день она вовсе не спала, попросите ее это вспомнить; попросите ее также вспомнить, держал ли спутник Мадам ее под руку.
— Это был Месье?! — изумленно вскричала я.
— Это был отнюдь не Месье, это был брат Месье.
— Король?
— Да, сударыня, король, беседовавший в ту ночь со своей невесткой; Мадам никогда не забудет этого разговора, вызвавшего у нее немало сожалений.
Я была поражена, ибо даже не подозревала об этом, и решила все отрицать, чтобы никого не ставить в неловкое положение. Хитрая бестия поняла, что она меня ошеломила; с легкой улыбкой она достала из кармана лист бумаги и протянула его мне со словами: — Прочтите, сударыня. Я прочла:
«Подлинное описание беседы в Сен-Клу между двумя чрезвычайно высокопоставленными особами, состоящими в более родственных отношениях, чем им бы того хотелось.
Дама вышла из своих покоев в полночь совсем одна, в сопровождении горничной, своей соотечественницы, единственной особы, посвященной в ее тайны. Она направилась к аллее, расположенной у большого каскада, где ее ожидал без всякой свиты кавалер, которому она очень низко поклонилась. Они отошли от служанки, и кавалер взял даму под руку.
«Сударыня, — сказал он, — я хотел встретиться с вами наедине, так как то, что я собираюсь вам сказать, должно храниться вами в строжайшей тайне». «Поверьте, что я сохраню это в тайне, ваше величество».
«Я это знаю и не беспокоюсь, но мне не хотелось, чтобы у кого-нибудь возникло хотя бы подозрение относительно нашей встречи». «Я ручаюсь за Грюнхен». «Сударыня, скажите, вы счастливы с моим братом?» Дама вздохнула и ничего не ответила. «Стало быть, у вас есть повод на него пожаловаться?»
«Нет, государь, но у меня также нет причины и похвалить его: если бы я знала Месье раньше так, как сейчас, то ни за что бы не согласилась на этот брак.» «Он с вами дурно обращается?» «Нет, но и не ведет себя так, как следовало бы ожидать от него».
«Стало быть, вы совсем его не любите?» Дама снова смутилась, более явно, нежели в первый раз, а затем резко ответила:
«Нет, так как в моем отечестве принято любить мужа, которого послал тебе Бог». «Сударыня, я собираюсь попросить вас об одном одолжении». «Меня?»
«Да, это зависит только от вас. Никогда не любите другого мужчину, несмотря на ваше справедливое недовольство, и не причиняйте мне эту боль». «Я не нуждаюсь в том, чтобы мне напоминали о моем долге, сударь».
«Я знаю, что вы о нем помните и будете усердно его блюсти, но порой мы не властны над собой; мне хорошо такое известно, я убедился в этом на собственном опыте. Сударыня, обещайте мне, что моему брату не придется в чем-либо вас упрекать, вы обещаете?» «Мне нет нужды это обещать, неужели вы в этом сомневаетесь?»
«Дело в том, что я люблю вас, я очень вас люблю, я люблю вас сильнее, чем госпожу Генриетту, потому что вы лучше и чистосердечнее, чем она».
«Ваше величество, я далеко не так красива, как госпожа Генриетта, я некрасива и заурядна, и мне это известно. Излишне призывать меня к благоразумию, ибо, за исключением некоторых титулованных честолюбцев, никто не собирается покушаться на мою честь».
«Вы ошибаетесь, сударыня, вы свежи, и у вас белоснежная кожа; мужчины не смеют на вас заглядываться, иначе вы бы пришлись им по вкусу».
Дама промолчала, пребывая в замешательстве. Они еще несколько раз обошли аллею. Затем кавалер покинул свою спутницу, поцеловав ей руку. Дама некоторое время оставалась одна, пока к ней не присоединилась служанка; госпожа сказала ей по-немецки, со слезами на глазах:
«Ах, моя бедная Грюнхен, он прекрасно знает, что я люблю его одного больше, чем всех остальных мужчин вместе взятых, но мое чувство было бы предосудительным, если ли бы я ему об этом сказала. Почему он не мой муж ? От чего я не могу открыть ему свое сердце и рассказать о своих помыслах? Я чувствую, что всегда буду здесь несчастной, ибо постоянно буду видеть его в окружении хорошеньких куколок, которым он отдает предпочтение, и мне всегда суждено желать, чтобы он меня полюбил. Зачем я только покинула свою дорогую родину?»
Когда я прочла эти строки, множество до того ускользавших от меня подробностей ясно предстали перед моим мысленным взором. Мне стало понятно, что я узнала правду: меня обманывали и мое влияние на Мадам было не таким большим, как я полагала. Я почувствовала досаду, и мне захотелось отомстить.
— Покажите этот отчет Мадам, — сказала г-жа де Грансе, — и вы увидите, что она не станет отпираться, но только убедите ее в том, что существует несколько его копий и что Месье, столь ревниво относящийся к своим супружеским правам…
— Хорошо, будьте покойны, предоставьте мне возможность действовать. Я одобряю наш союз, и Мадам узнает, что ко мне следует относиться уважительно.
После этого г-жа де Грансе ушла. В тот же вечер я объяснилась с Мадам, не щадя ее. Она пролила много слез и в конце концов во всем мне призналась. Принцесса любила короля, она полюбила его еще в день своего приезда, и ничто не могло вытеснить из ее сердца это чувство.
— Я не знаю, как эти гадкие люди проведали о том, что я скрываю от себя самой, но раз они раскрыли мою тайну, мне следует молчать об их мерзостях тоже, — заявила принцесса. — Ах! До чего же я ненавижу этот двор, где нельзя оставаться самой собой без ущерба для своего благополучия и душевного покоя. Здесь все время приходится лгать! А я не привыкла лгать.
XXVII
С того дня ничто не происходило в Пале-Рояле без того, чтобы г-жа де Грансе, шевалье и я об этом не знали. Месье был благодарен мне за дружескую связь с его фаворитами и стал относиться ко мне так же, как в наши лучшие времена. Пале-Рояль был странным местом; здравый смысл Мадам позволял ей главенствовать в наиболее важных делах; что касается дел незначительных, то она оставляла их нам и упоминала об этом лишь по мере необходимости. «Госпожа Монако, — говорила мне принцесса в подобных случаях, — избавьте меня от этих людей, делайте то, что они хотят, и не допустите, чтобы они меня отравили. Это скверная смерть, она показалась бы мне еще более скверной, если бы я приняла ее из их рук».
Месье проявлял к своей супруге почтительность, чтобы обрести независимость от нее; поскольку принцесса совсем его не любила, она не была слишком требовательной к нему в этом отношении. Однако принц всегда советовался с ней в семейных делах, и она направляла его по верному пути. Я припоминаю одно серьезное событие, которое произошло во дворце Конде и из-за которого господин принц пришел к Месье, чтобы узнать его мнение, прежде чем доложить о случившемся королю; если бы они тогда послушались Мадам, дело приняло бы иной оборот. Вернемся немного назад.
Господин де Тюренн не на шутку увлекся г-жой де Куэткен, которая то и дело изменяла ему с тем самым шевалье де Лорреном, который был нарасхват у всех придворных дам. Герой рассказывал обо всем своей любовнице, она передавала все своему дорогому любовнику, а тот доносил обо всем Месье. Таким образом он узнал о поездке первой Мадам в Англию, хотя король всячески старался от него это скрыть. Я видела в руках шевалье портрет г-на де Тюренна, который г-жа де Куэткен носила в браслете и который г-жа д'Эльбёф велела забрать у нее после смерти Тюренна; та не стала возвращать этот портрет, сказав, что потеряла его. Никогда еще ни один мужчина не сносил таких насмешек от этой женщины, страшно глупой и нелепой, хотя в то же время красивой и забавной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103