Возможно, он действовал не совсем так, как подобает, но это легко понять. С самого рождения его воспитывали как будущего герцога Уиндема. И вот теперь благодаря нелепому капризу судьбы он вдруг узнает, что, возможно, ему предстоит превратиться в обыкновенного мистера Кавендиша.Если у мистера Одли выдался трудный день, то бедняге Томасу пришлось куда тяжелее.– Да вы в восторге от этого вашего герцога, – проговорил мистер Одли.Грейс толком не поняла, был ли это вопрос. Пожалуй, нет, решила она. Во всяком случае, мистер Одли говорил с ней сухим тоном, словно с наивной простушкой.– Герцог – достойный человек, – твердо повторила Грейс. – Вы согласитесь со мной, когда лучше его узнаете.Мистер Одли насмешливо фыркнул:– Сейчас вы говорите в точности как служанка. Вышколенная, преданная служанка. – Грейс сердито нахмурилась, но мистер Одли и бровью не повел. – Вы собираетесь защищать и герцогиню тоже? – осведомился он с веселой ухмылкой. – Хотел бы я услышать ваши аргументы. Мне жутко любопытно, как вы с этим справитесь, не каждый отважится на подобный подвиг.Едва ли мистер Одли ожидал от нее ответа, и Грейс промолчала. Правда, ей пришлось отвернуться, чтобы он не заметил ее улыбки.– Сам я не справился бы с ролью ее адвоката, – продолжал он, – хотя мне говорили, что я на редкость красноречив. – Он доверительно наклонился вперед, словно хотел открыть Грейс какой-то важный секрет. – Ведь в моих жилах течет ирландская кровь.– Вы один из Кавендишей, – напомнила ему Грейс.– Только наполовину. Слава Богу.– Они не так уж плохи.Мистер Одли горько усмехнулся:– Не так уж плохи? Вот и вся ваша хваленая защита?Грейс силилась возразить, но, как назло, в голову ничего подходящего не приходило.– Герцогиня готова отдать жизнь за семью, – растерянно пролепетала она.– Жаль, что она этого не сделала.Грейс невольно вздрогнула.– Вы говорите в точности как герцог.– Да, я заметил, бабушка и внук питают трогательную, нежную привязанность друг к другу.– Вот мы и пришли. – Грейс толкнула дверь синей шелковой спальни и отступила на шаг. Она не собиралась следовать за джентльменом в его комнату. Это было бы неприлично.За пять лет службы в замке Белгрейв Грейс ни разу не заходила в покои Томаса. Все ее богатство в этом мире составляли честь и безупречная репутация, Грейс дорого ценила свое доброе имя.Мистер Одли заглянул внутрь.– Какая синяя, – заметил он.Грейс не смогла сдержать улыбку.– И шелковая.– Действительно. – Он переступил порог. – Вы не зайдете?– О нет.– Я и не надеялся, что вы согласитесь. Жаль. Придется мне слоняться здесь одному. В одиночку наслаждаться этим синим шелковым великолепием.– Герцогиня была права, – покачала головой Грейс. – Вы никогда не бываете серьезным.– Неправда. Я довольно часто бываю серьезен. Предоставляю вам самой догадаться когда. – Пожав плечами, он медленно направился к бюро, лениво провел пальцем по крышке и коснулся изящного пресс-папье. – Мне нравится оставлять людей в неведении.Грейс не ответила, наблюдая, как мистер Одли осматривает свою комнату. Ей следовало уйти. Пожалуй, ей даже хотелось уйти, весь день она мечтала только о том, чтобы свернуться калачиком в постели и уснуть. И все же она осталась. Следя глазами за мистером Одли, она старалась угадать, каково это – впервые увидеть великолепие Белгрейва.Явившись сюда пять лет назад, она была всего лишь служанкой при герцогине, а этому человеку, возможно, предстояло стать хозяином Белгрейва.Наверное, это чертовски странное чувство. Странное и ошеломляющее. У нее не хватило духу сказать мистеру Одли, что эта комната далеко не самая роскошная и изысканная в замке. Есть и другие, намного богаче.– Прекрасная картина, – заметил он, разглядывая живописное полотно на стене.Грейс кивнула. Ее губы на мгновение приоткрылись и снова сомкнулись.– Вы хотели сказать, что это Рембрандт.Губы девушки приоткрылись снова, на этот раз от удивления.Мистер Одли даже не смотрел на нее.– Да, – призналась Грейс.– А это? – Он кивнул на полотно, висевшее рядом. – Караваджо?Грейс растерянно моргнула.– Я не знаю.– Зато я знаю. – В его голосе звучало какое-то странное мрачное восхищение. – Это Караваджо.– Вы, должно быть, знаток? – спросила Грейс, неожиданно заметив, что носки ее туфель оказались за порогом спальни. Каблуки чинно и благопристойно оставались в коридоре, но носки…Мистер Одли перешел к следующей картине – на восточной стене они висели во множестве – и пробормотал:– Я не назвал бы себя знатоком, просто мне нравится живопись. Ее так легко читать.– Читать? – Грейс шагнула в комнату. Какая странная мысль.– Да, – кивнул мистер Одли. – Взгляните сюда. – Он указал на полотно, по всей вероятности, эпохи постренессанса. Изображенная на нем женщина восседала в широком кресле, обитом черным бархатом. Высокая витая спинка и массивные подлокотники сияли позолотой. Возможно, это был трон. – Видите этот взгляд из-под полуопущенных век? Она наблюдает за другой женщиной, но не смотрит ей в лицо. Ее терзает ревность.– Нет, – Грейс встала рядом с ним, – она в ярости.– Конечно, но она в ярости, потому что завидует.– Завидует ей? – спросила Грейс, кивнув в сторону второй женщины, красавицы с волосами цвета пшеницы, облаченной в полупрозрачный греческий хитон. Одна из ее грудей, казалось, вот-вот бесстыдно выскочит из платья. – Не думаю, – возразила Грейс. – Посмотрите на ту, что на троне. У нее есть все.– Да, все земные блага. Но та, вторая женщина завладела ее мужем.– Почему вы решили, что она замужем? – Грейс недоверчиво покосилась на мистера Одли и приблизилась к картине, стараясь разглядеть обручальное кольцо на пальце разгневанной женщины на троне. Но мазки краски на полотне оказались слишком грубыми, чтобы различить такую мелочь, как кольцо.– Разумеется, она замужем. Всмотритесь в выражение ее лица.– Я не вижу ничего, что указывало бы на ее замужность.Мистер Одли насмешливо поднял бровь:– «Замужность»?– Я совершенно уверена, что есть такое слово. В отличие от «правдонравия». – Грейс недоуменно нахмурилась. – Но если она замужем, то где же муж?– Здесь, – отозвался мистер Одли, коснувшись пальцем причудливой золоченой рамы возле фигуры женщины в греческом хитоне.– Но откуда вы знаете? Это же за пределами холста!– Достаточно лишь вглядеться в ее лицо. Эти глаза. Она смотрит на мужчину, который ее любит.Грейс с любопытством повернулась к мистеру Одли.– А может, на мужчину, которого любит она сама?– Не могу сказать. – Мистер Одли задумчиво склонил голову набок. – Несколько мгновений прошло в молчании, потом он произнес: – В этой картине заключен целый роман. Нужно лишь потратить немного времени, чтобы прочитать его.Он прав, подумала Грейс. Как странно. Ей вдруг стало немного не по себе, оттого что мистер Одли оказался таким проницательным. Этот легковесный балагур, самонадеянный и дерзкий разбойник, не потрудившийся найти себе достойное ремесло.– Вы в моей комнате, – заметил мистер Одли.Грейс резко отпрянула.– Постойте. – Он выбросил вперед руку и поддержал Грейс за локоть. Как раз вовремя, иначе она непременно упала бы.– Спасибо, – тихо пробормотала девушка. Мистер Одли по-прежнему держал ее под руку. Грейс успела прийти в себя и твердо стояла на ногах. Но мистер Одли не отпускал ее. А она не пыталась вырваться. Глава 8 И тогда Джек ее поцеловал. Он не смог удержаться.Не сумел справиться с собой. Его рука сжимала локоть Грейс, он чувствовал нежное тепло ее кожи, лицо ее было так близко, синие глаза смотрели прямо и бесхитростно, и Джек понял, что ему не остается ничего другого, как – ведь у него и впрямь не было выбора – поцеловать ее.Любой иной поступок, слово или жест могли обернуться непоправимой трагедией.Джек давным-давно узнал, что поцелуй – тонкое искусство, ему не раз говорили, что он может считать себя признанным знатоком этого жанра. Но сейчас в его поцелуе не было и тени того отточенного мастерства, той галантной изощренности, что вызывала неизменное восхищение у дам. В этом поцелуе была страсть, безрассудная, необузданная страсть, потому что никогда прежде, ни с одной женщиной Джек не испытывал такого неистового желания.И больше всего на свете ему хотелось пробудить в мисс Эверсли ответную нежность. Не отпугнуть ее, нет, понравиться ей, очаровать. Вызвать у нее интерес, желание узнать его ближе. Завоевать ее. Чтобы она приникла к нему, сгорая от страсти, и шептала ему на ухо: «Ты мой герой, я тебя обожаю, ни за что не стану даже дышать одним воздухом с другим мужчиной».Ему хотелось изведать ее вкус, вдохнуть ее дразнящий запах. Он так бы ее и съел. Может, тогда ему удалось бы вобрать в себя то, что составляло ее суть, делало ее особенной, не похожей ни на одну другую женщину. И кто знает, возможно, это превратило бы его в мужчину, которым, как ему временами казалось, он должен был стать, но не стал. В это мгновение мисс Эверсли была для него спасением.И искушением.И всем, что таилось между…– Грейс, – прошептал он, почти касаясь губами ее губ. – Грейс, – повторил он чуть слышно, завороженный звучанием ее имени.Она тихо застонала в ответ, и этот легкий, едва уловимый звук сказал Джеку все, что ему хотелось знать.Он поцеловал ее снова, очень нежно, неспешно исследуя самые сокровенные глубины ее души. И с каждым мгновением его жажда становилась все нестерпимее.– Грейс… – Теперь его хриплый голос звучал умоляюще. Он обхватил ее за талию и прижал к себе, это придало поцелую особый, изысканный вкус. Под платьем на ней не было корсета, и Джек ощущал каждый изгиб ее тела, теплого и податливого как воск. Но ему хотелось большего. Желание опьяняло его.Поцелуй дразнил, распалял, соблазнял. А Джек так жаждал поддаться соблазну…– Грейс, – прошептал он, и на этот раз она шепнула в ответ:– Джек…Он почувствовал, что погиб. Его имя, слетевшее с ее губ, один короткий слог, тихий как вздох и такой непохожий на официальное и сухое «мистер Одли», поразил Джека в самое сердце. Он еще крепче прижал к себе Грейс, уже не заботясь о том, что взбунтовавшееся тело выдает его с головой, и впился в ее рот.Потом настала очередь щеки, уха, шеи и нежной впадинки возле ключицы. Его рука скользнула вдоль ее ребер к груди, сминая ткань платья, его губы почти коснулись восхитительной ложбинки…– Нет…Ее шепот был едва различим, и все же она оттолкнула Джека.Он смотрел на нее исподлобья, тяжело дыша. Ее глаза, все еще затуманенные страстью, были широко открыты, припухшие от поцелуев губы влажно блестели. Взгляд Джека скользнул ниже, к ее бедрам, надежно защищенным складками платья. О, если бы он мог видеть сквозь одежду…Боже милосердный! Смотреть на нее было пыткой. Джека сотрясала дрожь, тело будто свело судорогой. У него вырвался хриплый прерывистый стон.Неимоверным усилием воли ему удалось оторвать взгляд от ее бедер.– Мисс Эверсли, – пробормотал он, заставив себя посмотреть ей в глаза. Нужно было что-то сказать, а извиняться он не собирался. Нелепо просить прощения, не испытывая раскаяния.– Мистер Одли, – выговорила Грейс, прижав пальцы к губам.И, видя перед собой ее пылающее лицо с полураскрытым ртом и распахнутыми удивленными глазами, Джек вдруг с ужасом понял, что испытывает то же смятение, ту же робость. Он содрогнулся, словно только что заглянул себе в душу.Но нет, это невозможно. Они едва знакомы, и вдобавок Джек Одли не из тех безумцев, что сохнут от любви. Ему в жизни не доводилось терять рассудок от вожделения, когда сердце бешено колотится, мысли путаются, а в голове сплошной туман.Конечно, он любил женщин. Более того, он восхищался ими, что выгодно отличало его от остальных мужчин. Ему нравилось, как они двигаются, нравилось слышать их щебетание, не важно, таяли ли они в его объятиях или недовольно ворчали. Ему доставляло огромное удовольствие наблюдать за ними. Каждая из них пахла по-своему, каждая выделялась неповторимыми движениями и жестами, и все же все они принадлежали к одному племени, таинственному и непостижимому. Их окутывала незримая аура женственности, вызывающая, дразнящая. Иногда Джеку казалось, что он явственно слышит: «Не забывай, я женщина. Мы с тобой из разных миров». Это придавало чувственным наслаждениям особую остроту. Но Джек никогда не любил ни одну из них. И не испытывал ни малейшего желания изменять своим привычкам. Он всегда полагал, что постоянная привязанность лишь осложняет жизнь, неся с собой одни неприятности. Джек предпочитал порхать от одной возлюбленной к другой. Его вполне устраивали случайные, мимолетные связи. В душе он был бродягой, а любовь всегда призывает к оседлости.Джек улыбнулся. Одними уголками губ. В подобных обстоятельствах это самая подходящая улыбка. Он нарочно сделал ее чуть кривоватой, слегка ироничной. Улыбка должна была соответствовать его обычному насмешливому тону.– Вы вошли ко мне в спальню.Мисс Эверсли кивнула, медленно и рассеянно, Джеку показалось, что мысли ее витают где-то далеко. Когда она заговорила, в голосе ее звучала странная отстраненность, будто она обращалась к себе самой.– Я никогда больше так не поступлю.«Ну нет, только не это!»– Надеюсь, вы передумаете, – с обезоруживающей улыбкой возразил Джек. Он шагнул вперед и, прежде чем Грейс успела угадать его намерения, схватил ее руку и поднес к губам. – Это без преувеличения самое приятное событие за весь день – мой первый день в Белгрейве, и я признателен вам за радушный прием. – Не выпуская ее руки, он добавил: – Мне доставила огромное удовольствие наша беседа о живописи.Это была чистая правда. Джеку всегда нравились умные женщины.– Мне тоже, – отозвалась Грейс и мягко высвободила руку, заставив Джека разжать пальцы. Она сделала несколько шагов к двери, остановилась и бросила взгляд через плечо. – Здешняя коллекция картин не уступает собраниям лучших музеев мира.– Я жду с нетерпением, когда вы мне ее покажете.– Мы начнем с галереи.Джек усмехнулся. В уме ей не откажешь. Прежде чем Грейс взялась за ручку двери, он спросил:– Там есть изображения обнаженной натуры?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39