– Очень многое, милорд, – твердо ответил Тэллиджер, – и я надеюсь, что во время нашего похода на север, вы предоставите мне возможность поведать обо всех причинах, побудивших меня поступить подобным образом.– О, конечно же, – твердо пообещал Тристан, – я позволю вам откровенно рассказать обо всем.Сэр Гай отвесил вежливый поклон королю и принцессе Вудвилл, затем графу де ла Теру и удалился. Тристан проследил за ним взглядом. * * * На следующий день Тристан занял свое место в парламенте, который незамедлительно принял короля и ознакомился с его пожеланиями. Парламентарии приступили к своей работе, лорды начали обсуждения и неизбежные при этом споры. Время летело быстро, и Тристан проводил его довольно неплохо. Он встретил своего старого друга Томаса Тайдуэлла, стараясь спрятать поглубже щемящую боль, выслушал его доклад о том, как обстоят дела в Бэдфорд Хит. Ричард III отобрал у графа де ла Тер его поместье, но был слишком занят собственными проблемами и его вердикт остался пустыми словами. Томас все время был там, и конечно, когда Генрих VII воссел на троне, то тут же вернул Тристану его земли.При дворе каждую ночь устраивались балы и карнавалы, придворные постоянно веселились и развлекались. В одну из таких ночей в представлении принимала участие группа танцовщиц, подвижных и очаровательных, и Тристан внезапно открыл для себя, что испытывает некоторое подобие желания к одной из девушек, с рыжеватыми волосами, грациозной, как лань. Но когда король подозвал ее к себе поближе, Тристан отметил, что лицо у девушки слишком круглое, бедра слишком пышные, и что его желание куда-то улетучилось.Швырнув ей монету, Тристан отослал ее от себя, ибо король, очевидно, решил сделать ему приятное, но ему расхотелось этой милости. Тристан ушел с празднества. Сидя в своей комнате, он написал письмо Джону о том, как обстоят дела в Бэдфорт Хит, и что он встретил Томаса и сэра Гая. Затем он растянулся на постели, пытаясь уснуть, но его мучили кошмары, в которых он видел Лизетту и ребенка, плавающих в лужах крови.Когда Тристан проснулся, ему страстно захотелось оказаться в Эденби, рядом с Женевьевой. Мысль о ней пробудила в нем такое сильное физическое влечение, что вытеснила все воспоминания о прошлом.Наконец, сессия парламента закончилась, и Тристан выступил на север во главе королевского отряда. Рядом с ним ехал Томас, никогда не подпускавший сэра Гая слишком близко к Тристану, и уж тем более не позволявший бывшему йоркисту находиться сзади.Когда они достигли замка мятежников, то были вынуждены взять его в осаду. Де ла Тер был настороже, но это к счастью был не Эденби.Тристан был терпелив и хитер, а потому не потерял ни одного из своих солдат. Наконец, на восьмой день осажденные вышли из замка и сложили оружие у ворот, прося милосердия и клянясь, что они готовы присягнуть Генриху Тюдору в верности.Тристан подумал, что король будет доволен, потому что потери его были минимальны: ни одного убитого и лишь несколько раненых. Он приказал, чтобы в Лондон взяли только самых главных лидеров, и прямо под стенами сдавшегося замка, устроил заседание суда вместе с двенадцатью своими людьми, для того чтобы принять их добровольную сдачу побежденных, выслушать их присягу и даровать им прощение. Сэр Гай участвовал в этом заседании. Тристан пристально следил за этим молодым человеком все время, пока они были вместе.Тэллиджер сражался хорошо. Он ходил на штурмы укреплений и не проявлял ни тени страха. Его поведение во время подавления мятежа было безупречным. Кроме того, сэр Гай постоянно подчеркивал уважительное отношение к графу, своему командиру, но Тристан помнил, как он проснулся в своей каменной могиле в скале, помнил все, что произошло в замке Эденби в ту страшную ночь, и решил несмотря ни на что, верить сэру Гаю нельзя. За этим рыцарем-перебежчиком был еще какой-то грешок и, граф решил для себя, что обязательно отыщет его.Гай ничем не проявлял своего интереса к Эденби и Женевьеве до тех пор, пока они не стали подъезжать к Лондону во главе отряда из пятисот человек. Только тогда он подскакал к де ла Теру, ехавшему во главе колонны, вытянувшейся и извивающейся, повторяя все изгибы дороги, проходившей мимо деревенек, словно гигантская змея.Тристан сразу же увидел его, но не подал вида и продолжал смотреть вперед, как бы не замечая молодого человека, вынудив того обнаружить себя каким-то образом. Сэр Гай негромко кашлянул:– Милорд?– Сэр Гай?– Простите, я хотел бы спросить вас. Эденби был моим домом и у меня там небольшое поместье сразу же за стенами замка, ближе к лесу. Как там мои люди. Как Грисвальд и Мэг? И как…– Леди Женевьева? – Тристан сам удивился, что смог так холодно закончить начатую сэром Гаем фразу. Тот опустил голову.– Да, – тихо сказал он, – как там моя леди?– Ну, что же, – ответил Тристан, – начну по-порядку: леди Эдвина недавно вышла замуж.– Вот как! И кто же… я имел в виду, могу ли я спросить…– Она вышла замуж за Джона Плизэнса. Я думаю, что вы встречались с ним. Он был там, в замке, в ту ночь, когда Женевьева пыталась меня убить. Вы помните?Сэр Гай не поднимал головы.– Она вышла замуж за одного из ваших людей?– Да, – коротко ответил Тристан.Гай нервно облизал пересохшие губы:– А леди Женевьева?– Она ни за кого не вышла замуж, если вы спрашиваете об этом.Сэр Гай негромко поблагодарил де ла Тера, и развернув лошадь, поскакал в хвост колонны.Слишком долго об этом разговоре, Тристан не думал, он тут же забыл и о Тэллиджере, ибо вдали видел шпиль Вестминстера и понял, что он уже почти дома. * * * В Лондоне Тристан пробыл всего лишь один день, но даже этот день показался ему слишком долгим. Декабрь уже подступал вплотную.Генрих чрезвычайно довольный результатами их похода отпустил его и Тристан тотчас же отправился в Эденби. Его сжигало нетерпение, и он ехал быстро, как только мог, устраивал отдых не столько для себя, сколько для своего коня. В первую ночь он остановился во францисканском монастыре. Проведя весь день в пути, ночью, остановившись на привал прямо в лесу, отдыхал он не более нескольких часов, не в состоянии уснуть, в раздумье глядя на луну.«Почти в Эденби», – думал он.Наконец Тристан заснул, положив голову на седло. Но как только начало светать, он проснулся и вскочил на ноги, внезапно осознав, что его разбудил собственный страшный вопль. В ужасе Тристан посмотрел на свои руки, пытаясь оттереть невидимые пятна крови на ладонях, крови Лизетты и их ребенка. Он никогда не сможет этого забыть, ему дано только искать себе убежища, где он смог бы обрести покой и мир.Путник свистнул, подзывая к себе Пирожка, нашел ближайший ручей, и вместе с конем напился из него. Тристан вымыл лицо и руки ледяной водой, радостно ощущая ее бодрящее прикосновение к коже лица и рук.Уже к полудню он увидел Эденби с вершины одного из холмов. Сердце его учащенно забилось и последние несколько миль он проскакал галопом. У самых ворот он придержал коня, пока охрана не узнала его и не закричала, приветствуя своего хозяина. Во дворе его уже ожидал Мэттью, чтобы принять взмыленного коня, а в дверях стоял вместе с Эдвиной Джон, который крепко обнял Тристана, как только тот подошел к ним.Наконец-то он дома! Эдвина поцеловала его в щеку и подвела к очагу. Старый Грисвальд принес чашу медового напитка, сдобренного корицей.Тристан удобно расположился в кресле и, отхлебывая из кубка, начал рассказывать Джону о последних событиях в Лондоне, о том, как он встретился с Томасом и о том, как они подавляли мятеж, осадив замок. Но, ведя неторопливый разговор, ощущал как в нем нарастает острое нетерпение.Не вытерпев, он прямо взглянул на Джона и спросил:– Ну, а как обстоят дела здесь? Что с Женевьевой, – и быстро посмотрел на Эдвину, – она не пыталась опять убежать, или, может быть с ней все в порядке?Голос его оставался холодным и бесстрастным, несмотря на огонь, бушевавший у него внутри.Эдвина, неожиданно вспыхнув, беспомощно глянула на Джона, а тот неизвестно отчего рассердившись, буркнул:– Никаких особенных неприятностей она нам не добавила.– Где она?– Конечно же, в башне, как ты и приказал.– Она… – начала было Эдвина, но тут же прервала себя, поймав предостерегающий взгляд Джона, – я провожу с ней по одному часу ежедневно, и мы каждый день выводим ее на прогулку.«О, Господи, мои слова звучат так, словно я говорю о каком-то животном!» – подумала вдруг она.– Эдвина! – резко окликнул ее Джон.– Ее здоровье! – оправдывалась Эдвина перед своим мужем. – Мы должны были выводить ее наружу, ибо она начала сходить с ума и она…– И что она? – проревел Тристан. Он чувствовал, как вокруг него нарастает напряжение. – «К чему они клонят?»Они оба посмотрели на него обеспокоено. А Тристан посмотрел на них обоих, как на ненормальных и воздел руки вверх. «О Боже! Что же могло случиться?» Теперь уже ничего не имело значения, ведь он уже здесь, и было бы глупо притворяться, что первой его мыслью было взбежать по лестнице в башню и поскорее затащить свою пленницу в постель. И совершенно все равно, день сейчас или ночь.– Ничего не могу понять! Одному только Богу известно, что с вами происходит!Быстро поднявшись, Тристан большими шагами направился к лестнице. Эдвина посмотрела на мужа, и тот отрицательно покачал головой, она прикусила язык и промолчала.На втором этаже он задержался на минуту, удивленный тем, что его бросило в дрожь от волнения. «Ага, – усмехнулся он над собой, – значит, она все-таки околдовала тебя, и ты признаешь это! Ты знаешь, что она – ведьма, создание тьмы, или ангел и самая прелестная женщина на земле, столь же соблазнительная, как и самый спелый плод…»Он поспешил вверх по лестнице, ведущей в башню и, наверху снова задержался, кивнув молодому стражнику, чтобы тот оставил свой пост и отодвинул засов.Когда он вошел, Женевьева все еще лежала в постели. Вся в белом, платье покрывало ее воздушными волнами и лежало на постели вокруг ее, волосы были распущены…Кровь быстрее заструилась по жилам Тристана при воспоминании о том, как эти золотые пряди окутывали его, как приятны были их шелковистые прикосновения, когда они укрывали их обоих, ниспадали на ее и его бедра…Женевьева повернулась на стук двери, глянула на вошедшего – в ее глазах застыл страх. Она инстинктивно схватила подушку и прижала ее к груди. Взгляд ее скользнул по Тристану, глаза ее были серебристо-серого цвета, сначала они широко раскрылись, но почти сразу же сузились.«Она узнала меня, – подумал Тристан, – она узнала меня, как только открылась дверь, и она удивлена, ибо никто не знал, где я был и когда вернусь… Интересно, рада она мне или нет?»Никто из них не проронил ни звука. Тристан молча подошел к кровати и приподняв ее подбородок, посмотрел Женевьеве в глаза, и внезапно ощутил странное беспокойство.Она была прекрасна, как всегда, если даже не больше. Серебряный, золотой, кремовый и розовый цвета. Ее губы были красными, как красная роза.Но сегодня она была бледнее, чем раньше, лицо ее осунулось.– Ты больна? – спросил он, и был удивлен своему хриплому голосу.Женевьева попыталась вывернуться, и Тристан отпустил ее, чем она немедленно воспользовалась, и все еще крепко держа перед собой подушку, словно обороняясь от него, забилась в угол, прижавшись спиной к изголовью кровати, как будто Тристан был для нее снова чужим человеком, врагом, захватчиком…– Я спрашиваю тебя, ты больна?Женевьева покачала головой, и Тристан, почувствовав себя неловко, тихо произнес:– Иди ко мне.Женевьева снова покачала головой и подняла на него глаза, вспыхнувшие былым огнем.– Кем вы себя считаете, милорд де ла Тер! Уехать на месяцы, и вернуться, чтобы…– Мои дела вас не касаются, миледи, ты просто должна принять, что я здесь, – он протянул руку, и когда Женевьева не приняла ее, он схватил ее за запястье и притянул к себе. Она отбивалась, пытаясь ударить его, но Тристан смеялся и старался не попадать под ее кулачки. Наконец, он привлек ее к себе, поцеловал, и обнял так крепко, что у Женевьевы просто не осталось сил, чтобы бороться дальше, ей не хватило бы воздуха. Когда же Тристан, наконец, оторвался от ее губ и посмотрел на нее, то увидел, как она похорошела, хотя, казалось, это было невозможно, ее губы были полуоткрыты, в глазах загорелся огонь, а грудь тяжело вздымалась и опускалась под тонкой тканью…– Пусти меня!– Не могу!– Сейчас утро!– Я очень скучал по тебе.– О, я не уверена в этом. Тебя вызвали ко двору Генриха, и тот отправил тебя в поход, где ты дрался, воевал, побеждал, грабил, насиловал.– А… так ты ревнуешь? Тебя интересует, кого это я «насиловал», – Тристан рассмеялся, – это может шокировать вас, миледи, но, поверьте на слово, большая часть представительниц вашего пола была бы рада, если бы я изнасиловал их.– Ты самодовольный болван! Бастард! Уверяю тебя, что это меня вовсе не заботит! Возвращайся к ним и дай мне…Внезапно Женевьева замолчала и приложила руку ко рту, судорожно глотая. Ее глаза внезапно широко раскрылись от тревоги и беспокойства.– Что происходит? – спросил Тристан, настолько удивленный, что перестал удерживать ее и она, вырвавшись из его объятий, вскочила на ноги и шлепая босыми пятками отошла от него на несколько шагов, мотая головой и дрожа.– Черт возьми, Женевьева, ты не…– Пожалуйста, ну пожалуйста, выйди на минутку!Тристан недоумевая, поднялся. Она выглядела нездоровой, кажется, она не переставала дрожать и еще больше побледнела. Такая прекрасная и такая хрупкая.И медленно стало до него доходить, что все это значит…Тристан направился к ней и, хотя она отбивалась и кричала, чтобы он оставил ее, ей некуда было деваться. Он без лишних церемоний обнажил ее грудь и проведя по ней рукой, почувствовал, как она потяжелела, увидел, что явственней проступили голубоватые жилки на ней, что соски стали больше и темней.Быстро опустив свою руку к ее животу, и Женевьева затряслась и попыталась вырваться. Она забилась, как пойманный зверек.– Черт бы тебя побрал, почему ты не оставишь меня в покое, разве ты не видишь – меня тошнит!Что-то ужасное и холодное заворочалось внутри Тристана, он ощутил, как сердце его режут на куски ледяным ножом, перед его глазами замелькали видения, видения смерти и крови.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62