https://wodolei.ru/catalog/unitazy/Grohe/
– А ты его любишь?
– Дядю Макса?
– Да.
– Люблю, – сказала женщина.
Ребенок нахмурился, и Элиана подумала, что это похоже на ревность. Честно говоря, она надеялась, что Максимилиан станет уделять ее сыну хотя бы немного внимания, но получилось иначе.
– А моего отца ты любила? – вдруг спросил мальчик. Молодая женщина вздрогнула. Когда Ролан чуть-чуть подрос, она объяснила ему, что у него был другой отец, а Максимилиан всего лишь «дядя». Это было сделано во избежание разных неприятных неожиданностей, и Элиана не подозревала, что мальчик станет размышлять об этом (ведь он был еще так мал!) и делать какие-то выводы.
Конечно, она понимала, что Ролан спрашивает ее не вполне осознанно, чисто по-детски, но пройдет совсем немного времени, и наступит тот день, когда он спросит по-настоящему, всерьез. И она ответила, слегка смешавшись и побледнев, но очень искренне, мягко и нежно:
– Конечно, малыш. А хочешь, скажу тебе по секрету, кого я люблю больше всех? Тебя, милый. И всегда буду любить.
Она крепко обняла сына и прижала к себе, уткнувшись лицом в его макушку. Элиана не хотела, чтобы он видел ее слезы, и ни за что на свете не желала, чтобы кто-нибудь догадался о том, что лежит у нее на душе.
Максимилиан задержался на службе, и они тронулись в путь лишь тогда, когда дневной свет начал меркнуть, а с уходящих в необозримую даль волнистых холмов подул холодный ветер.
Над землей плыли тревожные сумерки, потом на нее опустилась темная ночь, и весь мир выглядел черно-белым, потому что поверхность Сены казалась светлой от отражавшегося в ней сияния высокой луны. На небе горели звезды, а на противоположном берегу реки, обычно пестревшем огнями, уже все погасло, и город тонул в глубине ночи, и горизонт сливался с водой.
Элиана сидела в карете, прислонившись к плечу возлюбленного и опустив капюшон подбитого мехом короткого широкого пальто, какие носили в то время элегантные парижанки.
– Ты довольна? – спросил Максимилиан, погладив ее волосы, и прибавил: – Знаешь, когда я впервые увидел тебя, мне казалось, что голос твоей любви должен быть похож на нежный звон колокольчика, влекущий на неведомые райские пастбища, а не на раскаты грома, призывающие к безрассудству.
Элиана ничего не ответила, только улыбнулась, и ее глаза сияли, словно два ярких огня.
Вскоре они выехали за пределы Парижа, и вокруг уже почти ничего нельзя было различить. Облака заволокли небо, сгущая темноту, и даже бледный отсвет луны исчез; по сторонам виднелись лишь мрачные, унылые очертания полей и черная полоса леса. Стоял «вантоз» – месяц ветров, и с равнины непрерывным потоком струился холодный воздух.
Но минула ночь, и утром перед Элианой развернулась совсем иная картина: солнце, бьющее в окна кареты так сильно, что они казались похожими на зеркала, уходящие за горизонт зеленые просторы лугов и яркая синева небес. И молодая женщина любовалась зрелищем лучезарного утра, пробуждения природы, вдыхала запахи свежей зелени и испарений очнувшейся от зимней спячки земли. Они с Максимилианом остановились в маленькой придорожной харчевне, поели хрустящих пескарей с черствым хлебцем, выпили кислого вина, и Элиане казалось, что лучше этого ничего не может быть.
Они проезжали через департаменты, города и деревни, по лесистым рощам и холмам, проселочным дорогам, вдоль рек и ручьев, мимо зубчатых скал и маленьких заросших озер. Останавливались в гостиницах и трактирах, отмечались на заставах. С одной стороны, Элиана была в восторге от путешествия вдвоем, смены впечатлений, пребывания на природе, но с другой – ее поразило, потрясло то, что пришлось увидеть. Теперь она по-настоящему поняла, во что превратилась Франция за годы якобинской диктатуры и последующего неумелого правления кучки пресловутых «директоров», погрязших во взяточничестве, распутстве и взаимных склоках.
Первая Директория, потом вторая… Это было одно и то же существо, сменившее маску, неспособное думать, что-либо решать, укрывшееся в Париже, не желавшее ничего видеть и слышать, не знающее о том, что творится за пределами столичной резиденции.
Конечно, Элиана понимала, что все эти яркие лоскутки новой жизни с ее балами, праздниками, приемами – всего лишь ветхие заплатки на сером рубище обнищавшего Парижа, но то, что она увидела в других городах, разгромленных, разоренных, было во много раз страшнее.
Ураган Революции смел все вокруг, превратил страну в пустыню, населенную голодными, озлобленными, растерянными существами, лишенными крова, потерявшими последнюю надежду.
Лион, второй по величине город Франции, который Конвент «за войну против свободы» велел превратить в развалины, уничтожить, стереть с лица земли, стоял угрюмый и мрачный. Его красивейшая площадь Белькур, с окружавшими ее многочисленными отелями, не была восстановлена до сих пор, мостовая зияла ямами и выбоинами, улицы затопила жидкая грязь.
Освобождение от диктатуры отнюдь не означало наступления всеобщего единства, и страну раздирали противоречия: там хозяйничали роялисты, тут сохранились остатки якобинского правления.
Всюду, почти на всех дорогах орудовали шайки разбойников – остатки банд «королевских убийц», расправлявшихся с республиканцами, дезертиры, беглые рекруты, каторжники. К счастью, карету Элианы и Максимилиана никто не пытался остановить, они не наткнулись ни одну засаду; впрочем, Максимилиан считал, что у них достаточно надежная охрана.
Молодая женщина увидела несчастный Кавальон, прибежище террористов, Тараскон, с разбежавшимся гарнизоном, позабывший о своих пышных ярмарках Бокер, маленькие провинциальные городки, смертельно напуганные жители которых днем вздрагивали при каждом неожиданном звуке, а по ночам боялись заснуть, ежеминутно ожидая внезапного нападения какой-нибудь банды.
Потом они проезжали через южные города департаментов Тарна и Эро, пыльные, опустевшие, запущенные, овеянные жарким дыханием мистраля, а после вьющаяся между известковыми утесами дорога вывела их к Марселю.
Марсель – король побережья, разоренный, поверженный ниц! Некогда яркие красочные улицы сейчас словно посыпаны пеплом, гавань полна гниющих остовов кораблей, некогда гордых, отважных красавцев, бороздящих средиземноморские просторы!
Многое из того, что довелось увидеть, поразило Элиану, сбило с толку, заставило ломать голову над десятками вопросов. Почему? И главное – как исправить, восстановить? Что же делать теперь, когда все, что создавалось веками, разрушено, погребено?
Магазины и лавки в городах были завалены английскими газами, китайскими шелками, а промышленность самой Франции зачахла. Знаменитое шелкоткацкое производство в Лионе, суконное дело в Абвиле, хлопчатобумажное – в Руане!
Элиана удивлялась, отчего воспеваемый окружающими, умный и талантливый генерал Бонапарт не попытается взять власть в свои руки и навести порядок в родной Франции, а отправляется завоевывать далекий Египет?
Она собиралась спросить об этом Максимилиана, но потом передумала. Он принялся бы ей объяснять, а Элиане не хотелось, чтобы он опять говорил о политике. Лучше пусть просто молчит и глядит ей в глаза или даже не глядит, но зато держит ее руку в своей. Ей нравилось сидеть, прислонившись щекою к мягкому, как лесной мох, бархату сиденья и обозревать распростертый до самого горизонта чудесный ландшафт: вершины известняков, казавшихся золотисто-розовыми в лучах заката, узкие тропинки, змейками убегающие в расселины гор, склоны которых поросли лесами каштанов. Над скалами разливалось золотое свечение – точно какой-то гигантский нимб окружал чело земли, и прозрачный воздух был полон блаженного покоя. Море переливалось, сияло; оно походило на зеркало, на которое кто-то набросил шарф из сверкающей индийской кисеи.
Они ехали вперед, убаюканные однообразным шумом колес и каким-то особым вселенским спокойствием окружающей природы, по дороге, змеившейся между длинными грядами гор, дороге, ведущей прямо к Тулону, за взятие которого в 1793 году бывший тогда артиллерийским капитаном двадцатичетырехлетний юноша Наполеон получил звание бригадного генерала.
С течением времени настроение Элианы стало меняться; спокойствие исчезло, и теперь она испытывала то, что обыкновенно испытывают в конце пути: ее сердце было готово раскрыться навстречу новым впечатлениям, а душа замирала в неясном волнении от ожидания чего-то неведомого, но желанного до боли.
Вскоре совсем стемнело: фиолетово-багровый отблеск небосклона погас, и непоколебимую умиротворенность вечерней поры сменило таинство чувственно-тревожной, благоуханной южной ночи. Посеребренная звездным блеском земля изливала в воздух пьянящие терпкие ароматы густых трав, кустарников и деревьев, а луна – белый светильник, озарявший мир, – стояла высоко над мрачным горизонтом и темной, тяжелой гладью воды.
Стоило путникам въехать на зажатый между двух неприступных скал участок дороги, как впереди показался завал из камней, явно сооруженный чьими-то руками. Узнав об этом, Максимилиан распорядился разобрать преграду, и четверо стрелков нимского гарнизона, сопровождавшие их карету, принялись за дело.
Пока что никакого повода для волнения не было, и Элиана спокойно дожидалась, когда можно будет продолжать путь.
Трое охранников работали, а один стоял на страже, держа в руках зажженный факел, и колеблющийся свет золотил окна кареты и лица сидящих в ней людей.
– Не волнуйся, сейчас поедем, – сказал Максимилиан, и молодая женщина кивнула в ответ.
Однако не успели охранники закончить работу, как послышался шум, словно сверху посыпались камни, потом – выстрелы и приглушенные крики. За стенами кареты что-то происходило – Элиана почувствовала удар о стекло, потом свет заметался и вскоре погас.
Она увидела, как Максимилиан вынимает оружие, и сделала предостерегающий жест.
– Не беспокойся, – уверенно произнес он, – я не стану его применять без крайней необходимости.
Оба догадывались, что случилось, и старались не терять самообладания. Элиана знала, что у Максимилиана имеется при себе значительная сумма денег, но понимала, что в первую очередь его беспокоит судьба дипломатических депеш. Молодая женщина заметила, как он что-то сунул под сиденье кареты.
Внезапно дверца распахнулась, и Элиана увидела лицо в маске и дуло ружья.
– Выходите! – резко произнес человек. Максимилиан выбрался наружу, Элиана тоже спрыгнула наземь, и ее ноги тут же по щиколотку утонули в чем-то мягком и бархатистом. Земля была столь тверда, что ее невозможно было бы пробить даже ломом, но сверху осел густой и пышный, как перина, слой мелкой белой пыли.
Все произошло так быстро, что путники не успели как следует испугаться. Желая потянуть время, Максимилиан молчал и не пытался ничего предпринять. Элиана замерла за его спиной. Она заметила, что в пыли валяется что-то большое, темное и бесформенное – это были тела сопровождавших их людей.
– Деньги, документы! – потребовал один из бандитов.
Элиана задрожала от волнения. Она боялась, что Максимилиан станет возражать, и хотела подать ему какой-нибудь знак, но он стоял, повернувшись к ней спиной, и не видел ее испуганного лица.
– Живее! – поторопил бандит, и Элиана на мгновение закрыла глаза, не в силах даже представить ужасную картину:
Максимилиан пошатывается и падает, пронзенный безжалостным клинком. Сколько же можно терять и терять, самых любимых и дорогих!
Будучи не в состоянии выносить эту чудовищную паузу, она едва не лишилась чувств, а между тем на дороге послышался дробный стук и шуршание камней – к ним приближался какой-то конный отряд.
Мгновение – и гарцующие всадники окружили карету.
Один из попавших в крут бандитов резко оттолкнул Максимилиана и бросился бежать, но его, как и другого, который пытался схватить за руку Элиану, пригвоздила к месту пуля.
Максимилиан, ошеломленный столь быстрой расправой, слегка отшатнулся назад. Впрочем, он знал о том, что существует приказ расстреливать на месте всех, кто разбойничает на дорогах.
Возглавлявший отряд офицер спешился и сделал знак своим солдатам. Бросив поводья, он подошел к Максимилиану, лицо которого смутно белело в темноте.
– Кто вы и куда следуете? – спросил офицер, вглядываясь в путешественника.
Максимилиан сделал шаг вперед. Элиана стояла поодаль, возле дверцы кареты, во тьме.
– Из Парижа в Тулон, – сказал Максимилиан – Вот мои документы.
Офицер кивнул.
– Зажгите факел, – распорядился он и взял бумаги. Через пару секунд вспыхнувшее красным цветком пламя осветило серьезные замкнутые лица окруживших карету солдат. Двое из них переносили к обочине тела убитых охранников и бандитов.
Командир отряда покачал головой.
– Четыре человека… – медленно произнес он. – По этой дороге можно ездить лишь в сопровождении не менее дюжины стрелков. Вашему начальству следовало бы обеспечить вам более надежную охрану.
Максимилиан молчал. Офицер, склонив голову, читал бумаги. Через мгновение он поднял взгляд темных глаз и протянул Максимилиану документы.
– Все в порядке. Прошу.
– Благодарю вас, капитан. И ваших солдат тоже, – сказал Максимилиан. – Вы едете в Тулон?
– Да. И мы вас проводим. – Потом окинул взглядом тела убитых. – Придется оставить их здесь. Утром за ними приедут. Я составлю рапорт о том, что случилось.
– Вы очень любезны.
Капитан сухо кивнул.
– Садитесь в карету.
И вдруг заметил неподвижно стоявшую возле экипажа Элиану.
– Это моя спутница, – пояснил Максимилиан.
– Ваши документы, мадам.
Офицер сделал шаг вслед за скользнувшим вперед светом факела и увидел освещенное ярким пламенем красивое лицо и золотисто-карие глаза незнакомки. Первое, на что он обратил внимание, были ее серьги, свисающие из-под отороченного собольим мехом капюшона; они походили на крошечные гроздья белых кораллов, извлеченных из таинственных океанских глубин.
Женщина заправляла под капюшон выбившиеся из прически блестящие светлые волосы, выглядевшие особенно прекрасными при этих черных ресницах и карих глазах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
– Дядю Макса?
– Да.
– Люблю, – сказала женщина.
Ребенок нахмурился, и Элиана подумала, что это похоже на ревность. Честно говоря, она надеялась, что Максимилиан станет уделять ее сыну хотя бы немного внимания, но получилось иначе.
– А моего отца ты любила? – вдруг спросил мальчик. Молодая женщина вздрогнула. Когда Ролан чуть-чуть подрос, она объяснила ему, что у него был другой отец, а Максимилиан всего лишь «дядя». Это было сделано во избежание разных неприятных неожиданностей, и Элиана не подозревала, что мальчик станет размышлять об этом (ведь он был еще так мал!) и делать какие-то выводы.
Конечно, она понимала, что Ролан спрашивает ее не вполне осознанно, чисто по-детски, но пройдет совсем немного времени, и наступит тот день, когда он спросит по-настоящему, всерьез. И она ответила, слегка смешавшись и побледнев, но очень искренне, мягко и нежно:
– Конечно, малыш. А хочешь, скажу тебе по секрету, кого я люблю больше всех? Тебя, милый. И всегда буду любить.
Она крепко обняла сына и прижала к себе, уткнувшись лицом в его макушку. Элиана не хотела, чтобы он видел ее слезы, и ни за что на свете не желала, чтобы кто-нибудь догадался о том, что лежит у нее на душе.
Максимилиан задержался на службе, и они тронулись в путь лишь тогда, когда дневной свет начал меркнуть, а с уходящих в необозримую даль волнистых холмов подул холодный ветер.
Над землей плыли тревожные сумерки, потом на нее опустилась темная ночь, и весь мир выглядел черно-белым, потому что поверхность Сены казалась светлой от отражавшегося в ней сияния высокой луны. На небе горели звезды, а на противоположном берегу реки, обычно пестревшем огнями, уже все погасло, и город тонул в глубине ночи, и горизонт сливался с водой.
Элиана сидела в карете, прислонившись к плечу возлюбленного и опустив капюшон подбитого мехом короткого широкого пальто, какие носили в то время элегантные парижанки.
– Ты довольна? – спросил Максимилиан, погладив ее волосы, и прибавил: – Знаешь, когда я впервые увидел тебя, мне казалось, что голос твоей любви должен быть похож на нежный звон колокольчика, влекущий на неведомые райские пастбища, а не на раскаты грома, призывающие к безрассудству.
Элиана ничего не ответила, только улыбнулась, и ее глаза сияли, словно два ярких огня.
Вскоре они выехали за пределы Парижа, и вокруг уже почти ничего нельзя было различить. Облака заволокли небо, сгущая темноту, и даже бледный отсвет луны исчез; по сторонам виднелись лишь мрачные, унылые очертания полей и черная полоса леса. Стоял «вантоз» – месяц ветров, и с равнины непрерывным потоком струился холодный воздух.
Но минула ночь, и утром перед Элианой развернулась совсем иная картина: солнце, бьющее в окна кареты так сильно, что они казались похожими на зеркала, уходящие за горизонт зеленые просторы лугов и яркая синева небес. И молодая женщина любовалась зрелищем лучезарного утра, пробуждения природы, вдыхала запахи свежей зелени и испарений очнувшейся от зимней спячки земли. Они с Максимилианом остановились в маленькой придорожной харчевне, поели хрустящих пескарей с черствым хлебцем, выпили кислого вина, и Элиане казалось, что лучше этого ничего не может быть.
Они проезжали через департаменты, города и деревни, по лесистым рощам и холмам, проселочным дорогам, вдоль рек и ручьев, мимо зубчатых скал и маленьких заросших озер. Останавливались в гостиницах и трактирах, отмечались на заставах. С одной стороны, Элиана была в восторге от путешествия вдвоем, смены впечатлений, пребывания на природе, но с другой – ее поразило, потрясло то, что пришлось увидеть. Теперь она по-настоящему поняла, во что превратилась Франция за годы якобинской диктатуры и последующего неумелого правления кучки пресловутых «директоров», погрязших во взяточничестве, распутстве и взаимных склоках.
Первая Директория, потом вторая… Это было одно и то же существо, сменившее маску, неспособное думать, что-либо решать, укрывшееся в Париже, не желавшее ничего видеть и слышать, не знающее о том, что творится за пределами столичной резиденции.
Конечно, Элиана понимала, что все эти яркие лоскутки новой жизни с ее балами, праздниками, приемами – всего лишь ветхие заплатки на сером рубище обнищавшего Парижа, но то, что она увидела в других городах, разгромленных, разоренных, было во много раз страшнее.
Ураган Революции смел все вокруг, превратил страну в пустыню, населенную голодными, озлобленными, растерянными существами, лишенными крова, потерявшими последнюю надежду.
Лион, второй по величине город Франции, который Конвент «за войну против свободы» велел превратить в развалины, уничтожить, стереть с лица земли, стоял угрюмый и мрачный. Его красивейшая площадь Белькур, с окружавшими ее многочисленными отелями, не была восстановлена до сих пор, мостовая зияла ямами и выбоинами, улицы затопила жидкая грязь.
Освобождение от диктатуры отнюдь не означало наступления всеобщего единства, и страну раздирали противоречия: там хозяйничали роялисты, тут сохранились остатки якобинского правления.
Всюду, почти на всех дорогах орудовали шайки разбойников – остатки банд «королевских убийц», расправлявшихся с республиканцами, дезертиры, беглые рекруты, каторжники. К счастью, карету Элианы и Максимилиана никто не пытался остановить, они не наткнулись ни одну засаду; впрочем, Максимилиан считал, что у них достаточно надежная охрана.
Молодая женщина увидела несчастный Кавальон, прибежище террористов, Тараскон, с разбежавшимся гарнизоном, позабывший о своих пышных ярмарках Бокер, маленькие провинциальные городки, смертельно напуганные жители которых днем вздрагивали при каждом неожиданном звуке, а по ночам боялись заснуть, ежеминутно ожидая внезапного нападения какой-нибудь банды.
Потом они проезжали через южные города департаментов Тарна и Эро, пыльные, опустевшие, запущенные, овеянные жарким дыханием мистраля, а после вьющаяся между известковыми утесами дорога вывела их к Марселю.
Марсель – король побережья, разоренный, поверженный ниц! Некогда яркие красочные улицы сейчас словно посыпаны пеплом, гавань полна гниющих остовов кораблей, некогда гордых, отважных красавцев, бороздящих средиземноморские просторы!
Многое из того, что довелось увидеть, поразило Элиану, сбило с толку, заставило ломать голову над десятками вопросов. Почему? И главное – как исправить, восстановить? Что же делать теперь, когда все, что создавалось веками, разрушено, погребено?
Магазины и лавки в городах были завалены английскими газами, китайскими шелками, а промышленность самой Франции зачахла. Знаменитое шелкоткацкое производство в Лионе, суконное дело в Абвиле, хлопчатобумажное – в Руане!
Элиана удивлялась, отчего воспеваемый окружающими, умный и талантливый генерал Бонапарт не попытается взять власть в свои руки и навести порядок в родной Франции, а отправляется завоевывать далекий Египет?
Она собиралась спросить об этом Максимилиана, но потом передумала. Он принялся бы ей объяснять, а Элиане не хотелось, чтобы он опять говорил о политике. Лучше пусть просто молчит и глядит ей в глаза или даже не глядит, но зато держит ее руку в своей. Ей нравилось сидеть, прислонившись щекою к мягкому, как лесной мох, бархату сиденья и обозревать распростертый до самого горизонта чудесный ландшафт: вершины известняков, казавшихся золотисто-розовыми в лучах заката, узкие тропинки, змейками убегающие в расселины гор, склоны которых поросли лесами каштанов. Над скалами разливалось золотое свечение – точно какой-то гигантский нимб окружал чело земли, и прозрачный воздух был полон блаженного покоя. Море переливалось, сияло; оно походило на зеркало, на которое кто-то набросил шарф из сверкающей индийской кисеи.
Они ехали вперед, убаюканные однообразным шумом колес и каким-то особым вселенским спокойствием окружающей природы, по дороге, змеившейся между длинными грядами гор, дороге, ведущей прямо к Тулону, за взятие которого в 1793 году бывший тогда артиллерийским капитаном двадцатичетырехлетний юноша Наполеон получил звание бригадного генерала.
С течением времени настроение Элианы стало меняться; спокойствие исчезло, и теперь она испытывала то, что обыкновенно испытывают в конце пути: ее сердце было готово раскрыться навстречу новым впечатлениям, а душа замирала в неясном волнении от ожидания чего-то неведомого, но желанного до боли.
Вскоре совсем стемнело: фиолетово-багровый отблеск небосклона погас, и непоколебимую умиротворенность вечерней поры сменило таинство чувственно-тревожной, благоуханной южной ночи. Посеребренная звездным блеском земля изливала в воздух пьянящие терпкие ароматы густых трав, кустарников и деревьев, а луна – белый светильник, озарявший мир, – стояла высоко над мрачным горизонтом и темной, тяжелой гладью воды.
Стоило путникам въехать на зажатый между двух неприступных скал участок дороги, как впереди показался завал из камней, явно сооруженный чьими-то руками. Узнав об этом, Максимилиан распорядился разобрать преграду, и четверо стрелков нимского гарнизона, сопровождавшие их карету, принялись за дело.
Пока что никакого повода для волнения не было, и Элиана спокойно дожидалась, когда можно будет продолжать путь.
Трое охранников работали, а один стоял на страже, держа в руках зажженный факел, и колеблющийся свет золотил окна кареты и лица сидящих в ней людей.
– Не волнуйся, сейчас поедем, – сказал Максимилиан, и молодая женщина кивнула в ответ.
Однако не успели охранники закончить работу, как послышался шум, словно сверху посыпались камни, потом – выстрелы и приглушенные крики. За стенами кареты что-то происходило – Элиана почувствовала удар о стекло, потом свет заметался и вскоре погас.
Она увидела, как Максимилиан вынимает оружие, и сделала предостерегающий жест.
– Не беспокойся, – уверенно произнес он, – я не стану его применять без крайней необходимости.
Оба догадывались, что случилось, и старались не терять самообладания. Элиана знала, что у Максимилиана имеется при себе значительная сумма денег, но понимала, что в первую очередь его беспокоит судьба дипломатических депеш. Молодая женщина заметила, как он что-то сунул под сиденье кареты.
Внезапно дверца распахнулась, и Элиана увидела лицо в маске и дуло ружья.
– Выходите! – резко произнес человек. Максимилиан выбрался наружу, Элиана тоже спрыгнула наземь, и ее ноги тут же по щиколотку утонули в чем-то мягком и бархатистом. Земля была столь тверда, что ее невозможно было бы пробить даже ломом, но сверху осел густой и пышный, как перина, слой мелкой белой пыли.
Все произошло так быстро, что путники не успели как следует испугаться. Желая потянуть время, Максимилиан молчал и не пытался ничего предпринять. Элиана замерла за его спиной. Она заметила, что в пыли валяется что-то большое, темное и бесформенное – это были тела сопровождавших их людей.
– Деньги, документы! – потребовал один из бандитов.
Элиана задрожала от волнения. Она боялась, что Максимилиан станет возражать, и хотела подать ему какой-нибудь знак, но он стоял, повернувшись к ней спиной, и не видел ее испуганного лица.
– Живее! – поторопил бандит, и Элиана на мгновение закрыла глаза, не в силах даже представить ужасную картину:
Максимилиан пошатывается и падает, пронзенный безжалостным клинком. Сколько же можно терять и терять, самых любимых и дорогих!
Будучи не в состоянии выносить эту чудовищную паузу, она едва не лишилась чувств, а между тем на дороге послышался дробный стук и шуршание камней – к ним приближался какой-то конный отряд.
Мгновение – и гарцующие всадники окружили карету.
Один из попавших в крут бандитов резко оттолкнул Максимилиана и бросился бежать, но его, как и другого, который пытался схватить за руку Элиану, пригвоздила к месту пуля.
Максимилиан, ошеломленный столь быстрой расправой, слегка отшатнулся назад. Впрочем, он знал о том, что существует приказ расстреливать на месте всех, кто разбойничает на дорогах.
Возглавлявший отряд офицер спешился и сделал знак своим солдатам. Бросив поводья, он подошел к Максимилиану, лицо которого смутно белело в темноте.
– Кто вы и куда следуете? – спросил офицер, вглядываясь в путешественника.
Максимилиан сделал шаг вперед. Элиана стояла поодаль, возле дверцы кареты, во тьме.
– Из Парижа в Тулон, – сказал Максимилиан – Вот мои документы.
Офицер кивнул.
– Зажгите факел, – распорядился он и взял бумаги. Через пару секунд вспыхнувшее красным цветком пламя осветило серьезные замкнутые лица окруживших карету солдат. Двое из них переносили к обочине тела убитых охранников и бандитов.
Командир отряда покачал головой.
– Четыре человека… – медленно произнес он. – По этой дороге можно ездить лишь в сопровождении не менее дюжины стрелков. Вашему начальству следовало бы обеспечить вам более надежную охрану.
Максимилиан молчал. Офицер, склонив голову, читал бумаги. Через мгновение он поднял взгляд темных глаз и протянул Максимилиану документы.
– Все в порядке. Прошу.
– Благодарю вас, капитан. И ваших солдат тоже, – сказал Максимилиан. – Вы едете в Тулон?
– Да. И мы вас проводим. – Потом окинул взглядом тела убитых. – Придется оставить их здесь. Утром за ними приедут. Я составлю рапорт о том, что случилось.
– Вы очень любезны.
Капитан сухо кивнул.
– Садитесь в карету.
И вдруг заметил неподвижно стоявшую возле экипажа Элиану.
– Это моя спутница, – пояснил Максимилиан.
– Ваши документы, мадам.
Офицер сделал шаг вслед за скользнувшим вперед светом факела и увидел освещенное ярким пламенем красивое лицо и золотисто-карие глаза незнакомки. Первое, на что он обратил внимание, были ее серьги, свисающие из-под отороченного собольим мехом капюшона; они походили на крошечные гроздья белых кораллов, извлеченных из таинственных океанских глубин.
Женщина заправляла под капюшон выбившиеся из прически блестящие светлые волосы, выглядевшие особенно прекрасными при этих черных ресницах и карих глазах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63