Ты не обратил на это внимание, когда мы приезжали утром?
Спустя десять минут, когда Сергей набрал тот же номер, к телефону никто не подошел.
Выпили кофе, перекурили. Говорить не хотелось. По делу обсудили все, что возможно, а посторонние темы не интересовали.
Подал голос пейджер Акулова. Андрей прочитал сообщение, вздохнул и потянулся к телефону. Нажимая кнопки, пояснил для напарника:
– Маша…
Волгин поднялся из-за стола, размял ноги. Пройдя через кабинет по диагонали, встал у окна, выходящего во внутренний двор управления. Помещение было слишком мало для того, чтобы можно было где-нибудь пристроиться, не мешая личному разговору.
– Алло, это я… Не знаю. Может, скоро и соберусь. Ты же сама понимаешь…
И фразы Андрея, и интонации, с которыми он их произносил, были знакомы до боли. В течение десяти лет, когда Волгин был женат и работал в милиции, он сам частенько говорил то же самое. Правда, его гражданская супруга была человеком сугубо штатским и, когда миновали первые месяцы совместной жизни, напрочь отказывалась понимать необходимость каждодневного «зависания» на работе после того, как смена закончилась. Ни рассказы Сергея, ни кинофильмы с книгами не помогали. «Ты уходишь на свою дурацкую службу в понедельник утром, а возвращаешься поздно вечером в пятницу, пьяный и вымотанный. В субботу отсыпаешься и смотришь телевизор, а с самого утра воскресенья начинаешь готовиться к новой неделе. Я понимаю, такое можно терпеть месяц, когда у вас действительно случилось что-то важное. Но постоянно?..» Теперь казалось странным, что их семейный союз просуществовал довольно долго и развалился не в самые трудные годы, а в тот период, когда все, казалось бы, наладилось. Сергей уволился из органов, нашел спокойную высокооплачиваемую работу. Появился достаток, они наконец смогли совместно проводить время не меньше, чем все нормальные семьи. Волгин, которому перевалило за тридцать, стал задумываться о ребенке. И именно тогда все рассыпалось. Татьяна подалась в бизнес, где за короткий срок сумела добиться впечатляющих успехов. Сергей, махнув на заработки и спокойствие, вернулся к прежней работе, осенью девяносто шестого восстановившись в милиции. Ни он, ни она так и не нашли себе новой пары. Стало ли им лучше поодиночке? Скорее всего, нет. Но сделать первым шаг назад никто не решался. Иногда они перезванивались, реже – встречались на нейтральной территории. Расставаясь после таких встреч, оба чувствовали себя тоскливо. Широко улыбались, желали друг другу всяческих благ и шли из ресторана к разным машинам с таким видом, как будто каждого из них дома ожидала семья.
Акулов положил трубку и почесал затылок.
– Надо бежать? – безошибочно угадал Волгин, возвращаясь к столу.
– Понимаешь, у Машкиного брата сегодня юбилей. Если честно, я и забыл, что мы обещали приехать. Все нормальные люди на выходных отмечают или в крайнем случае в пятницу, а он сегодня надумал.
– Тебя это чем-то смущает? Лучше летом у костра, чем зимой на солнце. Двигай и ни о чем не переживай. Мне, один черт, спешить некуда, так что я здесь просижу до упора. Будет что-то срочное – найду.
– В следующий раз я отдежурю.
– Перестань! Слушай, а где Денис сейчас отирается? После того, как он из нашего РУВД уволился, я его и не видел.
– Частный детектив в одной солидной конторе. Он, кстати, про тебя как-то спрашивал.
– Привет ему передавай. Акулов быстро собрался, пожал Волгину руку, спросил: «А точно все нормально?» – и вышел.
Сергей включил телевизор и пересел от стола в глубокое кресло из мягкой кожи. Кресло он покупал себе домой, но оно настолько не вписалось в остальной интерьер, что буквально через несколько часов было перевезено в служебный кабинет, где стояло до сих пор, и как нельзя лучше использовалось для отдохновения в часы ночных дежурств и расслабления в минуты напряженных раздумий.
Волгин одобрял выбор напарника. Как и старший брат Денис, Маша Ермакова несколько лет отдала Северному РУВД, работая на ниве следствия. Неудачно вышла замуж, попала в скандал по обвинению во взяточничестве – ни то, ни другое событие не испортило ее репутации и не повлияло на отношение к девушке Волгина. Уволившись из управления, Маша работала адвокатом, и опять-таки ничего плохого Сергей сказать не мог, хотя и относился к представителям этой профессии не лучшим образом. Понимал важность и необходимость работы защитника по уголовным делам, не зарекался от того, что когда-нибудь, быть может, и самому придется воспользоваться их услугами, но ничего с собой поделать не мог. Пятнадцать лет назад, когда он только устроился в ментовку, такого не было. Диспозиция казалась проста: есть оперативники, которые должны ловить и сажать, и есть адвокаты, которые должны спасать и защищать. Все, в принципе, делают одно общее дело по защите социальной справедливости. Со временем, под влиянием адвокатов «районного уровня», с которыми доводилось иметь дело на работе, a также под воздействием их более удачливых коллег, мелькающих на телеэкранах в связи с арестом той или иной важной шишки или «наездом» госструктур на влиятельную частную фирму, отношение к представителям одной из древнейших профессий сместилось из нейтрально-доброжелательного в негативное, с оттенком брезгливости. Касалось оно, конечно, не всех. Волгин с уважением относился к честным профессионалам, избравшим профессию по призванию или в силу стечения каких-то жизненных обстоятельств, и довольно терпеливо сносил циников, которые не скрывали своей главной цели – ободрать клиента как липку, но при этом руководствовались правилом: «Порядочный человек – этот тот, кто при небольшой выгоде крупную подлость не сделает» и не строили из себя оскорбленную невинность, не вопили о провокациях и не взывали к общественности, когда их удавалось переиграть или же уличить в неблаговидных поступках. Больше всего в таких ситуациях Волгин ненавидел апелляции к прошлому, популистские тезисы о происках спецслужб и органов МВД и лозунги типа «Не допустим повторения 37-го года!». Если уж касаться последнего, то, по его мнению, первую половину девяностых годов можно было назвать «репрессиями на оборот». Шестьдесят лет назад свирепствовал НКВД, теперь – бандитско-адвокатский картель. В обоих случаях страдали обычные, ни в чем не повинные люди.
…Маша Ермакова Волгину нравилась, он был искренне рад за напарника. Немного смущало, что их роман развернулся настолько стремительно. Совсем немного времени прошло с момента выхода Андрея на свободу, а со стороны их отношения выглядят так, будто осталось лишь дождаться лета, чтобы справить свадьбу не под Новый год, а в теплое время.
Блок новостей на канале «Первое кабельное телевидение» сменился рекламой. Двое здоровенных «дедов» в расхристанной армейской форме выволокли на крыльцо казармы упирающегося новобранца и, дав ему пинка, отправили в солдатскую чайную. «Когда мы собираемся все вместе, у нас не возникает вопроса, что мы будем делать. У нас возникает только один вопрос – кто идет за „Свинским“? Конечно, самый молодой! Пиво „Свинское“ – пиво в бутылке».
Удивление Волгина, не видевшего прежде этого ролика, оборвал телефонный звонок.
– Да.
– Серега, ты? Это Тарасов, из больницы. Димка Кузенков ненадолго пришел в себя, и я успел с ним поговорить. В них стрелял не Заваров, а кто-то незнакомый. Он хотел войти в квартиру. Наши, не разглядев, попытались его задержать, но он открыл огонь без разговоров, сразу, как только они приблизились.
– Понятно.-Волгин не был удивлен, что-то похожее они с Андреем и предполагали. – Что говорят врачи?
– Боятся сглазить. Операция прошла достаточно успешно, лекарств пока хватает.
– Ты до утра там останешься?
– Да. Катышев обещал после развода смену прислать. Я ему только что позвонил, рассказал новости.
Не успел Сергей прикурить, как последовал новый звонок.
– Как ты думаешь, откуда я сейчас приехал? – спросил Игорь Фадеев, не поздоровавшись. – Из Мартышкина!
– Не может быть! – в тон энергичному голосу руоповца подхватил Волгин. – Кто же тебя оттуда отпустил?
– Неостроумно, между прочим. Помнишь, я утром говорил, что потерялся Шустрый? Так вот, нашли мы его.
– В мертвом виде?
– А ты откуда знаешь? Действительно, он и еще трое, все – из группировки Дракулы. Два застреленных, один зарезанный и один со свернутой шеей. Все лежат в доме Шустрого.
– Есть какие-нибудь мысли?
– Только самые очевидные. На массовое самоубийство, скажем прямо, не очень похоже. О чем лично я очень жалею… По первому впечатлению – Санитар отправил к Шустрому бригаду своих «мокроделов», но Шустрый оправдал свое прозвище. Конечно, до экспертиз о многом говорить еще рано, но мне представляется, что дело было так: Шустрый справился с двумя, используя подручные средства, а с третьим они одновременно выстрелили друг в друга. Не очень ясно с оружием – то ли не хватает чего-то, то ли, наоборот, есть что-то лишнее, но это уже мелочи, разберемся, так сказать, в процессе. Представляешь, какие лица были у ребят из местного отделения? У них за год случается меньше «криминальных» трупов, чем сейчас за один раз, а те, которые случаются, – сплошная «бытовуха», где и раскрывать ничего не надо, можно сразу, параллельно с протоколом осмотра, печатать обвинительное заключение. Думаю, областная прокуратура тоже не станет копать слишком глубоко и ставить нетактичные вопросы.
– Давно это произошло?
– Трупики примерно суточной давности. Опасаешься, что это ваш беглый диверсант мог приложиться? Да, по поводу его девчонки – полная тишина. Но мне еще с одним интересным человечком встретиться предстоит, так что, может, и проклюнется какая-нибудь информация. Если что – я сразу звякну.
– Береги себя.
Волгин отправил сообщение на пейджер Акулову. Прямым текстом про трупы говорить не стал, использовал разные дурашливые формулировки. Если коллега смысл не поймет, то хоть посмеется.
Реклама на канале «ПКТ» продолжалась. «Кто идет за „Свинским“?» Два штангиста, раскачав, сбросили со ступенек Дворца спорта юношу в очках, с прижатой к груди шахматной доской. «Сегодня – самый дохлый!»
16. Тюрьма.

16 и 17 октября
Заваров валялся на «шконке» и размышлял о недавнем разговоре с тюремным опером. Подумать было о чем.
Официальным поводом для беседы послужила драка, случившаяся в камере. Подрались два мужика, прежде прекрасно друг с другом ладившие. Оба сидели за кражи, оба рассчитывали на суде освободиться, получив условные срока. Делить им было попросту нечего, да вот что-то все же не поделили. Как все началось, не заметил никто. Эти двое сидели в своем углу, разговаривали, не повышая голоса, а потом вдруг сцепились и, хотя дрались неумело, успели понаставить друг другу синяков, прежде чем их растащили.
Заваров сразу просек, что «кумовского» драка волнует постольку-поскольку. Дежурные вопросы про нее он задал и даже записал ответы в «Объяснение», заняв меньше трети площади стандартного бланка, но явно гнул в другую сторону. Интересовался отношениями в «хате», завязавшимися знакомствами, мнением о сокамерниках.
– За стукача меня принимаете? – деланно возмутился Артур.
Деланно, потому что внутреннего возмущения не испытывал. Опер делает свою работу, ему можно помогать или мешать, но какой смысл злиться? Разве что в силу традиций, о которых Артур знал понаслышке еще на воле.
– Я ведь помочь тебе хочу…
– Тогда отпустите.
– Не учите меня жить, лучше помогите материально? – усмехнулся опер и придвинул к Артуру пачку легкого «Мальборо». – Угощайся.
– Спасибо, не курю. Плохо ваша служба работает. Такие мелочи о контингенте надо знать в первую очередь.
Мент улыбнулся беззлобно, закурил и только после ответил:
– Еще ты поучи, как мне работать.
Разговаривали долго. Вскоре Артур понял, что оперативник не так прост, как показался вначале и, прикрывшись паутиной малозначительных или вовсе нелепых вопросов, твердой рукой ведет свою линию. В какой-то момент после того, как пришло это понимание, Артур запаниковал, опасаясь, что мог сболтнуть лишнего в первой половине беседы. Начал вспоминать свои ответы, поспешно их анализировать и запутался еще больше.
– Да ты меня не слушаешь! – заметил мент, прервавшись на полуслове.
– Слушаю. Только сказать мне вам нечего.
И без того не слишком-то разговорчивый, Артур замкнулся окончательно и на дальнейшие вопросы отвечал пожатием плеч и ничего не значащими междометиями.
– Времени у тебя много, так что подумай на досуге про то, о чем мы говорили, – сдался опер, поднимаясь из-за стола. – Еще увидимся.
Второй раз им побеседовать не удалось, а если бы такая беседа состоялась, Артур бы, может, и пошел на контакт.
Практически каждый вечер он мысленно возвращался к этому разговору. Многое, из сказанного оперативником, казалось верным. В помощь Трубоукладчикова Заваров больше не верил. Надежда, как известно, умирает последней, тем более в тюрьме и тем более что ее столь активно поддерживал Дракула, но вера в адвоката слабела день ото дня. Сравнение с презервативом, которое мент привел вроде бы безотносительно к исполняемой Артуром функции связника, было унизительным, но, черт побери, верным по сути. Сначала берегут, опасаются повредить, а потом выбрасывают, не разглядывая, и больше никогда о нем не вспоминают.
Про парня, повесившегося в одной из камер их корпуса, говорили разное. То ли сам в петлю залез, то ли помогли добрые люди. Артура подробности не слишком интересовали, поскольку и покойного прежде не знал, и повторить его судьбу не опасался, но мент представил дело так, что поневоле стало тоскливо. Висельник якобы тоже работал на людей Графова, и от него поспешили избавиться, как только он передал какое-то важное сообщение. Возможен такой вариант? А почему бы и нет…
Артур заметил и еще одну потенциальную опасность, о которой прежде как-то не думал. Раз уж оперчасть догадалась о его «шалостях», то теперь от него не отстанут, сделают все, чтобы заставить работать на них, передавать «куму» содержание посланий Дракулы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26