Опасался местных воришек или равнодушен к бытовых благам? А может, адвокат дал неправильный адрес? Нет, описание как будто совпадает.
Замок на входной двери оказался мудреным, так что справиться с ним не удалось, несмотря на то, что кое-какие навыки работы с отмычками у Артура имелись. Вернувшись к тыльной стороне дома, Артур бесшумно выдавил стекло в одном из окон, достал из куртки пистолет и перемахнул через подоконник. Замер, сидя у стенки на корточках, прислушался. Кроме тиканья испорченного будильника – минутная стрелка дергалась на одном месте, – ничего не было слышно. Осмотрелся. Старая кровать с очень толстым матрасом, комод, несколько стульев, на одном из которых обложкой кверху лежит растрепанный детектив. Высокая рогатая вешалка со старыми джинсами и ватником, выстроившиеся вдоль стены бутылки из-под импортного пива. На убежище не самого задрипанного преступника мало похоже.
Заваров вышел из комнаты, держа пистолет у бедра. Оказался в узком длинном помещении, очевидно, выполнявшим функции прихожей и столовой одновременно. Сервант с посудой, электроплитка, обеденный стол, покрытый белой клеенкой, на которой видны хлебные крошки и отпечатки от мокрых стаканов. К стене одним гвоздем приколочен календарь 1999 года, раскрытый на апрельской странице. Доведись сюда забраться случайным ворам – расколотят посуду, вспорют подушки, еще как-нибудь покуражатся и уйдут, не догадавшись о главном…
Артур открыл дверь во вторую комнату.
Он бы успел выстрелить.
Выстрелил бы и наверняка попал, но человек, стоявший позади холодильника, был одет в милицейскую форму.
– А ну бросай оружие!
Милиционер целился из «Калашникова» с укороченным стволом, и по его лицу было видно, что оружие он применит без колебаний.
Сзади появились еще двое. Видимо, проникли в дом через то же вскрытое окно и прошли той же комнатой. Значит, один все время сидел здесь, а остальные караулили снаружи…
Но как они догадались?
– Заваров! Считаю до трех…
Фраза была абсолютно киношной, и произнес ее мужик в штатском, видимо главный в этой команде. Небольшого роста, жилистый, черноволосый, в потертом джинсовом костюме и толстом свитере с высоким воротом. И он сам, и его более молодой напарник были вооружены «макарами», которые держали не слишком-то грамотно. Видать, в реальные боевые ситуации попадать им не доводилось.
– Уголовный розыск! – запоздало представился тот, кто выглядел старшим. – Раз!
Два…
Медленно присев на корточки, Заваров положил оружие на пол и оттолкнул от себя.
– Так! Теперь – руки за голову! Подойди к стене. На колени!
Артур выполнил приказания.
Автоматчик покинул убежище за холодильником, который, случись перестрелка, защитить его все равно бы не смог, осторожно приблизился, ногой придавил заваровский ствол. Пожалуй, из всей троицы именно этот, «форменный», смотрелся наиболее внушительно. И по внешним данным, и по замашкам.
Но как же они догадались, что он придет сюда? Может, это просто опергруппа из местного отделения, которая занимается пресечением краж с садовых участков? Глупости! Они назвали его по фамилии…
– Откуда вы знали, что я сюда приду?
Старший нехорошо ухмыльнулся.
Как только это произошло, Заварова поразила догадка.
Случись это мгновением раньше, и ситуацию еще можно было исправить. Поздно…
Приблизившийся автоматчик саданул Артура подкованным каблуком по виску, потом добавил металлическим прикладом укороченного «калаша».
Заваров потерял сознание, но длилось это недолго. Тем не менее, когда он пришел в себя, руки у него были связаны за спиной, а главный, сунув пистолет за пояс джинсов, звонил по мобильнику:
– Санитар? Взяли мы его, приезжай…
6. Акулов и Волгин.

Четверг, 19 октября
– Стало быть, ты веришь, что Светлану именно похитили?
– Верю, Серега, верю. Хотя Валентина Максимовна чего-то и не договаривает. Может, и не похитили, а сама с кем-то ушла. Но определенно там была ситуация, при которой она не могла отказаться.
– Приехали.
Волгин до сих пор помнил, как оказался на улице Заповедной впервые. Больше десяти лет прошло с тех пор, а ничего здесь и не изменилось. Если и изменилось, то в худшую сторону. Больше стало брошенных домов, те, что уже тогда были нежилыми, развалились окончательно. Замерли некогда начатые стройки, теперь уже и не разберешь, кто и что именно пытался отстроить. Тихо умирали площадки и опытные производства известных, с громкими названиями, научных учреждений, основные корпуса которых располагались в деловой части города. Подрастающее поколение выбрало Его Величество Героин. Парни, временами воюя с бомжами и алкоголиками за сферы влияния, воровали цветной металл, коего до сих пор можно было насобирать в окрестностях изрядное количество. Девушки, чтобы заработать на дозу, ездили путанить под фонарями на ближайшую к этим полудиким местам оживленную городскую улицу. С высоты птичьего полета – Волгин, правда, мог судить об этом только по карте, улица представляла собой три асфальтированных отрезка, неизвестно кем и когда проложенных посреди леса, соединенных между собой и с более обжитыми местами запутанными грунтовками. Кто-то говорил, что некогда в этих местах располагалась деревня, и отдельные ее элементы, вроде заброшенной молочной фермы, существовали до сих пор.
– Ох, раздербанят мне тачку, – пожаловался Сергей, запирая дверь «ауди».
– Рано еще, все местные спят.
– Рано? Уже четверть девятого! Здешние аборигены уже давно в поте лица делают свой маленький бизнес.
Антон Шмелев, адрес которого Акулов правдами и неправдами выжал из матери Светы, проживал в квартире № 1 двухэтажного дома с облупившимся фасадом и деревянными лестницами. Насколько Волгин разбирался в архитектуре, здание было возведено пленными немцами после Великой Отечественной войны, скорее всего – как временное жилище, барак, и с тех пор ни разу не ремонтировалось. Вход в дом осуществлялся с торца, дверь отсутствовала, так что прямо со двора, отодвинув протертую занавеску, можно было шагнуть в коридор, по обе стороны которого асимметрично располагались комнаты. В самом начале коридора, по левую руку, была устроена большая коммунальная кухня с множеством двухконфорочных газовых плит, ржавых раковин и шкафчиков для посуды. Немолодая женщина в стеганом халате, варившая что-то в помятой кастрюльке, окинула оперативников безразличным взглядом и отвернулась, не ответив на приветствие Волгина.
Он повторил:
– Доброе утро!
Она пожала плечами и продолжала помешивать ложкой в кастрюле. Сергей, знаком предложив Акулову поискать пока нужную комнату, прошел на кухню:
– Мы к Шмелеву приехали. Не знаете, у себя он?
– А где ж ему быть?
– Мало ли, на работу ушел или еще по каким-то делам. Никто у него сейчас не гостит? Должен был еще один наш товарищ заехать…
– Понятия не имею.
Пока Сергей безуспешно пытался разговорить соседку, Акулов вычислил жилище Шмелева и приметил не слишком изящный, но порой довольно эффективный способ добывания информации, выразившийся в поочередном прикладывании уха и глаза к замочной скважине.
– Не боишься, что он тебя, как отец Федор – Остапа Бендера, остро отточенным карандашом ткнет? – спросил Волгин шепотом.
– Не боюсь. Я сперва ладонью прикрылся.
– Ну и как результат?
– Шевелится кто-то. И радио играет. Пошли?
– Пошли. Только ухо сначала вытри. Ты в краске испачкался.
– Сильно?
– Заметно. Если не приглядываться, то похоже, что ты покраснел от стыда.
– Пошел ты…
– Так я и не отказываюсь. Стучи.
Акулов постучал, и почти сразу низкий мужской голос отозвался:
– Да! Незаперто!
В комнате площадью около пятнадцати квадратных метров было не повернуться. Между тяжеловесной старинной мебелью – платяной шкаф, комод без ящиков, этажерка с одной стороны, и диван, письменный стол и кресло с другой, – пролегал узкий проход от двери до подставки с цветочными горшками перед единственным окном. На кресле была свалена одежда, к углу стола прикручена ни маленькие тиски с зажатой металлической деталью, рядом с тисками, на газете, лежали напильники и молоток; еще одна газета была постелена на полу, очевидно, для сбора опилок. Тихо бормотал динамик, подсоединенный к старенькой автомагнитоле с линейной шкалой и отломанными ручками настройки.
На диване, выпрямив правую ногу, сидел широкоплечий мужчина лет тридцати пяти, в застиранной тельняшке и «тренировочных» штанах из синего трикотажа. В углу рта у мужчины была зажата сигарета без фильтра, левой рукой он держал консервную банку, используемую вместо пепельницы.
– Антон Иванович?
– А вы кто будете?
– Мы будем из милиции.
Волгин показал служебное удостоверение. Акулов обозначил движение к нагрудному карману, рассчитывая, что хозяин комнаты, как обычно бывает в таких ситуациях, удовлетворится одним документом и махнет рукой: «Верю, довольно формальностей!», но хозяин не удовлетворился, не махнул, напротив, продолжал ждать, нахмурив широкие черные брови, и пришлось доставать свою ксиву. Пуговица зацепилась за нитку, и клапан кармана не желал открываться, так что вынужденная пауза затянулась.
– Антон Иванович Шмелев, – подтвердил наконец жилец и, не предлагая операм сесть и не вставая с дивана сам, задал вполне традиционный вопрос: – Что-то случилось?
– У нас есть несколько вопросов.
– Ко мне?
– Именно. Нас интересует Заваров.
– Хм…– Шмелев хотел затянуться, обнаружил, что сигарета погасла, и неторопливо прикурил ее, чиркнув спичкой о ноготь указательного пальца.
– Хм… А что, собственно говоря, вы от меня хотите услышать? К той истории, за которую вы его посадили, я никакого отношения не имею. К сожалению, не имею. Потому что будь я там – эти обезьяны не отделались бы парой ссадин. Но меня там не было, а Артур теперь сидит. Чем же я могу теперь помочь… Артуру? Если честно, то помогать вам у меня нет ни малейшего желания.
– Сажали его не мы, – сказал Акулов, – и нашего мнения при его аресте не спрашивали.
– А если б спросили, то вы были бы против?
Чувствовалось, что переубедить Шмелева если и возможно, то крайне непросто и уж во всяком случае потратить на это придется гораздо больше времени, чем могли себе позволить Акулов и Волгин. Тем не менее. Андрей решил попытаться:
– Насколько нам известно, вы, Антон Иванович, самый близкий друг Артура. Возможно, единственный друг. Поэтому, скорее всего, он вам рассказывал не только о драке, но и том, как в августе мы с ним общались по этому поводу. Был разговор?
– Что-то такое припоминаю.
– Это именно мы с коллегой его тогда задержали и имели все основания и возможности для того, чтобы посадить. Имели, но не сделали. Вопрос: почему мы так поступили?
– Это вы у меня спрашиваете? Интересное кино получается! Мне-то откуда знать?
– Попробуйте догадаться.
– И пытаться не стану! Артур вам поверил – и чем все закончилось? Я ему тогда еще говорил: уезжай. Вали из города, вали как можно дальше. Если есть где обосноваться – сиди там и не высовывайся, работу, если руки и ноги целы, всегда себе сыщешь. В крайнем случае вернешься, когда здесь все успокоится. Отпустили! Откуда я знаю, почему отпустили? Выходной день у вас был тогда, воскресенье, кажется, – может, не смогли какую-нибудь бумажку важную подписать, начальника не нашли, или штампулька оказалась у секретарши заперта, вот и пришлось отпускать.
– Да какая, к чертям, штампулька, Антон Иванович?
– Понятия не имею. Я вашей кухни не знаю и знать не хочу. Вон, ящик посмотришь, – Шмелев кивнул на комод, где, как , показалось Волгину по отпечаткам на пыльной поверхности, еще не так давно стоял какой-то телевизор, – …и так все здорово, так славно получается! Особенно в киношках всяких, в сериалах. Не менты, а просто ангелы. Разве что пьют иногда. А по жизни?
– А по жизни они все разные.
– Ага, разные. Есть буйные, есть грязные…
– Я Высоцкого тоже люблю, но цитата из песни про психушку сейчас неуместна. Между прочим, я в армии служил и про наших прапоров много чего могу порассказать…
– Что?! – Шмелев привстал с дивана, закусив сигарету так, что она, изогнувшись, чуть не прижгла ему нос.
Акулов указал на одну из разнокалиберных фотографий, стоявших в рамочках на письменном столе:
– Можно поближе взглянуть? – Не дожидаясь ответа, взял снимок в руки, повертел, рассматривая под разными углами к свету. – В моей части они служили по хозяйственной линии и прославились только тем, что разворовали все хранилища.
На карточке Шмелев был запечатлен в парадной форме ВДВ с погонами старшего прапорщика. Гордый разворот плеч, уверенный взгляд. То ли фотограф попался удачный, то ли Шмелев в те годы смотрелся действительно так, но получился не снимок на память, а обложка журнала «Советский воин». Или, если обратиться к современным реалиям – ежемесячника «Солдат удачи». Ни малейшей ассоциации с начальниками складов и столовых, которых навидался Акулов в своем заштатном гарнизоне на окраине КЗакВО .
– Да ты с кем меня мешаешь? – спросил Шмелев тоном, не предвещающим ничего хорошего, и прищурил глаза; сквозь нынешний затрапезный облик проступили черты прежнего бесстрашного парашютиста, прошедшего две чеченских кампании, где довелось участвовать в десятках разведывательных операций, – Ты что несешь, парень?
– Я, Антон Иваньгч, ничего не несу, а всего лишь пытаюсь объясниться. Мы не враги Артуру. Один раз мы это доказали, хотя я не вижу причины, по которой должен кому-то что-то доказывать. Мы не хотим ему зла. Его выпустили из тюрьмы, и я уверен, что вы об этом знаете. Он вляпался в очень плохую историю, и чем быстрее мы с ним сможем поговорить, тем для него будет лучше. Здесь у нас, простите, не война, и десантные навыки далеко не всегда помогут разобраться в ситуации.
– Вы, значит, поможете? – Так же внезапно, как завелся, Шмелев снизил тон и теперь говорил спокойно, только старался добавить в голос сарказма: – Вот так вот запросто поговорите – и поможете? Сначала поможете, а после – посадите.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26