Необходимые документы у следака имелись, но то ли он сам что-то прошляпил, то ли канцелярия лопухнулась и загнала пакет не тому адресату. Когда положенное время истекло, из тюрьмы не стали звонить и уточнять, а просто выставили арестанта за ворота.
Положение следака было отчаянным. Начальство к нему относилось лояльно, но за такого рода ляпы спрашивают всегда строго. Хорошо еще, если расценят это как ошибку, допущенную по запарке, а не как последствие принятой взятки. В панике он прибежал к Саше Борисову: спасай, горю синим пламенем! И Саша обещал помочь, что и исполнил незамедлительно, прочесав места возможного появления Заварова и поставив засаду у наиболее реального.
Борисовым руководили два мотива. Во-первых, не хотелось упускать из рук показатель – работа уголовного розыска оценивается по количеству дел, направленных в суд. Во-вторых, с избитыми Заваровым азербайджанцами его связывали не только служебные отношения. Второй мотив преобладал над первым, о чем Волгин не преминул заметить, но Катышев его оборвал:
– Помолчи! В данном случае это роли не играет. Пострадали наши товарищи… К тому же связи Борисова нам только на руку. «Черные» сами заинтересованы, чтобы Заваров поскорее вернулся в тюрьму и, можешь не сомневаться, сообщат нам все, что про него услышат.
– Если действительно Заваров в наших стрелял, то его не сажать, а валить надо, – сказал Акулов.
– А ты сомневаешься?
– Что-то не то…
Квартира в доме на Камышовой принадлежала отцу Светланы, находящемуся в длительной командировке. Как выяснил Борисов, с матерью девушки он развелся много лет назад, но отношения сохранились хорошие. На допросах ни Светлана, ни ее мать об этой хате не обмолвились ни словом. Может, как подозревал Акулов, никто их об этом и не спросил, а может, и правда что-то скрывали. Во всяком случае, Борисов рассудил, что Заварову податься больше некуда, и оставил двух бойцов его дожидаться.
Дом в не столь давние времена был отстроен Министерством обороны, так что жильцы в нем преобладали сознательные, всегда готовые оказать помощь рабоче-крестьянской милиции. Соседи Заварова не видели, но Борисова это лишь подстегнуло: ясен пень, что отставной разведчик маскируется, как дьявол. Некоторое время Борисов посидел с ребятами, а потом уехал в отделение, наказав не стесняться и при задержании вести себя решительно.
Поначалу ждали на лестнице, потом договорились с одним из жильцов. Тот разрешил сидеть в коридоре его квартиры, наблюдая за обстановкой через дверной глазок.
Все было спокойно.
Когда закончились телепрограммы, хозяин напоил милиционеров чаем и отправился спать, так что о событиях, предшествовавших выстрелам, которые его разбудили, сказать не мог ничего.
– Артур пришел, и наши решили его повязать, когда он свою дверь открывал. – Катышев говорил так уверенно, как будто лично наблюдал за перестрелкой. – Надо было не рисковать, позволить войти, блокировать квартиру и вызвать помощь. Тогда бы точно спеленали, никуда бы он не делся! Конечно, бывший десантник начал шмалять на звук, как только шорох за спиной услышал. – В голосе Катышева, имевшего прозвище Бешеный Бык и отдавшего буйную молодость спецназу внутренних войск, звучало уважение профессионала.
– Борисов что, не знал, с кем придется дело иметь?
– Первый раз Заварова взяли спокойно. Все мы задним умом крепки, так что перестань! Один черт, людей больше не было, только двоих и могли оставить… Ладно, специалисты отработали, так что можно и нам на обстановку посмотреть.
Сержант ППС Вася Ненашев лежал на спине, левым плечом вплотную к стенке, ноги были согнуты в коленях.
– Даже шпалер не вытащил, – вздохнул Катышев, склоняясь над трупом. – Три ранения – и все смертельные!
– Он вообще понять ничего не успел, – тихо заметил Акулов, глядя на застывшее выражение лица – спокойное, как будто человек умер во сне. – По крайней мере, хоть не мучился.
Постовой был ему немного знаком. Приступив к работе чуть больше двух месяцев назад, Андрей неоднократно видел Василия, когда тот дежурил «на воротах» РУВД; он как-то стрельнул у опера папиросу, а потом они разок поговорили о футболе. Совсем недавно это было, – и вот теперь лежит Вася на грязном бетонном полу, с которого никогда не сможет подняться, окруженный людьми, на чье внимание будучи живым не мог и рассчитывать, и, кажется, словно извиняется за беспокойство, которое им причинил, заставив встать посреди ночи и прилететь на срочный вызов. Его переворачивают, осматривают, строят версии случившегося, а он лежит, дожидаясь часа, пока отвезут в морг, где всего навидавшийся суд-медэксперт сделает вскрытие; потом то, что останется от тела, приведут в относительный порядок, облачат в новенькую форму, полученную в хозуправлении перед несостоявшейся командировкой в Чечню, да так ни разу и не надеванную, и похоронят под троекратный автоматный салют.
Акулов вспомнил, что есть поверье, согласно которому души убитых не могут успокоиться на небесах, пока их смерть не отомщена здесь, на земле.
Смысл работы – в отмщении?
Пожалуй, нет. Слишком громкие слова;
Андрей не привык мыслить о себе подобными категориями. Гораздо проще: эта работа – его жизнь. И все. Не нужно разбираться отчего так получилось; было это заложено с рождения или пришло под воздействием внешних факторов, в процессе взросления и познания мира. Сколько Андрей помнил – он всегда мечтал работать в милиции, непосредственно в уголовке, о чем и написал, будучи четвероклассником, в своем сочинении…
– Медитируешь? – Катышев толкнул его локтем в бок. – Или еще не проснулся?
– Так, задумался что-то…
– Вредное занятие. Только голова потом болит, причем гораздо хуже, чем от водки. Короче, смотри сюда: Кузенков успел один раз шмальнуть. Осторожней, не раздави гильзу!
Подскочивший откуда-то сбоку техник-криминалист установил рядом с закопченным латунным цилиндриком картонную табличку с цифрой "6".
Пуля из табельного пистолета Кузенкова попала в дверь квартиры, куда должен был войти Заваров. Слишком высоко, чтобы поразить живую мишень – очевидно, Дима стрелял, будучи раненным, в падении или уже лежа на полу.
– Когда врачи приехали, он был без сознания, – опережая вопрос Андрея, сообщил Катышев. – А первая наша машина подошла еще позже. Я отправил в больницу Тарасова, он парень цепкий, успеет с Димкой поговорить, когда тот оклемается…
Акулов не стал уточнять, какие ранения получил Кузенков.
В другом конце коридора валялись пять гильз от пистолета преступника.
Андрей присел на корточки, внимательно их рассмотрел, прочитал маркировку на донышках.
– Девятимиллиметровый «парабеллум» испанского производства. Скорее всего, какая-нибудь «астра», «лама» или «стар» ; мне приходилось с такими сталкиваться. Нехилая машинка для человека, который еще вчера сидел в тюрьме!
Катышев поморщился:
– По-твоему, он не мог раздобыть ствол до посадки?
– Запросто мог…
Отведя Волгина в сторону, Андрей поделился своими сомнениями:
– Что-то не то.
Им обоим приходилось сталкиваться с Артуром. Некоторое время назад, работая по совершенно другому делу, они получили информацию о его причастности к избиению «черных» и задержали, но отпустили после нескольких часов напряженной беседы. По общему мнению, сажать Заварова было не за что. С точки зрения Уголовного кодекса он был, конечно, виноват, но по жизни – прав совершенно. Тюрьма его исправить не могла; убедившись, что к совершению тех преступлений, которые интересовали оперов в первую очередь, он отношения не имеет, ничего оформлять не стали. Кабы не дурацкое совпадение, когда один из потерпевших опознал Артура в толпе, – гулял бы он до сих пор на свободе.
– Как-то не очень, – согласился с напарником Волгин, и оба вздохнули. За исключением интуиции, аргументов в пользу непричастности Заварова к расстрелу коллег не имелось. Дорогостоящий пистолет – не доказательство. Во-первых, прав начальник, он мог попасть к Артуру каким угодно образом. Возможно, бывшему десантнику даже не пришлось платить за него реальную цену. Во-вторых, фирменными патронами могли стрелять и из кустарной погремушки, какими одно время был наводнен черный рынок. Один черт, без Заварова в этой истории не разобраться…
– Придется его ловить, – высказал Акулов очевидную мысль, за последние пару часов озвученную десятки раз в различных инстанциях, от обшарпанной дежурки местного отделения до кабинета начальника главка, и тут к ним подошел Катышев.
– Вам что, заняться нечем? Короче, сами определяйте, кому здесь оставаться, а кто поедет в 13-е. Борисов притащил маманю Артуровой подружки. Сама девчонка якобы куда-то пропала…
2. Заваров и адвокат.

Среда, 18 октября
Адвокатская контора «Трубоукладчиков и партнеры» занимала часть особнячка в самом центре города, как раз на половине пути между мэрией и Главным управлением внутренних дел. Через стеклопакеты третьего этажа, где располагался кабинет Вениамина Яковлевича – основателя и бессменного руководителя цитадели борьбы за права человека, – здания как властной, так и силовой структур были неплохо видны, и адвокат любил, сделав короткую передышку в своей нелегкой, но очень денежной работе, постоять у окна с чашечкой кофе, вспомнить прошлое и слегка – чтобы, не дай Бог, не сглазить, – коснуться в мечтах предстоящего.
И ретро-, и перспектива Вениамина Яковлевича устраивали в полной мере. Конечно, волнений бывало достаточно, но всякий раз серьезных бедствий удавалось избежать, а те, что все же случались, компенсировались достаточно весомо. Из всех возможных видов компенсаций Вениамин Яковлевич еще со времен далекой юности признавал только денежную, желательно – в наличной иностранной валюте, следовал правилу неуклонно и теперь, поглядывая по сторонам с высоты своего положения, мог твердо сказать: он не прогадал.
Лет тридцать назад первокурсник юридического факультета Веня Трубоукладчиков – симпатичный, но не хватающий с неба звезд молодой человек – провел немало бессонных ночей, терзаемый сомнениями в выборе пути. Рассчитывать на поддержку семьи ему не приходилось. Отец развелся с матерью вскоре после рождения сына и участвовал в его воспитании лишь посредством выплаты алиментов, которые, правда, составляли приличную по тем временам сумму и постоянно росли. Когда Вениамин закончил школу, папа протолкнул отпрыска на юрфак – при его связях сделать это было несложно, – и заявил, что умывает руки. Примерно в том же смысле высказалась и мать: она еще достаточно молода и способна заново устроить свою личную жизнь, а он достаточно взрослый, чтобы крутиться в этом мире самостоятельно. Собрав вещи, Вениамин перебрался в общагу и связи с семьей оборвал. За все прошедшие годы только пару раз заехал в гости да присутствовал на похоронах, в организацию которых вложился наравне с другими родственниками, хотя и мог позволить себе большее.
Теперь об этом смешно вспоминать, но некоторое время юный Трубоукладчиков всерьез подумывал о том, чтобы попытаться сделать карьеру в органах правоохраны. Милиция его не привлекала. Как и многие, он посмеивался над словами песни про «нашу службу», которая и опасна, и трудна, посмеивался иной раз довольно язвительно, но отдавал себе отчет, что трусоват и нерешителен, а стало быть, делать там ему нечего. Да и грошовая зарплата милицейского следователя его, мягко говоря, не воодушевляла. Другое дело – прокуратура. Возможностей побольше, а риска – не в пример меньше. Оклады там, конечно, тоже грошовые, но как-то ведь люди живут; до студенческой среды доходили иногда слухи о ментах, привлеченных за взятки или превышение власти, но о прокурорских такого слышать не приходилось.
Все изменилось, когда Вениамин связался с фарцовщиками. Вышло это случайно, и после первой удачно проведенной деловой операции он долго еще нервно вздрагивал, озирался и поспешно выходил из курилки, когда там начинали травить политические анекдоты. Потом втянулся, привык к деньгам, оброс необходимыми знакомствами. К началу летней сессии второго курса искренне не понимал, как раньше жил иначе. Открылись способности, о которых он и не подозревал, заработки давались легко и не уходили сквозь пальцы. Чураясь шумных компаний, он не зависал в кабаках, не шиковал, не тратился на импортные обновки, довольствуясь одеждой местного производства, и не баловал женщин, предпочитая скромных однокурсниц из провинции разгульным «центровым» девахам. Думал о будущем, регулярно откладывая в кубышку немалую часть дохода. Веня нимало не сомневался, что придет время, когда накопления удастся если не легализовать, то хотя бы использовать достаточно свободно. Каким образом и в каком году такая благодать наступит, он не задумывался. Просто знал – это время настанет.
Когда одного из знакомых задержали с полным карманом валюты. Трубоукладчиков сам явился в КГБ и предложил свои услуги. Шаг дался легко. Ни угрызений совести, ни брезгливости Вениамин не испытывал, а в разговоре с оперативным работником поразил бывалого капитана деловым подходом и проработанностью позиции «Я – вам, а вы – немножечко мне». К Вениамину отнеслись с некоторыми подозрениями, но он их скоро развеял, сдав органам ряд видных представителей «фарцы». Естественно, когда волна арестов затихла, он захватил освободившиеся позиции, а друзья из Комитета позаботились о том, чтобы стукача подозревали в ком угодно, но только не в розовощеком Венечке, в одних кругах известном под мажорным прозвищем Винстон, в других – под агентурным псевдонимом Сухарь. Оформлявший Трубоукладчикова капитан не блистал красноречием или отточенной наблюдательностью, а потому и кличку выбирал, отталкиваясь от внешности сексота, уже тогда обретшего солидный животик и ухмылку сытого кота.
Само собой, Веничкины взгляды на карьеру давно и радикально претерпели изменения. Поскольку не работать вовсе было нельзя, он избрал путь юрисконсульта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26