Советский дипломат В. Бережков, переводчик В. Молотова на встрече его с Гитлером, так характеризовал Хильгера:
«Он много лет провел в Советском Союзе, русский язык знал не хуже своего родного языка. Он даже внешне походил на русского. Когда по воскресеньям в косоворотке и соломенной шляпе, с пенсне на носу он рыбачил где-нибудь под Москвой на Клязьме, прохожие принимали его за „чеховского интеллигента“. (Там же, с. 126.)
Третьим лицом немецкого посольства являлся военный атташе полковник Кестринг. Этот человек, в силу своей должности и прямых выходов на Наркомат обороны СССР, особенно интересен.
Эрих Кестринг (1876-1953) родился в Москве, учился в местной школе. Отец его до революции был богачом, владел доходным издательством, потом купил имение под Тулой и выступал уже как российский помещик. Своего состояния Кестринг в результате революции, естественно, лишился. Поэтому советские порядки он ненавидел, как грабительские. Закончил Михайловское военное училище, вернулся в Германию и в Первую мировую войну находился на Восточном фронте, служил начальником разведки при Главном штабе немецкой армии. Закончил военную академию. В 1918 г. был направлен в составе немецкой миссии на Украину к гетману Скоропадскому, чтобы помочь сформировать сильную украинскую армию.
Предполагалось, что Кестринг будет помощником начальника Генерального штаба Украинской армии. Подобному тому как, по немецкому обычаю, делал это в 1885 г. фон дер Гольц (1843-1916). Эта весьма известная личность авантюрного склада участвовала в двух войнах (австро-прусской и франко-прусской), затем находилась на турецкой (!) службе, имела сан паши (!), в Германии (с 1911 г.) — чин генерал-фельдмаршала! Фон дер Гольц руководил реорганизацией турецкой армии (1909-1910), был затем адъютантом султана (!), командовал турецкой армией в Месопотамии (1915), победил английскую армию, стяжав почетные лавры (1916). Умер этот крупный политик и военный, автор ряда военно-исторических книг (в том числе книги «Вооруженный народ», русское издание 1886 г.) в городе халифов Багдаде! Вот что значило быть членом военной миссии за границей!
Предприятие оказалось малоуспешным из-за яростного сопротивления трудящихся и народной войны. По собственному признанию Кестринга, в то время «вся Украина превратилась в ад». Ноябрьская революция в Германии (1918) положила конец деятельности миссии и заставила вернуться домой. Надо полагать, что после этого он все-таки выполнял разные секретные миссии по связям с белогвардейскими армиями, воевавшими с Красной Армией. И выполнял их, вероятно, неплохо, так как успешно делал карьеру. Был командиром кавалерийского полка, а в 1928 г. приехал в Россию вместе с группой немецких офицеров-наблюдателей военных учений в Белорусском и Киевском военных округах. Чем он занимался, у советского руководства не было сомнений, и уже тогда оперуполномоченный Особого отдела в служебном документе записал: «Кестринг заслуживает особого внимания». При Веймарской республике, работая под начальством генерала Адама, занимал пост старшего адъютанта начальника управления сухопутных сил генерала Ганса фон Секта. Получает назначение в Москву на пост военного атташе (1931) в чине полковника. Был связующим звеном между немецким военным руководством и советским, а также переводчиком генерала Адама, когда тот приезжал в Москву. Чрезвычайно интересна беседа, которую вели его начальник и Ворошилов в 1931 г. по военным вопросам. В ней, между прочим, затрагивался и вопрос о танках, о масштабах применения которых велись в то время дискуссии. Вот любопытный фрагмент беседы:
ВОРОШИЛОВ. Разрешите задать Вам вопрос немного, быть может, посторонний. Как Вы считаете, как Начальник Генштаба Рейхсвера, — танки в будущей войне будут играть действительно первостепенную роль, или они являются подсобным боевым средством?
АДАМ. Категорически придерживаюсь того мнения, что танки в будущей войне будут играть вспомогательную роль и что нам надо обратить особое внимание на противотанковые средства; при хороших противотанковых средствах танки не будут иметь большого значения.
ВОРОШИЛОВ. Если танки не будут иметь большого значения, зачем тогда противотанковые средства?
АДАМ. Танки очень дорогое оружие, и только богатое государство может позволить себе иметь их (.)
ВОРОШИЛОВ. Я с вами не совсем согласен. Если нужно противотанковое оружие, то против хороших танков. Я уверен, что Вы, невзирая на трудное положение Германии, будете применять танки, и хорошие танки. Танки у Вас будут, следовательно, Вы заинтересованы в развитии танкового дела. Танки Рейнметалла, Круппа и еще один, которые Вы привозили, далеко отстают от современной техники танкостроения.
АДАМ. Тогда это ошибка — нам надо быть всегда в курсе развития танков и строить современные танки. Неверно, что танки решили войну, но танки надо иметь, чтобы защищаться против танков, следить за их развитием и строить танки.
ВОРОШИЛОВ. Как тогда Вы расцениваете английскую линию на широкое развитие механизации вооруженных сил?
АДАМ. Англичане тоже ограничены в средствах и воздержатся от широкого развития танков. Большие битвы никогда не будут решены танками, а людьми. (Ю.Л. Дьяков, Т.С. Бушуева. Ук. соч., с. 126-127.)
В 1932 г. Кестринг получает чин генерал-майора. Он подумывает уже об отставке (56 лет), но пришедшие к власти нацисты его не отпускают. Они Кестринга отправляют для разведывательной работы в Маньчжурию и Китай (эта командировка заняла почти 2 года), а затем в Москву, потом в Чехословакию, где назревали большие события. В Москве его заменил 45-летний баварец из артиллеристов полковник Гартман, окончивший Академию Генерального штаба и с 1932 г. принимавший участие в работах разведывательного отдела военного министерства.
После того как Кестринг вступил в НСДАП, он вновь был возвращен на свой пост в Москву (1935). И оставался на нем по 1940 г., отлуча— ясь на время для поездок в Берлин и Прагу в связи с ликвидацией Чехословакии, как самостоятельного государства (весна 1939 г.). В 1937 г., по существу, Кестринга отозвали в Берлин из-за разразившегося скандала: советская печать обвиняла его в том, что он поддерживал тайные оппозиционные контакты с Тухачевским и даже занимался шпионской деятельностью, что сам Кестринг категорически отрицал.
В Берлине не стали устраивать свару из-за своего военного атташе и, отозвав, заменили его новым — полковником фон Бонином. Последний, как и его друг, посол фон Блюхер, потомок немецкого фельдмаршала, входил в «русскую партию». В Москве он установил прекрасные отношения с Наркоматом обороны, познакомился с предприятиями советской военной промышленности (таким путем Сталин надеялся удержать Гитлера от войны, продемонстрировав ему реальную советскую силу). После этого фон Бонин направил в Берлин объективный доклад. Но Гитлер и немецкий Генеральный штаб отвергли его, считая, что он «преувеличивает силу Красной Армии». После же советско-финской войны Гитлер вообще сделал вывод, что Красная Армия «колосс на глиняных ногах», и не раз оскорбительно говорил: «Если ты русский, то чего ты стоишь?!»
Советско— германский пакт немецкий фюрер рассматривал исключительно как хитрое прикрытие на период подготовки войны. Фон Бонин был отозван, поскольку лишился доверия, но в конце 1940 г. он приехал в Финляндию как частное лицо и там секретно передал важнейшие документы советской разведке о разработке плана нападения на СССР. В 1944 г. он, с рядом других офицеров, принял участие в неудачной попытке покушения на Гитлера, был схвачен и казнен.
Кестринг, по необходимости, оказался возвращен в Москву. Руководство решило, что он вовсе не самый плохой военный атташе, а тот, со своей стороны, пытался всеми силами руководство успокоить. Он принимал участие в военных консультациях своего руководства в связи с подготовкой войны и последующей ликвидацией независимости Польши. В этой связи приходилось встречаться не только со своим непосредственным начальством генералом Матцки, но и с Гитлером, его главным адъютантом полковником Фридрихом Хоссбахом (1894-1980), который часто стенографировал совещания фюрера с высшим руководством Германии (в 1944 г. он примкнет к заговорщикам!), главнокомандующим воздушным флотом генерал-полковником Г. Герингом и его советником Эрхардом Мильхом (1892-1980), Мартином Борманом (1900-1945), Йозефом Геббельсом (1897-1945), его референтом В. Хейрисдорфом, доктором Таубертом, начальником специального отдела, где сочиняли всякие злостные политические выдумки, распространявшиеся затем через газеты или в виде слухов, с Карлом Бемером — правой рукой министра пропаганды, руководившего обычно пресс-конференциями с иностранными журналистами, с адмиралом Канарисом, Гейдрихом, Шелленбергом, бывшим военным министром генералом Вернером фон Бломбергом (1878-1946), бывшим начальником Генерального штаба генералом Людвигом Беком (1880-1944) и многими высшими чинами вермахта — бывшими работниками немецкого Генштаба. И, разумеется, с начальником ОКВ (Верховное командование вермахта) Вильгельмом Кейтелем (1862-1946). В порядке консультаций Кестринг вел беседы также с чиновниками Центрального департамента по делам колонизации, уже созданного в предвидении большой войны. Зная о скором ее начале, по указаниям своего начальства в строгом секрете занимался формированием на территории Германии подразделений «казаков», большей частью из белогвардейцев и их сыновей. В мае 1941 г. уже генералом вновь вернулся на свое место в Москву, где замещал его полковник Ганс Кребс (1898-1945), работавший в посольстве в качестве помощника (с 1945 г. он — генерал пехоты, кончил самоубийством). Этот Кребс был прислан сюда в марте 1941 г. и пробыл в качестве заместителя до начала мая, так как Кестринг сказался больным. Его разговоры в Берлине вызвали сильное неудовольствие высшего начальства. Последнее полагало, что он, как и Шулленбург с Хильгером, сильно переоценивает обороноспособность СССР и пропаганду принимает за чистую монету. Одному из своих сподвижников фюрер даже сказал с осуждением: «Эти дипломаты и военные атташе в Москве вообще хуже всех информированные люди» (А.И. Полторак. От Мюнхена до Нюрнберга. М., 1960, с. 161.) Разумеется, это тотчас стало известно в Москве в посольстве и произвело здесь удручающее впечатление на всех. И когда после парада 1 мая 1941 г. на приеме у посла в честь его возвращения из Берлина Кегель спросил Кребса, как он расценивает парад и его военную технику, тот вдруг побагровел и буквально заорал: «Все вы здесь слишком верите советской пропаганде! Считая нас, немцев, дураками, Кремль хочет заставить поверить, что участвовавшая в параде дивизия действительно оснащена оружием, которое сегодня провезли по Красной площади. Если речь идет о трех показанных на параде длинноствольных орудиях, то они изготовлены на пльзеньском заводе „Шкода“. И мы точно знаем, что во всем Советском Союзе имеются всего лишь три таких орудия. Это значит, что современная техника, которую вы видели на параде, собрана со всего Советского Союза, чтобы произвести впечатление на иностранцев, которых здесь считают дураками». (Г. Кегель. Ук. соч., с. 193.) Кестрингу такие разговоры было, конечно, смешно слышать, так как он в течение ряда лет, вместе с другими немецкими офицерами и специалистами, бывал в разных местах страны и видел, что там идет напряженная работа и учеба. Так, например, в 1931 г. он побывал в Курске (8 дней в 55-й стрелковой дивизии), в Оренбурге (8 дней в 11-й кавалерийской дивизии), в Свердловске (10 дней в 57-й стрелковой дивизии), в Бердичеве (5 дней в 3-й кавалерийской дивизии). Свои впечатления он имел возможность сравнивать с впечатлениями коллег. И они никак не совпадали с тем, что говорил Гитлер и многие из его окружения. Кестринг был человек очень умный, с высокой военной и общей квалификацией. Поэтому советская контрразведка бдительно следила за каждым его шагом, учитывала все его связи, старалась ограничить его поездки за пределы Москвы, подстроила так, что однажды один из сотрудников советской разведки оказался его спутником.
«Генерал Кестринг, — отмечал он в своем отчете, — человек умный, хитрый, чрезвычайно наблюдательный и обладающий хорошей памятью. По-видимому, он от природы общителен, но общительность его и разговорчивость искусственно им усиливается и служат особым видом прикрытия, чтобы усыпить бдительность собеседника. Он задает не один, а десятки вопросов самых разнообразных, чтобы скрыть между ними те два или три единственно существенных для него вопросов, ради которых он затевает разговор. Он прекрасный рассказчик, но и то, что он говорит, обычно ведет к совершенно определенной цели, причем так, что собеседник не замечает этого. В течение часа или двух он может засыпать собеседника вопросами, рассказами, замечаниями и опять вопросами. По первому впечатлению это кажется совершенно непринужденной беседой, и только потом становится ясным, что вся эта непринужденность и видимая случайность на самом деле вели к какой-то определенной цели».
В архиве советской разведки с течением времени собрался значительный материал о деятельности Кестринга, а также различные его характеристики. Одна из них, принадлежавшая такому тайному советскому агенту, гласила: «Сам Кестринг отчаянно пытался прорвать устроенную ему блокаду». И отчасти ему это удалось, о чем он позже рассказал в своих мемуарах.
А в своем секретном докладе в Берлин он так рассказывал о своих противниках из НКВД:
«Сотрудники НКВД, одетые в штатское, сменялись в каждой области и в каждой республике. Хотя они никогда не вмешивались, им удавалось одним только своим присутствием делать почти невозможной какую-либо продолжительную беседу. Их было во время моей поездки около 40 человек. За исключением одного еврея, они были тактичны и сдержанны. Если отбросить то неприятное чувство, что за тобой постоянно наблюдают, будь то в театре, в гостинице, во время пути, в столовых и в самых интимных местах, и игнорировать то обстоятельство, что это мешало осуществлению моей цели — много видеть и много говорить, я могу охарактеризовать сотрудников НКВД только как очень любезных и дельных людей».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91