— спросил он, возвращаясь к прерванному разговору.Она задумчиво покатала рюмку между ладонями.— Пример найти — дело нехитрое, особенно в стране с такими дурацкими законами. Куда сложнее понять, что есть зло, хотя преступлением и не является.— И что, например?— Например, разрешать детям смотреть телевизор, — проговорила она, смеясь. Эта тема явно ее уже утомила.— Нет, серьезно, Паола, приведи мне какой-нибудь настоящий пример. — Ему и правда стало интересно.Прежде чем ответить, она провела пальцем по стеклянной бутылке с минеральной водой.— Я знаю, тебе надоело это слушать, но я считаю, что пластиковые бутылки — зло, хотя это, конечно же, не преступление, — сказала она и поспешно добавила: — Пока не преступление. Но через несколько лет, надеюсь, это будет уже незаконно. Разумеется, если у общества хватит на то здравого смысла.— Я думал, ты приведешь пример помасштабнее, — заметил Брунетти.Она снова задумалась и ответила так:— Если бы мы воспитывали в наших с тобой детях уверенность в том, что состоятельность моей семьи дает им какие-то особые привилегии, такое воспитание несло бы в себе зло.Брунетти удивило, что Паола привела такой пример: за годы их совместной жизни она редко упоминала о богатстве своих родителей, разве что в пылу политических споров ссылалась на их благополучие как на вопиющий пример социальной несправедливости.Они переглянулись, но Брунетти так и не успел ничего сказать, поскольку Паола продолжила:— Не знаю, покажется ли тебе этот пример более масштабным, но если бы я имела привычку говорить о тебе гадости, эта привычка тоже была бы злом.— Так ты же только этим и занимаешься, — проговорил Брунетти, заставляя себя улыбнуться.— Нет, Гвидо! Я могу говорить гадости тебе. Это совсем другое дело. А о тебе я никогда не позволю себе сказать ничего дурного.— Потому что это бесчестно?— Вот именно, — сказала она, улыбаясь.— А говорить гадости мне в лицо, стало быть, не бесчестно?— Конечно нет. Особенно если это чистая правда. Потому что это ведь остается между нами, Гвидо, и ни один посторонний ничего об этом не узнает.Он протянул руку и взял бутылку с граппой.— Знаешь, а мне все трудней проводить эту грань.— Между чем и чем?— Между преступлением и злом.— А почему так происходит, как ты думаешь?— Точно не знаю. Может, потому, что, как ты сказала, мы уже перестали верить в старые ценности, а новых пока не нашли.Она кивнула, обдумывая его слова.— Все старые правила больше не действуют, — продолжал он. — Все пятьдесят лет, с тех пор, как кончилась война, мы не слышали ничего, кроме лжи. Врали все: правительство, Церковь, политические партии, промышленники, бизнесмены, военные.— А полиция?— И полиция тоже лгала, — ответил он, ни на секунду не задумываясь.— И несмотря на это, ты хочешь в ней служить?Он пожал плечами и плеснул себе граппы. Она ждала ответа.— Кто-то же должен попытаться, — выговорил он наконец.Паола подалась вперед, приложила ладонь к щеке мужа и слегка развернула к себе его лицо.— Гвидо, если я когда-нибудь снова затею лекцию на тему чести, стукни меня бутылкой, договорились?Он повернул голову и чмокнул ее в ладонь.— Только если разрешишь покупать пластиковые.Часа через два, когда Брунетти сидел, зевая над «Тайной историей» Прокопия Византийский историк, живший в VI в.

, раздался телефонный звонок.— Брунетти слушает, — сказал он и взглянул на часы.— Комиссар, это дежурный Алвизе. Он сказал, надо вам позвонить.— Кто «он», Алвизе? — спросил Брунетти, выуживая из кармана старый билет на катер, чтобы использовать его в качестве закладки. Разговоры с Алвизе, как правило, оказывались либо долгими, либо страшно путаными. Либо и то и другое.— Сержант, господин комиссар.— Какой сержант, Алвизе? — Брунетти захлопнул книжку и отложил ее в сторону.— Сержант Мышка.Брунетти насторожился:— А почему он попросил вас мне позвонить?— Потому что он хочет с вами поговорить.— Почему же в таком случае он не позвонил мне сам? Мое имя есть в любом телефонном справочнике.— Потому что не мог, господин комиссар.— А почему не мог?— Потому что это против правил.— Каких еще правил? — спросил Брунетти с уже нескрываемым раздражением.— Да наших.— Наших — это чьих?— Ну как, наших, в квестуре. Я тут на ночном дежурстве.— И что же там делает сержант Мышка?— Он под арестом. Ребята из Местре его задержали, а потом выяснили, кто он такой, ну в смысле, кем служит. То есть служил. Что сержантом, в общем. И они тогда его сюда отправили, только сказали, чтобы он сам шел. Сюда позвонили, сказали, что отправили его к нам и что разрешили самому идти, без охраны.— Выходит, сержант Мышка сам себя арестовал?— Ну, как бы да. Я вот не знаю теперь, как оформлять-то его, чего писать в графу «фамилия офицера, осуществившего задержание».На мгновение Брунетти отвел трубку от уха.— За что его арестовали? — спросил он чуть погодя.— За драку, комиссар.— Где это произошло? — Ответ на этот вопрос был ему заранее известен.— В Местре.— С кем он подрался?— С каким-то иностранцем,— И где же сейчас этот иностранец?— Скрылся. Они подрались, а потом иностранец убежал.— Откуда вам известно, что это был иностранец?— Мне сержант Мышка сказал. У него, говорит, акцент был.— Если иностранец скрылся, кто же тогда подал жалобу на Мышку?— Я так решил, что ребята из Местре потому его к нам и отправили. Думали, мы лучше знаем, что со всем этим делать.— Это полицейские из Местре сказали вам, что нужно оформить бумаги об аресте?— Да нет, господин комиссар, — выдавил из себя Алвизе после долгого молчания. — Они велели сержанту Мышке приехать сюда и написать отчет о случившемся. А у меня на столе только бланки для отчета о задержании, вот я и решил ими воспользоваться.— Скажите, Алвизе, а почему вы не разрешили Мышке мне позвонить?— Так он уже жене позвонил. Я-то знаю, по правилам задержанным всего один звонок разрешается.— Это только в телешоу бывает, офицер, в американских. — Брунетти сдерживался из последних сил. — Где сейчас сержант Мышка?— Он вышел. Сказал, что купит себе кофе.— Пока вы будете отчет об аресте писать, да?— Да, господин комиссар. Неудобно как-то было при нем это делать.— Когда он вернется? Ведь он должен вернуться?— Ну конечно, господин комиссар. Я ему так и велел. Ну, то есть я его попросил вернуться, и он мне обещал.— Когда вернется, попросите, чтобы подождал. Я выезжаю. — С этими словами Брунетти просто повесил трубку, не дожидаясь ответной реплики, поскольку знал, что продолжения разговора просто не выдержит.Брунетти предупредил Паолу, что ему надо сходить в квестуру кое-что уладить, и через двадцать минут уже поднимался в комнату для младшего офицерского состава. Алвизе сидел за столом, а напротив расположился сержант Мышка, выглядевший точно так же, как год тому назад, когда ушел из полиции.Отставной сержант был невысок, но чрезвычайно широк в плечах, свет от лампы над его головой отражался от его почти совсем лысой макушки. Он сидел, скрестив руки на груди и откинувшись, так что стул стоял на одних задних ножках. Когда Брунетти вошел, он поднял голову, пару мгновений его темные глаза изучающе глядели на комиссара из-под густых белых бровей; наконец он подался вперед, и стул с глухим стуком приземлился на передние ножки. Он встал и протянул Брунетти руку, — не будучи больше сержантом, он мог теперь держаться с комиссаром на равных, — и в этот самый момент Брунетти вновь почувствовал прилив неприязни, которую всегда испытывал к этому человеку: сержанта, казалось, переполняла жестокость, готовая выплеснуться наружу в любой момент, подобно поленте Итальянское блюдо: каша из мелкой кукурузной крупы

, обжигающей рот торопливому едоку.— Добрый вечер, сержант, — сказал Брунетти, пожимая ему руку.— Комиссар, — отозвался тот, но больше не произнес ни звука.Алвизе замер, переводя взгляд с сержанта на комиссара и обратно и ничего не говоря.— Может, поднимемся ко мне в кабинет, поговорим? — предложил Брунетти.— Давайте, — согласился Мышка.В кабинете Брунетти включил свет и сразу прошел к столу. Снимать плащ он не стал, давая понять, что не собирается тратить на всю эту историю слишком много времени.— Ну, рассказывайте.— Мне позвонил Вьянелло и попросил наведаться в этот бар «У Пинетты» — посмотреть, что там и как. Я о нем раньше слышал, но сам не бывал. И то, что я слышал, мне не больно-то нравилось.— Что именно вы слышали?— Что там много черных околачивается. И славян. Эти даже хуже, славяне, я имею в виду.Брунетти, хоть и готов был согласиться с последним утверждением, предпочел промолчать.Видя, что комиссар не собирается его подгонять, Мышка решил прервать свои рассуждения на расово-этническую тему и перешел к делу.— Я пришел, выпил стакан вина. За одним из столов ребята играли в карты. Я подошел и стал следить за игрой. Никто вроде не возражал. Я взял еще вина и разговорился с мужиком, что стоял рядом со мной у стойки. Тут один из игроков ушел, я сел на его место и сыграл пару партий. Проиграл тысяч десять лир. Потом вернулся игрок, который уходил, так что я уступил ему место, опять сел к стойке и еще немного выпил.Брунетти подумал, что Мышка мог гораздо веселее провести этот вечер дома перед телевизором.— А драка-то из-за чего произошла, сержант?— Я как раз подхожу к этому моменту. Прошло еще четверть часа или около того. Пара ребят за тем столом свернулись и ушли; те, кто остался, предложили мне снова сыграть; я отказался. А тот, с кем я трепался у стойки, подсел к ним и стал играть. Тут вернулся один из прежних игроков, подошел к бару и заказал себе выпить. Мы разговорились, он спросил, не хочу ли я женщину. Я ответил, что не вижу необходимости их покупать, когда вокруг и так этого добра полно, причем задаром. Тогда он сказал, что таких, каких он может подогнать, мне ни за что не достать.— Кого он имел в виду?— Девочек. Совсем молоденьких девочек. Я сказал, что меня это не интересует, что я предпочитаю женщин. Тогда он меня оскорбил.— Чем именно?— Сказал, мол, так и думал, что меня женщины не волнуют, ну, я ему ответил, что мне-то нравятся настоящие женщины, а не то, что он предлагает. И тут он заржал и что-то крикнул, на каком-то славянском языке, по-моему, ребятам за столом. Те тоже стали ржать. Вот тут я ему и врезал.— Мы просили вас сходить в этот бар информацию собрать, а не драться, — сказал Брунетти, даже не пытаясь скрыть своего раздражения.— Я никому не позволю надо мной потешаться, — повысил голос Мышка. Брунетти хорошо помнил этот его напряженный, злобный тон.— Как вы думаете, он говорил серьезно?— Кто?— Тот человек в баре. Который вам девочек предлагал.— Не знаю. Возможно. Он вообще-то не был похож на сутенера, но кто их, этих славян, разберет?— Вы могли бы его опознать?— Думаю, это будет не сложно: я ему нос сломал.— Вы уверены?— В чем?— Насчет носа?— Разумеется, уверен, — хмыкнул Мышка, демонстрируя правую руку. — Я почувствовал, как ломается хрящ.— Вы узнаете его при встрече или по фотографии?— Да.— Ладно, сержант. Сейчас уже поздно. Приходите завтра утром: посмотрите фотографии, вдруг наткнетесь на своего знакомого.— Алвизе вроде собирался меня арестовать.Брунетти махнул рукой, будто отгоняя от лица муху:— Забудьте об этом.— Никто не смеет разговаривать со мной так, как тот тип, — произнес Мышка звенящим от злости голосом.— До завтра, сержант, — только и сказал Брунетти.Мышка бросил на комиссара взгляд, невольно напомнивший тому историю с роковым для сержанта арестом, и вышел из кабинета, не закрыв за собой дверь. Брунетти просидел у себя не меньше десяти минут, прежде чем отправиться домой. На улице шел дождь, первая ледяная зимняя изморось, но Гвидо с радостью подставлял лицо холодным каплям, стремясь поскорее остыть после оставившего такой отвратительный осадок разговора с Мышкой. Глава 14 Через два дня Брунетти получил-таки список внутренних звонков из дома и офиса Тревизана, сделанных за последние полгода, правда, для этого ему пришлось обращаться за соответствующим распоряжением к судье Вантуно. Как Гвидо и предполагал, в списке обнаружилось несколько звонков в бар «У Пинетты», но никакой системы ему уловить не удавалось. Он заглянул в список междугородных звонков, проверил даты и время, когда набирали номер телефона-автомата на станции в Падуе, но они никак не соотносились ни по датам, ни по времени со звонками в бар в Местре.Он положил перед собой обе распечатки и какое-то время просто на них смотрел. В отличие от списка междугородных и международных звонков, в новом приводились имена владельцев телефонов и адреса, по которым они были установлены. Эта информация находилась в длинной колонке справа на каждой из тридцати страниц документа. Брунетти начал было читать эту колонку, но через пару минут забросил это занятие.Он взял список и спустился в небольшой кабинет синьорины Элеттры. Стол у окна был вроде бы новым, но на нем, как и прежде, красовалась ваза венецианского стекла, а в ней огромный букет, едва ли не более элегантный и радостный, чем сам сосуд.Это великолепие дополнял шарфик синьорины Элеттры, расцветку которого модельер явно позаимствовал у канареек.— Доброе утро, комиссар, — сказала она, когда он вошел, и сверкнула улыбкой, радостной, как букет у нее на столе.— Доброе утро, синьорина, — ответил он, — у меня к вам вопрос.Он кивнул головой в сторону компьютера, показывая, что «вы» относится не только к ней, но и к машине.— По поводу этого? — спросила она, показывая на распечатку.— Да. Это список звонков Тревизана. Не прошло и полугода, — добавил он, не в силах сдержать раздражение: подумать только, сколько времени ушло впустую, пока официальные органы сподобились выдать нужную информацию.— Что же вы, комиссар? Надо было сразу сказать, что вам это нужно срочно.— У вас там друзья? — поинтересовался Брунетти, уже не удивляясь разнообразию знакомств синьорины Элеттры.— Да, Джорджо, — бросила она, явно не собираясь распространяться на эту тему.— Как вы думаете, он мог бы… — начал Брунетти.Она улыбнулась и молча протянула руку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33