складки наискосок прикрывали грудь, но при этом она смотрелась ничуть не менее соблазнительно.— Добрый день, комиссар, — сказала она, оторвавшись от журнала, и улыбнулась ему.— Что, Тревизан? — спросил Брунетти.Она кивнула:— Шеф уже минут десять по телефону разговаривает с мэром.— Кто кому позвонил?— Мэр ему. А какая разница?— Есть разница. Если мэр позвонил ему, значит, у нас по этому делу ничего нет.— Как так?— Если бы он позвонил мэру, это означало бы, что сам он уже в чем-то уверен и может заверить мэра, что у нас имеется подозреваемый или вот-вот будет чистосердечное признание. А раз мэр звонит ему, это значит, что покойный был важной птицей и они хотят получить результат как можно скорее.Синьорина Элеттра закрыла журнал и отодвинула его на край стола. Брунетти вспомнил, что поначалу, только-только устроившись на это место, секретарша прятала журналы в стол, когда не читала, а теперь вот даже обложкой вниз не переворачивает.— В котором часу он пришел? — спросил Брунетти.— В восемь тридцать, — ответила она и тут же, не дав Брунетти задать следующий вопрос, добавила: — Я была уже здесь и сказала ему, что вы появились с утра и сразу ушли — якобы чтобы поговорить со служанкой Леонарди.На самом деле Брунетти уже успел поговорить с этой женщиной вчера днем. В тщетных попытках получить от нее какую-нибудь новую информацию по делу о строительстве автотрассы.— Спасибо, — откликнулся он. Гвидо не раз задавался вопросом, как синьорине Элеттре — барышне, очевидно всегда любившей приврать, пришла в голову мысль работать в полиции.Она опустила голову и увидела, что красная лампочка на телефоне перестала мигать.— Все, положил трубку.Брунетти кивнул и повернулся спиной к столу. Он постучал в дверь, дождался, пока Патта выкрикнет «Войдите», и вошел к нему в кабинет.Хотя вице-квесторе и приехал на работу рано, он явно успел затратить уйму времени на туалет: в воздухе витал резкий запах какого-то лосьона после бритья, красивое лицо сияло. Галстук у него был шерстяной, костюм шелковый — вот так, никто не назовет вице-квесторе рабом традиций.— Где вы были? — спросил Патта вместо приветствия.— У Леонарди. Думал поговорить со служанкой.— Ну и?..— Ей ничего не известно.— Это совершенно не важно, — нетерпеливо заметил Патта и указал ему на стул. — Садитесь, Брунетти. — Он сел, и Патта продолжил: — Уже знаете?Уточнять, что, собственно, он должен знать, было излишне.— Да, — сказал Брунетти, — как это произошло?— Кто-то застрелил его вчера вечером в поезде Турин — Триест. Два выстрела с очень близкого расстояния. Оба в туловище. Одна из пуль, должно быть, задела артерию — крови было просто море.«Ага, — подумал Гвидо, — раз Патта говорит „должно быть“, значит, вскрытие еще не проводили и это только его догадки».— Где вы были вчера вечером? — поинтересовался Патта, и это прозвучало так, будто он хочет убедиться, что Брунетти можно исключить из круга подозреваемых, прежде чем продолжать разговор.— Я был на ужине у друзей.— Мне доложили, что до вас вчера вечером невозможно было дозвониться.— Я был на ужине у друзей, — повторил Брунетти.— Почему у вас нет автоответчика?— У меня двое детей.— При чем тут ваши дети?— А при том, что если бы у меня был автоответчик, то приходилось бы часами выслушивать послания от их друзей. — «Или, к примеру, жалобы учителей и бесконечные оправдания детей по поводу опозданий и прогулов», — добавил Брунетти уже про себя. И вообще, считал он, в их семье записывать сообщения для родителей обязаны именно дети. Но не обсуждать же все это с Паттой.— Им пришлось позвонить мне, — продолжал тем временем его шеф, даже не пытаясь скрыть раздражения.Брунетти показалось, что от него ждут извинений. Он не проронил ни слова.— Я съездил на вокзал. Молодцы из железнодорожной полиции напортачили, конечно, страшно. — Патта бросил взгляд на свой стол и резким движением пододвинул Брунетти несколько фотографий.Гвидо подался вперед, взял фотографии и стал просматривать их, в то время как Патта с увлечением перечислял многочисленные огрехи и промахи железнодорожной полиции. Первая фотография была сделана от входа в купе; она запечатлела тело, лежащее между двумя расположенными напротив друг друга сиденьями. Угол, под которым был сделан снимок, позволял четко различить только заднюю часть головы мужчины, однако красные потеки на его внушительном животе без слов свидетельствовали, что он мертв. Следующая фотография показывала тело с противоположной стороны, — видимо, снимали с перрона, через окно. На этой Брунетти сумел разглядеть, что глаза мужчины закрыты, а пальцы крепко сжимают ручку. Остальные снимки, хоть и были сделаны внутри купе, мало что проясняли. Казалось, этот человек просто спит; смерть стерла с его лица какое бы то ни было выражение, и теперь он выглядел как уснувший сном праведника.— Его ограбили? — спросил Брунетти, прервав обличительную тираду Патты.— Что?— Ограбили его?— Вроде нет. Бумажник на месте, в кармане; кейс, как видете, тоже не тронут — стоит себе на противоположном сиденье.— Мафия? — спросил Брунетти, поскольку в подобном деле без этого вопроса никак не обойтись.Вице-квесторе пожал плечами.— Он был адвокатом, — только и сказал он, оставляя за Брунетти право делать выводы относительно того, насколько убитый подходит на роль жертвы мафии.— Жена? — Следующий вопрос Брунетти характеризовал его как итальянца и семьянина.— Маловероятно. Она секретарь «Клуба Львов», — заметил Патта.Это дополнение показалось Брунетти настолько нелепым и бессмысленным, что он невольно прыснул, но, поймав на себе гневный взгляд шефа, предпочел превратить этот смешок в приступ кашля, в результате чего действительно закашлялся — лицо раскраснелось, глаза заслезились.Наконец он отдышался и продолжил:— А что с партнерами по бизнесу? Есть что-нибудь интересное?— Не знаю, — отозвался Патта. Он побарабанил пальцами по столу, чтобы привлечь внимание Брунетти. — Я тут посмотрел, у кого какая нагрузка, и, похоже, у вас ее меньше всех. — Вот чем Брунетти всегда нравился его начальник, так это уменьем красиво формулировать. — Я хотел бы поручить это дело вам, но прежде вы должны гарантировать, что будете делать все как полагается.Брунетти знал наверняка, что это значит: Патта желает, чтобы он отнесся с должным почтением к социальному статусу семейства, члены которого занимают такое положение в «Клубе Львов». Поскольку он был уверен, что Патта все равно уже принял решение отдать дело ему, раз уж вызвал к себе на разговор, Брунетти предпочел проигнорировать грозное предостережение, скрытое в словах шефа, и просто задал очередной вопрос:— А что там насчет остальных пассажиров поезда?По всей видимости, беседа с мэром утвердила Патту в мысли, что быстро добиться результата в данном случае важнее, чем воспитывать Брунетти. Поэтому он ответил сразу и по делу:— Вокзальная полиция записала имена и адреса всех, кто находился в поезде на момент его прибытия на станцию.Брунетти вопросительно вздернул голову, и Патта продолжил:— Двое или трое из них утверждают, что кого-то видели. Все сведенья здесь. — С этими словами он постучал пальцем по лежащей перед ним папке светло-желтого цвета.— Какой судья будет заниматься этим делом? — спросил Брунетти. Имя судьи сказало бы ему, до какой степени придется считаться с пресловутым «Клубом Львов».— Вантуно, — ответил Патта.Женщина, которую он назвал, была сверстницей Брунетти, причем они уже не раз успешно сотрудничали в прошлом. Будучи, как и Патта, сицилианкой, она отчетливо сознавала, что никогда не постигнет всех тонкостей и нюансов социальной иерархии в Венеции, но это не мешало ей вполне доверять комиссарам местной полиции и предоставлять им достаточную свободу в ходе следствия. Брунетти сдержанно кивнул, не желая выказывать перед Паттой своего удовлетворения.— Но я жду от вас ежедневного отчета, — продолжал вещать Патта. — Тревизан был очень влиятельным человеком. Мне уже звонили по этому поводу из мэрии и, не буду от вас скрывать, просили расследовать это дело как можно скорее.— У мэра были какие-то предположения?Дерзкие выходки подчиненного были для Патты не в новинку, поэтому он просто откинулся на спинку стула, некоторое время сверлил Брунетти глазами и наконец процедил:— По поводу чего?Он намеренно сделал ударение на третьем слове, давая тем самым понять, что вопрос ему очень не нравится.— По поводу всего того, во что мог быть втянут Тревизан, — невозмутимо ответил Брунетти. Он задавал этот вопрос вполне серьезно. Должность мэра вовсе не исключает знакомства с тайными сторонами жизни своих друзей, скорей наоборот.— Я не счел возможным задать господину мэру подобный вопрос.— Тогда, возможно, это сделаю я, — спокойно заявил Брунетти.— Послушайте, Брунетти, не будите лихо, пока оно тихо.— Боюсь, что кто-то уже сделал это за нас, — отозвался Гвидо, складывая фотографии обратно в папку. — Еще что-нибудь, синьор?Патта помолчал немного и сказал:— Нет. Пока нет. — Он подтолкнул папку в направлении Брунетти. — Это можете забрать. И не забудьте, каждый день я жду вас с докладом. — Брунетти никак не выразил своей готовности регулярно отчитываться, и тогда Патта добавил: — Я или лейтенант Скарпа.Произнеся это, он впился взглядом в лицо Брунетти, пытаясь уловить реакцию подчиненного на фамилию своего помощника, которого презирали буквально все.— Конечно, синьор, — ответил Брунетти бесстрастным тоном. Он взял папку и поднялся. — Куда отвезли тело Тревизана?— В Муниципальный госпиталь. Я так полагаю, вскрытие будут проводить сегодня утром. И не забудьте, покойный был другом мэра.— Разумеется, — сказал Брунетти и вышел из кабинета. Глава 6 Как только Брунетти вышел из кабинета Патты, синьорина Элеттра оторвалась от журнала и спросила:— Ну и?..— Тревизан. Да еще придется поторопиться: он друг мэра.— Жена у него — прямо зверь, — отозвалась синьорина Элеттра, — нелегко вам с ней придется.«Ободрила, нечего сказать», — подумал Брунетти и спросил:— А есть в городе хоть кто-нибудь, кого вы не знаете?— Ее-то как раз я лично не знаю. Она просто одно время лечилась у моей сестры.— Барбары, — непроизвольно проговорил Брунетти, пытаясь припомнить, где он мог познакомиться с ее сестрой, — той, которая врач.— Именно, именно, комиссар, — искренне обрадовалась она, — а я гадаю, сколько вам времени понадобится, чтобы вспомнить.Он и правда вспомнил, что при первом знакомстве с синьориной Элеттрой ее фамилия показалась ему знакомой. Фамилия «Дзорци» встречается не так уж часто, но живая, вечно сияющая Элеттра (ей подошло бы любое прилагательное, означающее яркость и неординарность) никак не ассоциировалась у него со спокойной замкнутой Барбарой, лечившей его тестя и, как теперь выяснилось, синьору Тревизан.— Так вы говорите «одно время лечилась»? — спросил Брунетти (родственные связи Элеттры, решил он, можно обсудить и как-нибудь в другой раз).— Да, лечилась, где-то до прошлого года. Поначалу ее пациентами были и синьора Тревизан, и ее дочь. Но как-то раз синьора влетела в кабинет Барбары и устроила сцену: требовала, чтобы сестра рассказала, от чего лечит ее дочь.Брунетти слушал, не задавая никаких вопросов.— Девочке было всего четырнадцать, но, когда Барбара отказалась что-либо рассказывать, мамаша стала вопить, что сестра либо сама сделала ей аборт, либо направила ее за этим в клинику. Она наорала на Барбару, а потом швырнула в нее каким-то журналом.— А она что?— Кто?— Ваша сестра, как она отреагировала?— Сказала, чтобы та убиралась вон из ее кабинета. Ну, она покричала-покричала, да и убралась.— А потом что?— На следующий день Барбара выслала ей заказным письмом медицинскую карту и предложила поискать другого врача.— Ну а дочь?— Дочь тоже больше не приходила. Барбара встретила ее как-то раз на улице, и та рассказала, что мать запретила ей ходить на прием к Барбаре. Она отвела дочь в какую-то частную клинику.— От чего же она лечилась? — спросил Брунетти. От него не укрылось, что синьорина Элеттра тщательно взвешивает ответ на этот вопрос. Она быстро пришла к выводу, что Брунетти все равно об этом узнает, и потому сказала:— От венерического заболевания.— Какого именно?— Я не помню. Вам придется спросить об этом мою сестру.— Или синьору Тревизан.Элеттра отреагировала мгновенно и эмоционально:— Если она и узнала, что там было у ее дочери, то уж точно не от Барбары!Брунетти ей верил.— Так, стало быть, девочке сейчас должно быть около пятнадцати, да?Элеттра кивнула:— Да, наверняка.Брунетти на минуту задумался. Закон в этом отношении, равно как и во многих других, был весьма расплывчатым. Врач не обязан был разглашать данные о здоровье пациента, но в то же время закон не запрещал ему делиться информацией о том, как пациент себя вел и почему, особенно в ситуациях, не касающихся непосредственно вопросов его или ее здоровья. Лучше он поговорит с доктором лично, а не через Элеттру.— Приемная вашей сестры находится на прежнем месте, недалеко от Сан-Барнаба?— Да, она там будет сегодня днем. Предупредить ее о вашем визите?— Хотите сказать, что предупредите ее, только если я об этом попрошу?Она взглянула на клавиатуру компьютера и, словно найдя там ответ, вновь подняла глаза на Брунетти:— Не имеет никакого значения, от кого она услышит об этом, от меня или от вас, ведь так, комиссар? Она не сделала ничего плохого. Так что я ничего говорить ей не буду.Следующий вопрос Брунетти задал из чистого любопытства:— А что, если бы это имело значение? Что, если бы она на самом деле сделала что-то плохое?— Если бы знала, что это ей поможет, предупредила бы ее. Естественно.— Даже если бы это означало выдать секретную информацию? — спросил он и тут же улыбнулся, как бы обращая разговор в шутку, хотя на самом деле вовсе не шутил.Она посмотрела на него. Во взгляде читалось непонимание.— Вы что же думаете, что секретная информация будет иметь для меня какое-то значение, если дело коснется моей семьи?Смягчившись, он ответил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33