Отец Серафим предложил дону Пабло провести остаток ночи в его скромном жилище, находившемся невдалеке от пласа-Майор.Выйдя на улицу, дон Пабло обратил внимание на лежавшего перед домом человека.— Кто это? — спросил он с удивлением.— Несчастный, которого, по всей вероятности, убили грабители, — отвечал миссионер.— Очень возможно.— Но может быть, он еще жив, — продолжал отец Серафим, — и как христиане мы обязаны помочь ему.— Зачем? — спокойным тоном спросил дон Пабло. — сеньор, чего доброго, еще обвинит нас в убийстве.— Сын мой, — возразил ему миссионер, — пути Господни неисповедимы… Если Он нашел нужным послать нам этого несчастного, значит, Он хотел, чтобы мы оказали ему помощь.— Хорошо, — согласился молодой человек. — Пусть будет по-вашему, если вы уж так этого хотите, но вы, должно быть, забываете, что в этой стране дела милосердия приносят только массу неприятностей.— Это правда, сын мой, но тем не менее, мы все-таки обязаны исполнить свой долг, — сказал миссионер, наклоняясь над раненым.— Хорошо, — отозвался дон Пабло, подходя к нему.Шоу — это был он — не подавал никаких признаков жизни.Миссионер осмотрел его, затем встал, схватил дона Пабло за руку и, указывая ему на лежавшего на земле человека, сказал:— Посмотрите!— Шоу! — удивился мексиканец. — Каким образом этот человек очутился здесь?— Помогите мне, и мы узнаем это. Несчастный вовсе не убит, а только потерял сознание вследствие слишком большой потери крови.Они подняли раненого и осторожно понесли его в жилище отца Серафима.Едва успели они завернуть за угол, как с противоположной стороны показалось несколько человек.Это были Красный Кедр со своими сообщниками.Подойдя к дому, они остановились.В доме, по-видимому, все спали: ни в одном окне не было видно света.— Где комната молодой девушки? — шепотом спросил скваттер.— Вот эта, — отвечал Натан, указывая на одно из окон.— Отлично! Вы, брат Амбросио, становитесь на одном конце улицы, а вы, Гарот, — на другом и стерегите хорошенько.Монах и гамбусино отправились на указанные им места. ГЛАВА XIX. Индейская дипломатия Теперь мы вернемся к Валентину и его друзьям. Внезапное появление вождя корасов сильно взволновало охотников и команчей.Валентин, протягивая руку Орлиному Перу, сказал ему:— Добро пожаловать, друг мой. Какие новости принес нам вождь?— Хорошие, — лаконично отвечал корас.— Тем лучше, — весело проговорил охотник, — а то в последнее время мы получали только дурные вести.Индеец улыбнулся, услышав это замечание, но не ответил ни слова.— Пусть мой брат говорит, — продолжал Валентин, — здесь одни друзья.— Я это знаю, — отвечал вождь. — Прошло уже две луны с тех пор, как я покинул моего брата… Я ходил на другую сторону великих озер в деревни моего племени.— Хорошо. Мой брат великий вождь, и его, конечно, хорошо приняли вожди корасов великих озер.— Моокапек — знаменитый воин своего племени, — гордо отвечал индеец. — Вожди с радостью встретили его; по дороге он снял шесть скальпов с гачупинов.— Вы имеете полное право поступать таким образом, вождь, и я не могу порицать вас за это…— Мой брат хорошо говорит, он хотя и бледнолицый, но сердце у него красное.— Гм! — пробормотал Валентин. — Я просто люблю справедливость и считаю, что за измену нужно мстить… Продолжайте, вождь.Курумилла стал молча, по своему обыкновению, раздевать испанских пленников и так крепко привязал их всех к деревьям, что бедняги не могли даже пошевелиться.Валентин слишком хорошо знал характер краснокожих и поэтому, несмотря на то, что им была дорога каждая минута, не торопил Орлиное Перо и решил предоставить краснокожему рассказывать по-своему, не спеша.— А долго прожил мой брат там? — спросил Валентин.— Два солнца. Орлиное Перо оставил здесь друзей, к которым влекло его сердце.— Благодарю вас, вождь, за добрую память о нас.Индеец поклонился.— Вожди собирались у огня совета, чтобы выслушать слова Орлиного Пера, — продолжал корас. — Они содрогнулись от гнева, узнав об избиении своих детей… Орлиное Перо сообщил им свой план, и двести воинов встали под его тотем.— Это хорошо, — заметил Валентин, — значит, мой брат отомстит своим врагам.Вождь улыбнулся.— Да, — отвечал он, — прибывшие со мной воины знают, чего я от них хочу.— Отлично. Значит, они недалеко отсюда?— Нет, далеко, — отвечал вождь, отрицательно качнув головою, — Орлиное Перо идет не вместе с ними, он прячется под кожей апачской собаки.— Ну! — вскричал Валентин. — Что значат эти слова моего брата?— Мой брат очень торопится, — заметил нравоучительным тоном Единорог, — Пусть он не мешает говорить Моокапеку. Он — великий и мудрый воин.Валентин покачал головой.— Гм! — сказал он затем. — Отвечать изменой за измену, — так не поступают воины моего народа.— Племя моего брата велико и сильно, как серый медведь, — возразил Единорог, — оно не имеет надобности пробираться по непроходимым тропинкам, а бедные индейцы слабы, как бобры, но зато они так же хитры, как бобры.— Верно, — отвечал Валентин, — хитрость даже необходима в борьбе с таким опасным врагом, который беспощадно готов напасть на вас в любую минуту… Я сознаюсь, что не имел права этого говорить; продолжайте, вождь, и скажите мне, какую такую штуку придумали вы?— О-о-а! Мой брат увидит. Красный Кедр скоро выступит в пустыню… мой брат, конечно, знает об этом?— Да, знаю.— А знает ли мой брат, что гринго просил проводника у апачей?— Нет, этого я не знаю.— Хорошо. Станапат, великий вождь апачей, послал в проводники к Красному Кедру одного воина…— Ну?— Орлиное Перо оскальпировал этого воина.— А! Значит, Красному Кедру нельзя еще отправиться в путь?— Да, но он может отправиться, как только захочет.— Как так?— Потому что Орлиное Перо заменит собой проводника.Единорог улыбнулся.— Мой брат очень хитер, — заметил он.— Гм! — с досадой проворчал Валентин. — Может быть, это и очень хитро, но только вы ведете очень рискованную игру, вождь. Старый негодяй-скваттер хитрее десяти обезьян и десяти опоссумов, вместе взятых, и, поверьте мне, он скоро разнюхает, в чем дело.—Нет.— Желаю вам успеха, потому что иначе вы погибли.— Хорошо, пусть мой брат не беспокоится, Орлиное Перо — воин… Он увидится с бледнолицым охотником в пустыне.— От всего сердца желаю вам этого, вождь, хотя и очень боюсь, что этого может и не случиться… Ну да делайте, как знаете… Когда думаете вы идти к Красному Кедру?— Сегодня ночью.— Значит, вы хотите покинуть нас?— Сейчас же… Орлиное Перо все сказал своему брату.И, церемонно поклонившись всем присутствующим, вождь корасов скользнул в кусты и почти моментально исчез.Валентин проводил его глазами. Затем он обернулся к Курумилле и спросил:— Мундиры?— Здесь, — так же лаконично отвечал ему араукан, указывая на сложенную в кучу одежду.— Зачем нужна моему бледнолицему брату эта одежда? — спросил Единорог.— Мой брат сейчас увидит, — отвечал, улыбаясь, Валентин. — Мы все переоденемся в эти мундиры.Вождь команчей гордо выпрямился.— Нет, — возразил он, — Единорог не снимет одежды своего племени… да и зачем нужно нам это переодевание?— Затем, чтобы проникнуть незаметно в лагерь испанцев.— О-о-а! Зачем? Единорог позовет своих молодых людей, и они проложат ему дорогу по трупам гачупинов.Валентин покачал головой.— Это правда, — сказал он затем, — мы могли бы сделать это, но зачем же проливать кровь напрасно? Нет. Пусть мой брат доверится мне.— Охотник сделает все очень хорошо… Единорог знает это и не станет мешать ему, но Единорог — вождь и поэтому не может надеть одежду бледнолицых.Француз не стал спорить с индейцем, а сначала приказал своим спутникам переодеться в мундиры драгун, облекся и сам в мундир, а затем велел отдать лейтенанту снятое с него платье.Когда переодевание было окончено, он обратился к Единорогу и сказал ему:— Вождь останется здесь и будет стеречь пленников.— Хорошо! — отвечал команч. — Разве Единорог старая болтливая женщина, что воины не хотят взять его с собой?— Мой брат не понимает меня. Я вовсе не хотел оскорбить его, но дело в том, что он не может проникнуть вместе с нами в лагерь.Вождь презрительно пожал плечами.— Воины-команчи ползают, как змеи, — возразил он, — Единорог войдет в лагерь.— Пусть мой брат идет, если он хочет этого!— Хорошо, мой брат рассердился! Облако прошло по его лицу; он не хорошо делает: его друг любит его.— Я знаю это отлично, вождь, и вовсе не сержусь на вас, но мое сердце обливается кровью при мысли, что такой знаменитый воин хочет, чтобы его убили задаром.— Единорог — вождь и он должен подавать пример молодым людям на тропе войны.Затем все вскочили на лошадей, только один Единорог оставался пешим.Валентин поместил лейтенанта рядом с собой.— Кабальеро, — сказал он ему, — вы нас проведете в лагерь. Мы не станем убивать ваших соотечественников, а хотим только на некоторое время лишить вас возможности следовать за нами… Если вздумаете обмануть нас, я прострелю вам голову… Не забывайте же этого.Испанский офицер молча поклонился.Пленники, привязанные Курумиллой к деревьям, не могли и думать о бегстве.Маленький отряд двинулся в путь.Единорог исчез в кустах.Когда они подъехали к биваку, часовой окликнул их:— Кто идет?— Отвечайте, — шепотом приказал Валентин своему пленнику.Офицер ответил, и они проехали.Часовой, захваченный врасплох Курумиллой, был мгновенно связан и положен на землю с заткнутым ртом.Такая же участь постигла и остальных часовых.В лагере все спали, и через минуту весь лагерь был в руках Валентина и его отряда.Полк драгун был захвачен без боя.Спутники Валентина спрыгнули с лошадей.Охотники пробирались от пикета к пикету и, связывая лошадей, выгоняли их в открытую степь из лагеря.Не более чем через десять минут в лагере не осталось уже ни одной лошади.Валентин подошел к палатке, где спал полковник, и поднял полог.Здесь он встретился с Единорогом.Окровавленный скальп висел на поясе вождя.Валентин отступил в ужасе.— Что вы здесь делали, вождь? — сказал он тоном упрека.— Единорог убил своего врага, — спокойно отвечал команч. — Когда вожак антилоп убит, стадо бежит в разные стороны, то же сделают и гачупины.Валентин сделал шаг вперед и бросил взгляд на изуродованный труп полковника.— Бедняга, — прошептал, тяжело вздохнув, охотник.Лошадей и взятый в плен патруль отвели в лагерь команчей. ГЛАВА XX. Неизвестный Отец Серафим и дон Пабло Сарате перенесли раненого в дом, где остановился миссионер.Отец Серафим нанимал за десять реалов в месяц комнатку у бедной вдовы, которая имела на калле-де-ла-Пескадерия небольшой домик, выстроенный из саманового кирпича и тростника.Комнатка была маленькой, с одним окном, выходившим в коридор; она отличалась строгостью монастырской обстановки и чистотой и походила на келью.Отец Серафим зажег сальную свечку, вставленную в медный подсвечник, и с помощью дона Пабло уложил раненого в постель.Дон Пабло бросился на бутаку, чтобы перевести дух от усталости.Отец Серафим, которого, несмотря на его хилую наружность, казалось, не брала никакая усталость, вышел запереть наружную дверь, оставленную открытой.В ту минуту, когда он хотел захлопнуть ее, кто-то сильно дернул дверь, и какой-то человек вошел в патио, где находился миссионер.— Извините, батюшка, что я вас побеспокоил… — сказал незнакомец, — позвольте мне остаться здесь.— Вы, должно быть живете в этом доме? — спросил священник.— Нет, Святой Отец, — отвечал холодно незнакомец, — я даже совсем не живу в Санта-Фе… Здесь я совершенно чужой.— Вы просите меня приютить вас на ночь? — продолжал отец Серафим, удивленный этим ответом.— И не думаю, преподобный отче.— В таком случае, что же вам здесь нужно? — спросил миссионер, удивление которого все более и более возрастало.— Я хочу вместе с вами пройти в ту комнату, где вы положили раненого.— Милостивый государь, — проговорил нерешительно миссионер — эта просьба…— Вовсе не должна удивлять вас. Мне крайне необходимо узнать, в каком состоянии находится теперь молодой человек…— Но вы, по крайней мере, знаете, кто он такой?— Знаю.— Вы родственник его или, может быть, один из его друзей?— Ни то ни другое… Еще раз повторяю вам, что мне очень важно узнать, в каком положении он находится; я хочу не только видеть его, но и говорить с ним, если только это возможно.Отец Серафим бросил проницательный взгляд на незнакомца.Неизвестный был человеком высокого роста и в полном расцвете сил; черты его лица, насколько это возможно было рассмотреть при бледном свете луны, были очень красивы.На нем был надет костюм богатого асиендадо, и в правой руке он держал американскую винтовку, затейливо украшенную серебром.Миссионер раздумывал, не зная, как ему поступить.— Ну, — снова заговорил незнакомец, — на что же вы решились, батюшка?— Милостивый государь, — отвечал отец Серафим твердым голосом, — не принимайте в дурном смысле того, что я вам скажу.Незнакомец поклонился.— Я не знаю вас, — продолжал священник, — я встретился с вами ночью, при таких странных обстоятельствах… вы с непонятным для меня упорством настаиваете на свидании с молодым человеком, в котором я принял участие из чувства христианского милосердия, и мне кажется, что я не имею права допускать вас к нему.Досада омрачила лицо незнакомца.— Вы правы, батюшка, — отвечал он, — обстоятельства против меня, но, к сожалению, теперь я ничего не могу сказать вам, а между тем время бежит, и мне дорога каждая минута. Все, что я могу сделать для вашего успокоения — дать вам торжественную клятву, что я прошу об этом не с дурным намерением… Я еще раз повторяю вам, что желаю только добра тому человеку, которого вы подняли… В настоящее время я караю великое преступление и надеюсь, что Господь поможет мне в этом деле, как помогает Он и всем, посвятившим себя добру.Незнакомец произнес эти слова с такой искренностью и таким убедительным тоном, что миссионер почувствовал себя побежденным. Он поднял вверх висевший у него на груди крест и, обращаясь к своему странному собеседнику, сказал:— Клянитесь!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38