Все изменчиво, кроме того инстинктивного страха, что на арену вырвется насильник и превратит гармонию в хаос. Вот это вечно!
Я был занят этими мыслями и не заметил, как префект махнул платком. Бык выскочил, как бешеный, и застыл, ослепленный ярким солнцем - несколько часов до начала боя его держали в темном загоне.
- Завоеватели в основном являются миру из тьмы, - заметил я, объясняя Тото причину оцепенения быка.
Бык, попривыкнув к свету, заметил капу - дразнящее глаз малиновое полотнище в руках капеадора - и ринулся на него. Капеадор мягко увернулся от рогов и бросился бежать. Бык за ним, но тот успел заскочить в укрытие. Таких укрытий несколько в ограждении, опоясывающем арену. Преследуемые быком капеадоры устремляются в них, сродни воинам, потерпевшим неудачу в бою и ищущим прибежище в своей крепости. Капеадоры сменяются один за другим и дразнят быка до тех пор, пока префект не сочтет нужным прервать десфиле и пригласить на арену пикадора.
- Совсем как история человечества. Разве нет, Гор? Ты прав: нападение, отражение, бегство, преследование, поражение, победа. Что еще? - спросила Тото и продолжила: - Так бывает на войне: что-то кончается, а что-то начинается. Война - это торжество грубой силы, и начало ее же смерти. Быка изматывает эта дразниловка, он устает, теряет силы и начинается его смерть!
- Этот процесс на профессиональном языке корриды называется суэртэ де муэртэ - процесс умерщвления.
Тото подняла на меня глаза, вслушиваясь, и пробормотала:
- Господи, какой ужас! Суэртэ де муэртэ - процесс умерщвления. Это ведь приложимо ко всем обстоятельствам...
На арене появился верхом на кляче пикадор. Ноги всадника от колен и ниже были защищены металлическими щитками. В руках он держал копье со стальным наконечником, насаженным на крестовину, чтобы острие не слишком глубоко вонзалось в бычий хребет, потому как убить животное надлежало матадору.
- Посмотри, Гор, на копье! Имитация креста! - заметила Тото. - Неужели назначение его - указывать на лицемерие христианства? Обрати внимание, люди смеются, свистят.
- Сдается мне, их потешает и надутый, самодовольный вид всадника. Они знают, что этот фанфарон, в образе святого Георгия, никакой не герой и не спаситель...
- В народе всегда живет подсознательное чувство неконкретизированного бунта, и его, как лишнюю кровь, время от времени нужно выпускать. Испанцы верующая нация, тем не менее в людях заложен внутренний протест против Бога и святых. Его нужно нейтрализовать, и вот, пожалуйста, - смейся и свисти сколько душе угодно! Это испытанное средство любой власти, - добавила Томи.
Тем временем раззадоренный бык боднул лошадь пикадора в брюхо, но не смог пробить набрюшник. Пикадор, воспользовавшись паузой, всадил быку копье между лопатками. Кровь хлынула струей, стекая кизиловым потоком по черным бокам животного. Бык, пуще распалившись, поддел лошадь рогами, уперся в нее лбом, будто отыскивая незащищенное место. Пикадор в другой раз всадил копье. Бык, подняв лошадь на рога, бросил ее оземь, падая, она подмяла под себя ногу всадника. Бык рванулся добить лошадь, но напеадоры, заманив его на сторону, тотчас окружили. Бык растерялся, застыл. Остальные бросились к кляче, пытаясь высвободить пикадора. Люди гоготали. Рев стоял такой, что Тото зажала уши.
Как только удалось увести быка в сторону, десфиле продолжалось. Высвободили ногу, подняли всадника, он уселся на лошадь и, не теряя достоинства, покинул арену.
- Тото, несмотря на обещание молчать во время корриды, я все-таки выскажу тебе одно соображение, чтобы убедиться в его правильности. Выслушаешь?
- Говори.
- Вот, предположим, отдельная территория, которую хочет подчинить себе некий завоеватель. На ней расположены какие-то государства, народы, среди которых есть, разумеется, лидер, наделенный силой. Вторгается завоеватель, лидер выжидает, чем кончится сопротивление соседей послабее, разжигает их ненависть, даже тайком помогает им, чтоб измотать, истощить врага, а потом уже двинуться на него самому. В этом ожидании заложен тайный умысел: после победы в решающей битве, в чем самодовольный лидер не сомневается, он сможет если не целиком, то хотя бы частично прибрать к рукам земли, потерянные мелкими козявками, потому как он - победоносец и освободитель. И вот тогда население присоединенных земель содрогнется от его ненасытной алчности и, может, с тоской возмечтает о возвращении побежденного захватчика. Все это народы хорошо знают и свое отрицательное отношение к лидеру выражают, как, например, испанцы, в комическом образе пикадора в корриде. Как ты думаешь, правильно ли такое определение художественного образа пикадора?
- Народы такими сложными категориями не мыслят.
- Правильно. Мысли, живущие в подсознании, находят выход в музыке, хореографии и спортивных играх. Свое подспудное отношение к лидеру испанцы выразили созданием комического образа пикадора.
- Испанцы, впрочем, как и вы, грузины, столетиями воюют с захватчиками. Мы же, американцы, сами от века захватчики, жесточайшие завоеватели. В вас живет боль за свое прошлое, и вы рассматриваете корриду с этих позиций. Во мне нет ваших историко-психологических посылок. Разве могут быть одинаковыми наши толкования образа пикадора? Может, поэтому мне твой анализ кажется искусст-венным. Я - американка, и для меня пикадор комедийный персонаж корриды, некая оппозиция христианской религии, существующая в народе и указующая на то, что христианство, благодаря своему всепрощенчеству, при сопоставлении его с другими религиями выглядит несостоятельным, беспомощным и даже комичным.
Бык, получив две раны, с нарастающей яростью носился за капеадорами. Одного даже настиг, боднув рогами в зад. Хотя удар и лег косо, капеадор перекувырнулся в воздухе. Люди, почуяв запах смерти, замерли, но остальным капеадорам удалось ловко увести быка в сторону.
- Хороший бык, - заметил я. - Как выскочил, ни разу не остановился.
- Да, в напористости ему не откажешь, но я не понимаю, чего он хочет. Гоняет этих бедолаг по арене, и только. Понятно, что у животного не может быть какой-нибудь осознанной цели, но сам этот бессмысленный и бесконечный бег, преследование, должны же что-то по своей концепции выражать. Ведь так?
- По-моему, в этом и заложена глубинная суть корриды - все суета сует! От кого бы ни исходило разорение и опустошение человечества, истребление народов и государств - это все тот же бесконечный бег и преследование. Разве не так?.. А в общем, если уж говорить, что остается в руках завоевателя или что вообще остается из завоеваний?!
- В этом плане, да... Посмотри, как упорно носится за малиновой тряпкой бык. Это проявление бессознательной агрессии существует в каждом живом организме.
- Это действо отображает борьбу за порфиру, за императорские регалии. В этой мистерии, прекрасная Тото, все предусмотрено!
Бык устал, ноги у него подкашивались. Заметив, как он пошатнулся, префект дал знак бандерильеро. Десфилирование закончилось; капеадоры, перевесив на руку дразнящие полотнища, отошли от быка.
Эта часть зрелища и впрямь очень красива. Стоя на цыпочках, боец изящным движением уворачивается от рогов мчащегося быка, подпрыгивает, на мгновение зависает в воздухе и вонзает в хребет копьеца в две пяди длиной, украшенные красными лентами, - оба одновременно. Теперь второй бандерильеро, вызывая на поединок быка, распаляет его возгласами "торо". Животное мешкает, может, размышляет, как сподручнее поднять врага на рога. Потом срывается с места, делает прыжок, и этот мощный рывок, казалось бы, несет смерть этому изящному человеку, удел которого завершить свою жизнь, подобную игре, на бычьих рогах... И снова красивейший пируэт, молниеносный промельк грозных бычьих рогов, прыжок, и снова два всаженных в хребет копьеца. Это действие повторяется грациозности ради и очень походит на поединок отважных, искусных в бою, рыцарей с темными и злыми силами.
Действо закончено, в бой снова вступают капеадоры, и снова мечется бык, а в его хребте колышутся, леденя душу, бандерильи.
- Корриду ведет префект, - отметила Томи. - Каждое последующее действо начинается по его знаку. Он правит зрелищем, как Бог - грандиозной мистерией человечества. Бог нужен на все случаи.
Префект дал знак матадору выходить.
Когда бык находится на половине арены, освещенной солнцем, пестрая одежда бойцов, переливающийся золотом песок, колыхание малиновых полотнищ, трепет копьец с развивающимися желто-красными лентами в бычьем хребте, кизиловые подтеки свернувшейся крови на боках обезумевшего животного создают неповторимую фантазию цветов. Это конвульсивное движение сливается с диким ревом трибун, и на глазах у зрителей бушует история самого человечества, создавая иллюзию вечности.
- Посмотри, Тото, что творит солнце! - не смог сдержать я восторга. Помнишь Эрнеста Хемингуэя? "Коррида должна быть осиянной лучами солнца".
- Думаю, Хемингуэй имел в виду не только корриду, а внутренний мир произве-дения. Он довольно долго жил в Испании, постиг истинное значение "дуэндэ" и назвал его внутренним солнцем. Высочайшая техника исполнения, мастерство, - словом, все то, что возводит до утонченного артистизма красоты, что восприни-мается не только глазом или ухом, но и какими-то тайными путями, что проникает в душу и обогащает тебя - внутреннее солнце, дуэнде!
Матадор неторопливым шагом, с достоинством главного героя вышел на арену, стал под левой ложей префекта, снял треуголку, испрашивая разрешение вступить в поединок. Получив согласие, он передал треуголку одному из служителей, взял мулету - ярко-красное полотнище - и направился к быку. Ему предстояло продолжить десфилирование быка, и без того измотанного и обессиленного. Нападки быка, демонстрация высшего мастерства и грации матадора длились до тех пор, пока боец не счел животное готовым к закланию. Он подошел к префекту, получил от него согласие и взял шпагу.
Бык и матадор встали друг против друга.
Матадор слегка колышет мулету левой рукой, бросая вызов быку. В вытянутой правой он держит, прицеливаясь, шпагу; он должен нанести укол между лопатками быка до самого позвоночника - тогда он будет смертельным. Бык стоит, как бы собираясь с силами, и срывается с места. Матадор плавным пируэтом уклоняется от огромных рогов и одновременно наносит удар шпагой. Действие разворачива-ется так стремительно, что глаз едва успевает зафиксировать момент нанесения удара. Бык стоит замерев, со шпагой в хребте, словно пытаясь расслышать поступь смерти в этом невообразимом реве трибун, и падает как подкошенный.
Свершилось! Процесс умерщвления завершен. Матадора приветствуют переполненные зрителями трибуны, народ ревет, топочет. Женщины и девушки в передних рядах подбрасывают косынки. Пласа де Торос празднует победу.
- Кончилось? - спрашивает Томи.
- Нет. Будет еще кое-что заслуживающее внимания.
Пунтильеро, прервав агонию быка, всадил ему нож в шею. Подбежал к ложе префекта, вернулся, отрезал ухо у быка, показал его трибунам и поднес матадору.
- Я был свирепым завоевателем, теперь я труп раба с отрезанным ухом! Ну что, все?
- Нет, должно свершиться основное, то, ради чего коррида придумана.
На арене появилась упряжка лошадей - куадрилья де арасте. Быку накинули петлю на рога, другой конец веревни затянули узлом на упряжке и под свист и улюлюканье толпы поволокли тушу.
В ту же минуту появился служитель, взмахнул веником раз, другой, там, где была кровь, и все - следов трагедии не осталось.
- Кончилось? - снова спросила Томи.
- Нет. Это никогда не кончится. За этим должна последовать другая коррида...
- С меня довольно и этой! - Томи встала, мы спустились по лестнице.
Трибуны ревели, требуя триумфа для матадора.
- Кричали женщины "ура!" - и в воздух чепчики бросали! - пробормотал я.
Тото попросила перевести. Я перевел, точнее, мы вместе перевели. На лицо ее вернулась улыбка, она сказала:
- Быть не может, чтобы у испанцев, помешанных на корриде, не было летопис-цев. У матадоров, уверена, есть свои биографы, а кто вспомнит прекрасное, дерзкое животное, которое так небрежно выволокли какие-то подонки!
- Ганадериа-хозяйство, которое быка вырастило! Оно внесет в свои летописи: "Бычок от такой-то коровы и такого-то бугая стал достойным бойцом". Потомков завоевателей, естественно, радует возвеличивание "заслуг" прародителя-быка, но они не любят привлекать внимание прочих к его разрушительной силе.
- Я проголодалась, - объявила Томи. - У меня номер в "Веласкесе", приглашаю на обед.
Если у меня и были какие-то сомнения относительно материальных возможно-стей Томи, то при упоминании "Веласкеса" они тотчас рассеялись. Эта гостиница с несколькими ресторанами относилась к высшему разряду.
- Богатая и прекрасная госпожа Томи, я уже докладывал, что мой кошелек на последнем издыхании, как форель, выброшенная на берег. А еще должен сооб-щить, что мой родитель не позволял себе ходить в ресторан даже с ближайшими друзьями и вообще куда бы то ни было, если у него не было денег, чтобы оплатить все расходы полностью.
- И часто он кутил?
- Достаточно.
- Гор, я опубликую в Штатах твои воззрения на корриду, разумеется, с упоминанием имени автора. Наша страна за идеи платит больше, чем за товар. Считай своим гонораром часть платы за обед...
- Иду!
Мы доедали десерт, когда подошел служащий бюро путешествий, он принес Томи билет на самолет. Речь шла о поездке в Сан-Себастьян и о номере в гостинице.
- Когда летишь, Томи? - упавшим голосом спросил я, дождавшись ухода служащего.
- Завтра утром, в восемь часов десять минут по мадридскому времени! вроде даже насмешливо возвестила она.
- Жаль!
Томи одарила меня одной из своих улыбок и сказала:
- Ты страшный человек, Гор, ты сложен из камней тех крепостей, что некогда были сровнены с землей. Боюсь, что даже это недолгое общение с тобой изменит мой характер, мою былую легкость и улыбку сменит угрюмость. Лучше нам по отдельности каждому совершить свое суэртэ де муэртэ!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76