https://wodolei.ru/catalog/mebel/
Мы готовы снова выступить против Византии, но… Не пришло для этого время, княже, рано еще.
Левая бровь великого князя раздраженно поползла вверх, рука судорожно сжала перекрестие меча. Вот они, слова, которых он так страшился и которые не осмелились высказать ему другие воеводы, предпочитая отмалчиваться. Хватило духу произнести их вслух лишь одному Ратибору, о котором справедливо говорили, что он не боится никого и ничего на свете. Именно поэтому возвысил его Игорь из обычного тысяцкого, каковым он был при князе Олеге, до главного воеводы своей дружины.
— Рано, главный воевода? — тихо, с придыханием переспросил Игорь. — Отчего так?
— Отвечу, княже. Дабы схватиться с империей, одержать верх над ней, нужны немалые силы, а их у нас сейчас нет. Лучшие наши воины остались на берегах Хвалынского моря, в могильных курганах по Итилю и Саркелу, в ковылях и песках Дикой степи. А сколько отважных русичей мы потеряли уже после возвращения из Каспийского похода! В наших дружинах сегодня нет и трети былой силы, поэтому империя не по плечу нам. Чтобы одолеть Новый Рим, следует собрать воедино всю русскую силу, все наши дружины от Киева до Новгорода. Но для такого дела нужно немалое время, княже.
— У меня нет времени, главный воевода! — не сдержавшись, выкрикнул Игорь. — С объединенным русским войском я могу выступить против империи лишь следующей весной. Только я не намерен ждать! В моих дружинах уже сейчас десять тысяч воинов, еще тысяча с воеводой Браздом спешит ко мне из древлянской земли, столько же — из полоцкой. Вниз по Славутичу плывут к Киеву тридцать сотен викингов во главе с ярлом Эриком, которого мы все хорошо знаем. Они собирались наняться на службу к ромеям, однако я перекуплю их и оставлю у себя. Это будет уже пятнадцать тысяч воинов… опытных, закаленных, прошедших десятки битв. Разве этого мало, Ратибор?
В лице главного воеводы ничего не изменилось, он смело смотрел на великого князя.
— Мало, княже, — уверенно ответил Ратибор. — Их вполне достаточно для простого набега, но чтобы заставить империю снова подписать наши старые договоры — мало. Таково мое слово, княже.
Отводя глаза от главного воеводы, Игорь постарался унять неприятную нервную дрожь в пальцах и, когда это удалось, взглянул на Асмуса. Понимал, что тот, как опытный, осторожный военачальник, должен быть на стороне Ратибо-ра, но, может, сейчас Асмус поступит как человек, уязвленный в свое время тем, что главным воеводой стал Ратибор, намного уступавший ему в боевом опыте, менее заслуженный, годившийся ему в сыновья? Если в душе Асмуса возьмет верх желание поквитаться с Ратибором за старые обиды, он будет хорошим союзником Игоря в предстоящем споре с воеводами — сторонниками Ратибора.
— Что молвишь ты, Асмус? Ты, которого так страшились ромеи? Или и ты стал бояться их?
Лицо старого воеводы было словно высечено из камня, взгляд единственного ока холоден и строг, концы длинных седых усов опускались почти до плеч.
— Я страшусь лишь одного, княже, — бесчестия, — произнес он, поправляя пересекавшую лоб черную повязку, закрывавшую пустую глазницу. — Бесчестия для себя и Руси. Коли ты задумал отомстить империи за ее глум над Русью — я говорю тебе: слава! Однако сегодня ты торопишься, княже. Собираешься идти на Царьград только морем, а воевать империю надобно с воды и суши, как делал это князь Олег. Но для сего у Руси ныне мало сил, а дабы собрать их, необходимо время. Поэтому я, как и твой главный воевода, говорю — не спеши.
Игорь чувствовал, как заливается краской лицо и снова начинают дрожать кончики пальцев, как в глубине души накапливается и вот-вот примется бушевать злость. Разумом он понимал правоту Ратибора и Асмуса, однако сердце кричало о другом.
Русь еще не успела оправиться после неудачи в Хазарии, а Византия уже отказалась выполнять заключенные с северной соседкой договоры и стала препятствовать русской торговле на Черном море. Все, что было создано до него потом и кровью многих тысяч русичей, чего с таким трудом добился князь Олег — признание и уважение Руси со стороны даже самых могущественных соседей, — повисло на волоске. Любое воспоминание о постигших неудачах заставляло клокотать в душе ненависть, безудержная ярость затмевала сознание, направляя мысли и желания только к одному: как можно скорее отомстить и смыть позор. Поэтому каждая задержка, могущая отсрочить час желанной мести, была Игорю ненавистна. Неужели этого не могут понять присутствующие на раде воеводы, наравне с великим князем виновные в неудачах Руси? Что ж, в таком случае он будет искать надежных союзников своим планам в другом месте.
Усилием воли взяв себя в руки и стараясь внешне не показывать волнения, Игорь перевел взгляд на стоявшего среди воевод верховного жреца Перуна.
— Что молвишь, мудрый старче? Ты, беседующий с богами и знающий их волю? Будут ли они вместе с внуками, когда поведу русичей против империи лукавого Христа?
Не так давно верховный жрец был воеводой, славился отвагой и презрением к смерти, он и Асмус являлись ближайшими боевыми соратниками князя Олега. Это Асмус во время знаменитого похода Олега на Царьград вогнал в обитые железом крепостные стены свой меч, а нынешний верховный жрец подал князю свой щит. И этот славянский червленый щит, повешенный Олегом на рукояти Асмусова меча, стал для ро-меев напоминанием и грозным предостережением о могуществе Руси. Нынешний верховный жрец был непременным участником всех походов знаменитого князя-ратоборца, два его сына сложили головы в боях с империей, поэтому Византия не имела врага непримиримей и страшней, нежели бывший Олегов воевода. Однако годы, многочисленные раны, перенесенные невзгоды и лишения походов не прошли для русича бесследно, и последние годы он стал служить Руси не мечом, а посредничеством между ее сынами-воинами и их богами.
— Защита родной земли — святое дело, княже. Коли ты обнажаешь меч во имя Руси, наши боги будут с тобой. Они укрепят дух и силу внуков, не оставят их в беде. Победы и славы тебе, княже!
— Мудрый старче, я был ночью на Лысой горе у хранителя священного источника, пробитого в камне огненной стрелой Перуна. Боги открыли мне, что поход на Византию Русь оплатит большой кровью. Сними с моей души сию тяжесть, мудрый старче.
Губы верховного жреца презрительно дрогнули, в глазах блеснул злой огонек. Как мало походил он сейчас на смиренного служителя Неба, все выдавало в нем старого воина. Не белой домотканой рубахе было место на его широких плечах, а железной боевой кольчуге, на свой посох жрец опирался так, словно это была тяжелая, все сокрушающая секира. Даже признаков кротости и послушания кому или чему бы то ни было нельзя было заметить на лице бывшего воеводы, наоборот, смелостью и решительностью дышали его черты.
— Не на дружеское застолье, а на кровавую брань идешь ты, княже. За русские обиды поднимаешь Русь против империи, никакая кровь не будет дорогой ценой за это. Бог воинов-русичей Перун, все наши справедливые боги будут с тобой и твоими воинами!
Игорь отвел в сторону радостно блеснувшие глаза, в пояс поклонился верховному жрецу.
— Мудрый старче, за помощь богов русичи не поскупятся на щедрые дары. — Великий князь выпрямился, посмотрел на безмолвно застывших воевод. — Вы слышали напутствие верховного жреца, значит, ведаете волю богов. Повторяю еще раз: как только древляне с полочанами и викинги ярла Эрика присоединятся к киевской дружине, я тотчас поведу их на империю. А сейчас хочу знать, кто из вас тоже пойдет со мной.
И опять вперед выступил главный воевода Ратибор.
— Княже, ты собрал нас на раду, дабы услышать наше слово — мы молвили его. Однако ты не просто русич и наш брат по крови и вере, а великий князь, и потому наш долг повиноваться тебе. Ты приговорил — брань, твое слово — закон для нас. Так пусть трепещет империя, и да помогут нам боги!
Ратибор выхватил из ножен меч, поднял над головой. В тот же миг заблестели клинки в руках остальных воевод. Швырнув меч в ножны, Ратибор склонил голову в сторона-великого князя.
— Как твой главный воевода, внемлю тебе, княже.
— Вначале о неотложном. Утром вели перекрыть ладей ными дозорами Днепр и конными все дороги и тропы на Ду най-реку. никто не должен предупредить империю о предстоя щем походе. Мы обрушимся на Царьград как снег на голову. Точно так, как свершили это до нас князья Аскольд и Дир.
Согнувшаяся, едва различимая в ночном мраке человеческая фигура скользнула из-за дерева к урезу воды, остановилась подле наполовину вытащенного на берег Днепра челна. Прислонившись спиной к борту, одинокий рыбак не спеша чистил рыбу, у его ног пылал небольшой костерок с подвешенным над ним казанком. Подошедший неслышно ступил из темноты в освещенный огнем круг, и яркое пламя костра позволило его рассмотреть.
Это был высокий, средних лет человек в длинном монашеском одеянии с наброшенным на голову капюшоном, из-под которого виднелись лишь аккуратно подстриженная борода и острые, внимательные глаза.
— Ты один? — отрывисто спросил он у рыбака, даже не поприветствовав его.
— Да, святой отец. Присаживайся к огню, уха скоро поспеет.
— Не до нее сейчас, — раздраженно бросил человек в капюшоне. — Думаю, что тебе тоже не придется вкусить ее. С делом явился к тебе, сын мой, с важным и неотложным, которое не терпит отлагательств и промедления.
Рыбак, молодой и крепкий юноша с маленьким медным крестиком на шее, выжидающе уставился на пришедшего. Тот уселся рядом с рыбаком на корягу, наклонился к его уху.
— Проклятые язычники собираются в поход на град святого Константина. Их уже десять тысяч, к ним на днях должны примкнуть еще две тысячи полочан и древлян. Вдобавок к воинам-русам киевский князь нанял тридцать сотен викингов варяжского ярла Эрика, своего соратника по походу на Хвалынское море. Как только эти силы соберутся воедино, князь Игорь поведет их морем на Византию. Наш святой долг предупредить императора и патриарха о надвигающейся угрозе. Потому сию же минуту ты отправишься вслед за купеческим караваном, что уплыл в полдень из Киева. Догонишь его и вместе с ним попадешь в Константинополь, а что делать там — знаешь и без меня. Торопись, сын мой, сейчас нам дорога каждая минута.
— Я поплыву сразу после ужина, святой отец.
— Ты отправишься немедленно, — по-прежнему тихо, однако уже с повелительными нотками в голосе произнес человек в капюшоне. — Варвары хотят как можно дольше сохранить поход в тайне, поэтому намерены утром выставить речную стражу на Днепре и перекрыть конными дозорами все дороги по сухопутью в направлении Дуная. Что, если они сделают это не утром, а раньше? Потому спеши, сын мой, мы должны опередить осторожных русов.
— Я уже в пути, святой отец. Благослови меня…
Григорий проводил глазами быстро удалявшийся вниз по Днепру челн, облегченно вздохнул. Сегодня он совершил самое важное за время пребывания у язычников дело. До прихода на реку к служке-рыбаку он отправил из Киева еще одного тайного гонца, приказав ему во всю мочь скакать на Дунай к верному империи человеку. Уже от него по не раз проверенной цепочке тревожная весть должна понестись вдоль морского побережья прямо в стены императорского дворца. Однако попадет она не к императору или патриарху, а к истинному руководителю Григория — главе тайного братства легионеров-фашистов.
Еще во времена языческого Первого Рима те, кто мечом раздвигал его пределы и собственной кровью оплачивал нерушимость границ, создали свое тайное братство, членом которого мог стать лишь полноправный римский гражданин-воин, а не скороспелые солдаты из легионов, укомплектованных наемниками или сформированных из жителей покоренных Римом и присоединенных к нему местностей. Имя себе — фашисты — они дали от названия крепко связанного пучка древесных прутьев. Каждый из прутьев, взятый отдельно, был слаб и мог быть легко переломлен, но, связанные воедино, они могли успешно противостоять действующей против них силе. Такой связкой-фаши, но не прутьев, а бывалых, заслуженных легионеров-ветеранов были и они, участники тайного воинского братства. Рим мог быть республикой либо империей, поклоняться сонмищу языческих богов или одному Христу, но это нисколько не должно было сказываться на его роли сильнейшей державы Европы и Северной Африки, отражаться на его мощи и политике, направленной к завоеванию еще не принадлежащей ему части мира. Истинными вершителями судьбы державы должны быть те, кто создавал ее и посвятил свою жизнь ее сохранению и приумножению славы и могущества! Этими людьми были легионеры-фашисты, ставящие свое братство выше земной и небесной власти.
Но Первый Рим рухнул под напором варваров и из-за внутренних междоусобиц, на исконных италийских землях, прародине легионеров-фашистов, поселились пришлые народы и племена, в большинстве выходцы из Северной Африки и Малой Азии. Они не имели ничего общего с теми, кто создал великую Римскую империю, и стали называться уже не римлянами, а италийцами, ибо не было у них той воинственности, отваги, тяги к неведомому, без которых Рим из обычного города никогда не стал бы столицей могучей империи. Но на Востоке появился Второй Рим — Византия, и, дабы он не повторил судьбу своего предшественника, в нем сразу возникло братство легионеров-фашистов. Пусть меняются на троне и борются со своими соперниками императоры, пусть обвиняют друг друга в ереси и свергают один другого патриархи, братство легионеров-фашистов, спаянных общностью интересов и железной дисциплиной, всегда будет стоять на страже державы независимо от того, кто вершит сегодня земную и небесную власть во Втором Риме!
Вот почему первого гонца Григорий отправил не к императору или патриарху, а к главе братства легионеров-фашистов. Да, сегодня он был глазами и ушами Константинопольского патриарха, но он стал ими потому, что на это дал согласие глава их братства. Уж он, знакомый с русами по нашествию на Новый Рим дружин князя Аскольда и Дира и воинства князя Олега, как никто другой, понимал, какую угрозу представлял для Византии ее северный сосед.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
Левая бровь великого князя раздраженно поползла вверх, рука судорожно сжала перекрестие меча. Вот они, слова, которых он так страшился и которые не осмелились высказать ему другие воеводы, предпочитая отмалчиваться. Хватило духу произнести их вслух лишь одному Ратибору, о котором справедливо говорили, что он не боится никого и ничего на свете. Именно поэтому возвысил его Игорь из обычного тысяцкого, каковым он был при князе Олеге, до главного воеводы своей дружины.
— Рано, главный воевода? — тихо, с придыханием переспросил Игорь. — Отчего так?
— Отвечу, княже. Дабы схватиться с империей, одержать верх над ней, нужны немалые силы, а их у нас сейчас нет. Лучшие наши воины остались на берегах Хвалынского моря, в могильных курганах по Итилю и Саркелу, в ковылях и песках Дикой степи. А сколько отважных русичей мы потеряли уже после возвращения из Каспийского похода! В наших дружинах сегодня нет и трети былой силы, поэтому империя не по плечу нам. Чтобы одолеть Новый Рим, следует собрать воедино всю русскую силу, все наши дружины от Киева до Новгорода. Но для такого дела нужно немалое время, княже.
— У меня нет времени, главный воевода! — не сдержавшись, выкрикнул Игорь. — С объединенным русским войском я могу выступить против империи лишь следующей весной. Только я не намерен ждать! В моих дружинах уже сейчас десять тысяч воинов, еще тысяча с воеводой Браздом спешит ко мне из древлянской земли, столько же — из полоцкой. Вниз по Славутичу плывут к Киеву тридцать сотен викингов во главе с ярлом Эриком, которого мы все хорошо знаем. Они собирались наняться на службу к ромеям, однако я перекуплю их и оставлю у себя. Это будет уже пятнадцать тысяч воинов… опытных, закаленных, прошедших десятки битв. Разве этого мало, Ратибор?
В лице главного воеводы ничего не изменилось, он смело смотрел на великого князя.
— Мало, княже, — уверенно ответил Ратибор. — Их вполне достаточно для простого набега, но чтобы заставить империю снова подписать наши старые договоры — мало. Таково мое слово, княже.
Отводя глаза от главного воеводы, Игорь постарался унять неприятную нервную дрожь в пальцах и, когда это удалось, взглянул на Асмуса. Понимал, что тот, как опытный, осторожный военачальник, должен быть на стороне Ратибо-ра, но, может, сейчас Асмус поступит как человек, уязвленный в свое время тем, что главным воеводой стал Ратибор, намного уступавший ему в боевом опыте, менее заслуженный, годившийся ему в сыновья? Если в душе Асмуса возьмет верх желание поквитаться с Ратибором за старые обиды, он будет хорошим союзником Игоря в предстоящем споре с воеводами — сторонниками Ратибора.
— Что молвишь ты, Асмус? Ты, которого так страшились ромеи? Или и ты стал бояться их?
Лицо старого воеводы было словно высечено из камня, взгляд единственного ока холоден и строг, концы длинных седых усов опускались почти до плеч.
— Я страшусь лишь одного, княже, — бесчестия, — произнес он, поправляя пересекавшую лоб черную повязку, закрывавшую пустую глазницу. — Бесчестия для себя и Руси. Коли ты задумал отомстить империи за ее глум над Русью — я говорю тебе: слава! Однако сегодня ты торопишься, княже. Собираешься идти на Царьград только морем, а воевать империю надобно с воды и суши, как делал это князь Олег. Но для сего у Руси ныне мало сил, а дабы собрать их, необходимо время. Поэтому я, как и твой главный воевода, говорю — не спеши.
Игорь чувствовал, как заливается краской лицо и снова начинают дрожать кончики пальцев, как в глубине души накапливается и вот-вот примется бушевать злость. Разумом он понимал правоту Ратибора и Асмуса, однако сердце кричало о другом.
Русь еще не успела оправиться после неудачи в Хазарии, а Византия уже отказалась выполнять заключенные с северной соседкой договоры и стала препятствовать русской торговле на Черном море. Все, что было создано до него потом и кровью многих тысяч русичей, чего с таким трудом добился князь Олег — признание и уважение Руси со стороны даже самых могущественных соседей, — повисло на волоске. Любое воспоминание о постигших неудачах заставляло клокотать в душе ненависть, безудержная ярость затмевала сознание, направляя мысли и желания только к одному: как можно скорее отомстить и смыть позор. Поэтому каждая задержка, могущая отсрочить час желанной мести, была Игорю ненавистна. Неужели этого не могут понять присутствующие на раде воеводы, наравне с великим князем виновные в неудачах Руси? Что ж, в таком случае он будет искать надежных союзников своим планам в другом месте.
Усилием воли взяв себя в руки и стараясь внешне не показывать волнения, Игорь перевел взгляд на стоявшего среди воевод верховного жреца Перуна.
— Что молвишь, мудрый старче? Ты, беседующий с богами и знающий их волю? Будут ли они вместе с внуками, когда поведу русичей против империи лукавого Христа?
Не так давно верховный жрец был воеводой, славился отвагой и презрением к смерти, он и Асмус являлись ближайшими боевыми соратниками князя Олега. Это Асмус во время знаменитого похода Олега на Царьград вогнал в обитые железом крепостные стены свой меч, а нынешний верховный жрец подал князю свой щит. И этот славянский червленый щит, повешенный Олегом на рукояти Асмусова меча, стал для ро-меев напоминанием и грозным предостережением о могуществе Руси. Нынешний верховный жрец был непременным участником всех походов знаменитого князя-ратоборца, два его сына сложили головы в боях с империей, поэтому Византия не имела врага непримиримей и страшней, нежели бывший Олегов воевода. Однако годы, многочисленные раны, перенесенные невзгоды и лишения походов не прошли для русича бесследно, и последние годы он стал служить Руси не мечом, а посредничеством между ее сынами-воинами и их богами.
— Защита родной земли — святое дело, княже. Коли ты обнажаешь меч во имя Руси, наши боги будут с тобой. Они укрепят дух и силу внуков, не оставят их в беде. Победы и славы тебе, княже!
— Мудрый старче, я был ночью на Лысой горе у хранителя священного источника, пробитого в камне огненной стрелой Перуна. Боги открыли мне, что поход на Византию Русь оплатит большой кровью. Сними с моей души сию тяжесть, мудрый старче.
Губы верховного жреца презрительно дрогнули, в глазах блеснул злой огонек. Как мало походил он сейчас на смиренного служителя Неба, все выдавало в нем старого воина. Не белой домотканой рубахе было место на его широких плечах, а железной боевой кольчуге, на свой посох жрец опирался так, словно это была тяжелая, все сокрушающая секира. Даже признаков кротости и послушания кому или чему бы то ни было нельзя было заметить на лице бывшего воеводы, наоборот, смелостью и решительностью дышали его черты.
— Не на дружеское застолье, а на кровавую брань идешь ты, княже. За русские обиды поднимаешь Русь против империи, никакая кровь не будет дорогой ценой за это. Бог воинов-русичей Перун, все наши справедливые боги будут с тобой и твоими воинами!
Игорь отвел в сторону радостно блеснувшие глаза, в пояс поклонился верховному жрецу.
— Мудрый старче, за помощь богов русичи не поскупятся на щедрые дары. — Великий князь выпрямился, посмотрел на безмолвно застывших воевод. — Вы слышали напутствие верховного жреца, значит, ведаете волю богов. Повторяю еще раз: как только древляне с полочанами и викинги ярла Эрика присоединятся к киевской дружине, я тотчас поведу их на империю. А сейчас хочу знать, кто из вас тоже пойдет со мной.
И опять вперед выступил главный воевода Ратибор.
— Княже, ты собрал нас на раду, дабы услышать наше слово — мы молвили его. Однако ты не просто русич и наш брат по крови и вере, а великий князь, и потому наш долг повиноваться тебе. Ты приговорил — брань, твое слово — закон для нас. Так пусть трепещет империя, и да помогут нам боги!
Ратибор выхватил из ножен меч, поднял над головой. В тот же миг заблестели клинки в руках остальных воевод. Швырнув меч в ножны, Ратибор склонил голову в сторона-великого князя.
— Как твой главный воевода, внемлю тебе, княже.
— Вначале о неотложном. Утром вели перекрыть ладей ными дозорами Днепр и конными все дороги и тропы на Ду най-реку. никто не должен предупредить империю о предстоя щем походе. Мы обрушимся на Царьград как снег на голову. Точно так, как свершили это до нас князья Аскольд и Дир.
Согнувшаяся, едва различимая в ночном мраке человеческая фигура скользнула из-за дерева к урезу воды, остановилась подле наполовину вытащенного на берег Днепра челна. Прислонившись спиной к борту, одинокий рыбак не спеша чистил рыбу, у его ног пылал небольшой костерок с подвешенным над ним казанком. Подошедший неслышно ступил из темноты в освещенный огнем круг, и яркое пламя костра позволило его рассмотреть.
Это был высокий, средних лет человек в длинном монашеском одеянии с наброшенным на голову капюшоном, из-под которого виднелись лишь аккуратно подстриженная борода и острые, внимательные глаза.
— Ты один? — отрывисто спросил он у рыбака, даже не поприветствовав его.
— Да, святой отец. Присаживайся к огню, уха скоро поспеет.
— Не до нее сейчас, — раздраженно бросил человек в капюшоне. — Думаю, что тебе тоже не придется вкусить ее. С делом явился к тебе, сын мой, с важным и неотложным, которое не терпит отлагательств и промедления.
Рыбак, молодой и крепкий юноша с маленьким медным крестиком на шее, выжидающе уставился на пришедшего. Тот уселся рядом с рыбаком на корягу, наклонился к его уху.
— Проклятые язычники собираются в поход на град святого Константина. Их уже десять тысяч, к ним на днях должны примкнуть еще две тысячи полочан и древлян. Вдобавок к воинам-русам киевский князь нанял тридцать сотен викингов варяжского ярла Эрика, своего соратника по походу на Хвалынское море. Как только эти силы соберутся воедино, князь Игорь поведет их морем на Византию. Наш святой долг предупредить императора и патриарха о надвигающейся угрозе. Потому сию же минуту ты отправишься вслед за купеческим караваном, что уплыл в полдень из Киева. Догонишь его и вместе с ним попадешь в Константинополь, а что делать там — знаешь и без меня. Торопись, сын мой, сейчас нам дорога каждая минута.
— Я поплыву сразу после ужина, святой отец.
— Ты отправишься немедленно, — по-прежнему тихо, однако уже с повелительными нотками в голосе произнес человек в капюшоне. — Варвары хотят как можно дольше сохранить поход в тайне, поэтому намерены утром выставить речную стражу на Днепре и перекрыть конными дозорами все дороги по сухопутью в направлении Дуная. Что, если они сделают это не утром, а раньше? Потому спеши, сын мой, мы должны опередить осторожных русов.
— Я уже в пути, святой отец. Благослови меня…
Григорий проводил глазами быстро удалявшийся вниз по Днепру челн, облегченно вздохнул. Сегодня он совершил самое важное за время пребывания у язычников дело. До прихода на реку к служке-рыбаку он отправил из Киева еще одного тайного гонца, приказав ему во всю мочь скакать на Дунай к верному империи человеку. Уже от него по не раз проверенной цепочке тревожная весть должна понестись вдоль морского побережья прямо в стены императорского дворца. Однако попадет она не к императору или патриарху, а к истинному руководителю Григория — главе тайного братства легионеров-фашистов.
Еще во времена языческого Первого Рима те, кто мечом раздвигал его пределы и собственной кровью оплачивал нерушимость границ, создали свое тайное братство, членом которого мог стать лишь полноправный римский гражданин-воин, а не скороспелые солдаты из легионов, укомплектованных наемниками или сформированных из жителей покоренных Римом и присоединенных к нему местностей. Имя себе — фашисты — они дали от названия крепко связанного пучка древесных прутьев. Каждый из прутьев, взятый отдельно, был слаб и мог быть легко переломлен, но, связанные воедино, они могли успешно противостоять действующей против них силе. Такой связкой-фаши, но не прутьев, а бывалых, заслуженных легионеров-ветеранов были и они, участники тайного воинского братства. Рим мог быть республикой либо империей, поклоняться сонмищу языческих богов или одному Христу, но это нисколько не должно было сказываться на его роли сильнейшей державы Европы и Северной Африки, отражаться на его мощи и политике, направленной к завоеванию еще не принадлежащей ему части мира. Истинными вершителями судьбы державы должны быть те, кто создавал ее и посвятил свою жизнь ее сохранению и приумножению славы и могущества! Этими людьми были легионеры-фашисты, ставящие свое братство выше земной и небесной власти.
Но Первый Рим рухнул под напором варваров и из-за внутренних междоусобиц, на исконных италийских землях, прародине легионеров-фашистов, поселились пришлые народы и племена, в большинстве выходцы из Северной Африки и Малой Азии. Они не имели ничего общего с теми, кто создал великую Римскую империю, и стали называться уже не римлянами, а италийцами, ибо не было у них той воинственности, отваги, тяги к неведомому, без которых Рим из обычного города никогда не стал бы столицей могучей империи. Но на Востоке появился Второй Рим — Византия, и, дабы он не повторил судьбу своего предшественника, в нем сразу возникло братство легионеров-фашистов. Пусть меняются на троне и борются со своими соперниками императоры, пусть обвиняют друг друга в ереси и свергают один другого патриархи, братство легионеров-фашистов, спаянных общностью интересов и железной дисциплиной, всегда будет стоять на страже державы независимо от того, кто вершит сегодня земную и небесную власть во Втором Риме!
Вот почему первого гонца Григорий отправил не к императору или патриарху, а к главе братства легионеров-фашистов. Да, сегодня он был глазами и ушами Константинопольского патриарха, но он стал ими потому, что на это дал согласие глава их братства. Уж он, знакомый с русами по нашествию на Новый Рим дружин князя Аскольда и Дира и воинства князя Олега, как никто другой, понимал, какую угрозу представлял для Византии ее северный сосед.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94