Первый раз это случилось, когда ты, вопреки предостережению старого иудея, спас меня. Обычный охранник каравана, пусть даже бывший сотник, а ныне начальник десятка воинов, всецело подвластен воле хозяина каравана и никогда не осмелится его ослушаться. Ты же сделал это в присутствии самого Исаака, что показало твою независимость от него… Повторно я спросил себя, кто же мой спаситель, когда ты решил отправиться со мной в долину Злых духов и Исаак не стал противиться этому. Ведь стражникам ничего не стоит узнать, кто посмел спасти приговоренного к смерти разбойничьего главаря, а поскольку ты из его каравана, он несет за тебя полную ответственность. Конечно, его старая голова никому не нужна, но ее спасение обойдется ему не в одну сотню золотых диргемов, и жертвовать ими из-за какого-то русича-охранника он не стал бы никогда. Что стоило бы ему приказать схватить тебя, дабы отдать затем стражникам, имея десять своих охранников на одного твоего воина? Однако он не сделал этого, разрешив тебе спокойно удалиться в долину Злых духов. Поскольку для иудеев деньги — самое главное в жизни, значит, любой твой поступок был столь щедро оплачен вперед, что с избытком покрывал те жалкие сотни, которые Исааку пришлось бы отдать стражникам. Мои вопросы не кажутся тебе глупыми?
Атаман посмотрел на Микулу. Увидев, что тот наполняет опорожненный кубок вином, протянул ему свой.
— Налей и мне, от непривычки к речам пересохло во рту. А заодно ответь мне, чтобы я мог продолжать.
— Казак, на твоем месте я задал бы себе те же вопросы, — сказал Микула, наполняя доверху оба кубка. — А может, и своему спасителю, прежде чем отправиться с ним на Зеленый остров, в свою святая святых.
— Я не надеялся получить правдивый ответ, сотник. А потому решил ждать, когда или ты сам себя выдашь, или случай вынудит тебя открыть мне свою тайну. Как видишь, сейчас это произошло.
— И какова моя тайна?
— Даже до наших мест долетели слухи, что великий киевский князь собирается в большой поход. Куда — гадать излишне, ибо с Византией у него мир и договор о дружбе. Зато на Хвалынском море его купцам в последнее время не стало покоя от пиратов, а русичи не из тех, кто безропотно сносит обиды. Но прежде чем отправиться в поход, великому князю следует как можно больше узнать о своем недруге и его владениях, а для этого ему никак не обойтись без тайных соглядатаев. А самый надежный способ попасть соглядатаю на Хвалынское море… или туда, где можно все разузнать о нем… это пристроиться к купеческому каравану, идущему к его берегам. Я близок к правде?
— Ты рядом с ней. Если считаешь себя русичем или другом Руси, твоя кровь должна подсказать, как поступить сейчас.
— Она уже подсказала — я познакомлю тебя с человеком, который не просто был на Хвалынском море, а дважды сражался с тамошними пиратами. Он сможет ответить на все твои вопросы и…— атаман оборвал себя посреди фразы, на миг задумался. — Я сделаю больше — этот человек отправится с тобой, чтобы не только словом, но и делом способствовать победам русского воинства. Доволен, сотник?
— Ты настоящий русич, Казак, — растроганно произнес Микула. — Но кто тот человек, чьим словам должен вначале довериться я, а затем и великий князь?
— У нас не принято рассказывать о других. Если он пожелает, откроет тебе свое прошлое сам. Я же могу сказать одно — верь ему, как мне, ибо он — настоящий казак.
— Казак? Он твой отец, брат? Иной родич?
— Он мне ни отец, ни брат, ни какой-либо иной родич по крови. И, однако, он для меня больше, чем родич, ибо он мне брат по духу. Одним словом — казак. Ты знаешь, что значит это слово? Коли тебе приходилось встречаться с берладника-ми и бродниками, ты обязательно сталкивался с ним.
— Да, я не единожды слышал его, правда, иногда оно звучало «казак», иногда «козак». Но я всегда считал, что это имя, носимое тем либо иным человеком. Я ошибался?
Атаман неопределенно пожал плечами:
— Как сказать, сотник. Впрочем, если ты и ошибался, то не слишком. Понимаешь, казак — это действительно имя, но дается оно отнюдь не отдельному человеку при рождении, а многим людям, тем, кто, независимо от прежних имен, решил навсегда стать вольным человеком, почитая волю превыше всего на свете. Превыше бывшей родины, старых богов, семьи, сородичей, власти, богатства, — с горячностью объяснил атаман. — Побратавшись меж собой, такие люди становятся казаками и носят это имя вместе с прежним до самой смерти. Казак мог родиться русичем, хазарином, буртасом, касогом, иудеем, мог прежде быть воином, князем, купцом, рабом, пастухом, нищим или богатеем, но, став казаком, он должен позабыть обо всем, кроме того, что отныне он — вольный человек, признающий над собой лишь атамана, избираемого всеми братьями-казаками. Казак — это воля, необъятная, такая, какой нет более ни у кого на свете. Смог понять что-нибудь из моих слов, сотник?
— Очень мало, — чистосердечно признался Микула. — Говоришь, что вы, казаки, ради вольности отказались от земли отцов, былого родства и всего, связанного с прошлой жизнью? Но разве можно жить человеку без роду-племени и земли предков, ежели даже дикий зверь знает свою стаю и лес, где появился на свет и который его выкормил? Разве может быть воля превыше всего на свете? А семья, необходимая для поддержания жизни рода, а воинская служба, без коей отчую землю захватит недруг? Ни одному из смертных не дано иметь полной свободы. Человек живет среди других людей, он поневоле должен считаться с ними. Да и нужна ли кому вообще необъятная воля, ежели из-за нее надобно отказаться от своих родителей и будущих детей, от земли и веры предков?
— Нужна, сотник, нужна! — горячо возразил атаман. — А семью, землю предков, веру отцов ты считаешь выше воли оттого, что не знаешь, что такое неволя. Вот ежели бы ты сполна вкусил, что значит быть равным бессловесной скотине, зависеть от настроения и прихоти хозяина, не иметь права даже взглядом показать, что ты тоже человек, вот тогда ты смог бы оценить, что такое воля. Зато я, сын полонянки-наложницы, ставший ныне атаманом вольных людей — казаков, могу сравнить волю и неволю. И потому смело заявляю, что у того, кто родился вольным человеком и никогда не был рабом, и у того, кто появился на свет рабом и, рискуя жизнью, обрел свободу с оружием в руках, разные взгляды на волю. Для тебя, сотник, она существует наравне с домом, семьей, верой предков, а для меня, заплатившего за право стать вольным человеком собственной кровью, она — бесценный дар, выше которого нет ничего. Теперь понимаешь меня хоть немного?
— Кажется, да. Ты сказал давно известную истину: то, за что не довелось платить, всегда ничто по сравнению с тем, за что дорого заплачено. Так и мы с тобой: я получил волю с появлением на свет, ты заплатил за нее высокую цену, и она для тебя превыше всего в мире. Возможно, ты и прав. Но тогда объясни мне разницу между казаками и обычными разбойниками, ведь те и другие ради вольной жизни отказываются от дома и семьи, преступают человеческие и небесные законы.
— Разницу? Она проста. Разбойник грабит ради своего обогащения, мечтая стать завтра таким, как тот, кого он сегодня ободрал как липку. Я знаю многих, кто дождался сего вожделенного часа и превратился сам в купца, ростовщика, богатого скотовода. А мы, казаки, отбираем чужое, дабы есть и пить, одеваться и обуваться, лечить своих раненых и обеспечивать жизнь калечных. Разбойники делят добычу на доли и готовы перегрызть друг другу глотки, а мы, казаки, имеем общую казну. Для разбойника главное — добыча, и он, награбив, вновь возвращается в мир сильных и слабых, богатых и бедных, господ и рабов. Для нас, казаков, главное — воля, и мы остаемся вольными братьями-казаками до конца дней своих, каким богатством ни владели бы. Мне удалось показать разницу между нами?
— Удалось. Казак, ты недавно признался, что хотел задать мне два вопроса, и получил за этим столом на них ответы. Я тоже желал бы услышать ответ на один вопрос. Готов услышать его?
— Говори.
— Ты только что назвал себя бывшим сыном полонянки-наложницы. А купец Исаак, весьма неглупый и наблюдательный человек, отметил твое умение здраво рассуждать и правильно говорить, что никак не присуще землепашцу или пастуху… от себя добавлю, что и бывшему сыну рабыни. Как совместить твои и его слова?
— Как? Попробуй сделать это сам. Да, я родился от полоненной славянки, ставшей наложницей хазарского бек-хана. Мать была красавицей и стала хозяину желанней его законных жен. Свою любовь он перенес и на меня, их сына, и, согласно желанию бек-хана, я воспитывался вместе с его законными детьми. Но я всегда помнил, что моя мать — полонянка-наложница, а я, наполовину русич, раб моего отца и не имею родины. Возмужав, я стал воином в дружине бек-хана, получил под начало вначале десять воинов, затем полусотню. Однако Хазария так и не стала моей родиной, а хазары — моим народом. Когда представилась возможность, я попытался ускакать на Русь. Меня преследовали, ранили стрелой, и, если бы не казаки, подобравшие и выходившие меня, мы сейчас не сидели бы с тобой за этим столом. С тех пор я навсегда остался с казаками, стал одним из них, а вот уже третий год подряд они выбирают меня атаманом. Как видишь, старый иудей и я не противоречим один другому.
— Казак, когда и где я увижу человека, который будет сопровождать нас в походе на Хвалынское море?
— Он примкнет к твоим воинам после ужина. Выведя вас из долины Злых духов, он останется в караване и позже будет неразлучен с тобой везде. А сейчас, сотник, выпьем по последнему кубку, и отправляйся будить своих спутников. Однако прежде возьми вот это.
Атаман сунул руку за пазуху, достал и протянул Микуле небольшую, овальной формы пластинку желтого цвета. Присмотревшись, Микула увидел на ней рисунок волка с оскаленной пастью и непонятную надпись над его спиной.
— Человека, имеющего пластинку с таким рисунком, не тронет ни один из моих людей, — объяснил атаман. — Пластинки бывают трех видов, и каждая имеет свою власть. С медной ты можешь чувствовать себя в безопасности в долине Злых духов и ее окрестностях, с серебряной тебя проведут на Зеленый остров, а с золотой, как у тебя… С ней ты становишься почти равным по власти мне, атаману, и любой мой человек, будь он заслуженным казаком или начинающим разбойником, обязан беспрекословно повиноваться тебе. Конечно, если твои приказы не будут направлены против нашего братства.
— Благодарю за подарок, атаман, — сказал Микула, пряча пластинку. — Возможно, жизнь заставит меня воспользоваться этим знаком твоего доверия. Но как могу встретить твоих людей, нуждайся я в их помощи либо разговоре с тобой?
— Тебе нужно попасть в долину Злых духов к одному из мест, откуда начинаются пути к Зеленому острову. Одно место ты уже знаешь — это начало оврага, в который мы спустились после моего спасения. Второе ты увидишь сегодня вечером — оно между долиной и Итиль-рекой. Эти места круглые сутки находятся под присмотром моих дозорных, которые при необходимости могут и защитить тебя, и проводить ко мне. Но помни — встреча с дозорными состоится, если ты будешь один или вдвоем, если вас будет больше — долина встретит вас как чужих. Этот закон распространяется на всех обитателей Зеленого острова и гостей, кроме меня, атамана.
— Я запомню это правило.
— Тогда допиваем вино, и ступай будить своих воинов. Казак, твой проводник из долины и будущий соратник в походе, найдет тебя в вашем шатре.
Осушив кубок и тепло простившись с атаманом, Микула поспешил к дружинникам. Он возился у лошади, заканчивая подготовку к предстоящей дороге, когда сбоку прозвучал голос:
— Будь здрав, сотник. Я готов.
Повернувшись, Микула увидел незнакомого воина, державшего в поводу серого жеребца с притороченными к седлу походными сумами. Воин был в полном облачении русского дружинника, и только лицо, скуластое, с длинными вислыми усами и иссиня-черными волосами, могло вызвать сомнение, что он чистокровный славянин. Но разве мало было среди воинов-русичей тех, в чьих жилах текла кровь дедов и отцов — степняков?
— Ты человек, который должен сопровождать меня? — спросил Микула.
— Да, я тот человек. До сегодняшнего вечера моим атаманом был Казак, теперь — ты. Только ты, сотник, ибо мне велено подчиняться лишь тебе, а потому иных начальников я не потерплю, — предупредил незнакомец.
— Ты станешь повиноваться только мне и великому князю Игорю, — пообещал Микула. — Как зовут меня — ты, я уверен, уже знаешь. Как обращаться к тебе?
— Казак, — гордо ответил незнакомец.
— Я слышал это имя от атамана, однако думаю, что его не стоит произносить ни среди караванщиков купца Исаака, ни в граде Итиле. Так или нет?
— Так. Зови меня Сарыч, хотя и старый иудей, и его караванщики сразу поймут, какого нового воина ты привел к ним из долины.
— Этого воина привел я, и потому не позволю кому бы то ни было совать нос в мои дела, — веско произнес Микула. — Ты хорошо говоришь по-русски и даже немного смахиваешь обличьем на славянина. В тебе есть наша кровь?
— Во мне много разных кровей, — сдержанно ответил Сарыч. — А русский язык знаю потому, что часто встречался с русичами.
— Вижу, вы уже познакомились, — раздался за спиной Мику-лы голос атамана. — Простимся еще раз, сотник, и отправляйся в путь. Чувствуй я себя чуть лучше, сам проводил бы тебя. Но…— он передернул плечами, болезненно сморщился. — Ничего, судьба уготовила нам еще одну встречу, и тогда я постараюсь сполна рассчитаться с тобой за свое спасение…
Следуя за Сарычем, возглавившим цепочку всадников, Микула постоянно бросал по сторонам любопытные взгляды. Это место не зря звалось Зеленым островом — оно действительно являлось таковым посреди голых скал, солончаковой земли полупустыни и туч раскаленного песка, окружавших сей клочок благодатной земли. Он был невелик — примерно три поприща(Поприще — русская мера длины в 1000 шагов (примерно 500 м).) в длину и два в ширину — и располагался в окружении высоких, стоящих сплошной стеной скал, у подножия которых по дну ущелий с бешеной скоростью неслись потоки взвихренного песка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94