Может, на работе кто-то ему сообщил? Сэнди? От его взгляда у нее кровь застыла в жилах.– Уж конечно, не от тебя. Я прочел твое личное дело.– Ты… что сделал? – Она не хотела его ни в чем обвинять. Просто не поняла. Он прочел ее личное дело? Если бы он сделал это раньше, когда считал ее виноватой, он не явился бы в ее квартиру сейчас. Зачем ему было читать ее дело сегодня?Он на мгновение перевел взгляд с Эрона на нее, и она тут же пожалела о своих словах.Она никогда раньше не видела настоящей ненависти во взгляде Маркуса, даже когда он только приехал в Сиэтл. Она поняла, что глаза лишь отчасти отражают то, что он в настоящий момент чувствует. Бледное отражение куда слабее оригинала.– Я прочел твое личное дело. У меня были личные дела всех подозреваемых, но твое я читать не хотел. Я не желал, чтобы шпионкой оказалась ты, поэтому откладывал ознакомление с ним до последнего. – Каждое слово, казалось, нестыковалосьсдругим. Будто обычно быстрые мозги Маркуса отказывались работать в нормальном режиме.Он перевел взгляд на Эрона и больше не отводил от него глаз.Сын их сидел на ковре и грыз зубное кольцо, не замечая, как накаляются страсти.Наконец до Вероники дошел смысл сказанного Маркусом. Он не хотел, чтобы она оказалась преступницей? Он пытался найти более вероятного подозреваемого?– Но ты его прочел.Зачем он прочел ее личное дело, если считал ее невиновной?В его ярких голубых глазах боль мешалась с презрением, когда он снова удостоил ее своим взглядом.– Ты сказала сегодня, что не можешь меня простить. Ты настояла на том, чтобы я отвез тебя обратно в офис. Я не знал, позволишь ли ты снова к себе приблизиться. Я взял в руки папку с твоим делом и хотел ее убрать. Но не смог. Я стал читать твое личное дело потому, что, читая его, я словно приближался к тебе. Я стал фетишистом. Тебе не противно меня слушать?Вероника съежилась от его интонации. Из того, что он говорил и как, выходило, что она ему и вправду была небезразлична, словно ее отказ встречаться с ним действительно задел его чувства. Как будто она причинила ему боль.– Нет. Ты не фетишист, – сказала она и замолчала. Он все равно ее не слушал.И смотрел на Эрона.– Он не боится чужих?От его вопроса ее передернуло. Ей стало стыдно. Маркус не должен быть посторонним для собственного сына, и в том, что он для Эрона чужой, только ее вина.Вероника проглотила комок.– Вообще-то нет.Маркус медленно двинулся навстречу сыну, и Вероника молча взмолилась о том, чтобы Эрон его не испугался.Маркус присел на ковер рядом с мальчиком и осторожно прикоснулся пальцем к светлому локону.– Он красивый.У Вероники зашлось сердце.– Да.– Он уже ходит?– Нет, но пытается. Я думаю, он должен вот-вот пойти. Он все начинал делать рано. В четыре месяца у него прорезался первый зуб, и он уже говорит «не», «мама» и «Джен-Джен».Эрон повернулся и с интересом посмотрел на светловолосого гиганта, присевшего рядом. Он протянул пухлую ручку и дотронулся до голубого цветка у Маркуса нарубашке. Когда малыш улыбнулся, на глаза у Вероники навернулись слезы.– Привет, малыш. Я – папа. Ты научишься говорить это слово тоже.Когда Маркус представился сыну, Вероника чуть не всхлипнула. Как она могла подумать, что Маркус не захочет знать о ребенке?– Прости, Маркус, – хрипловатым от слез голосом сказала она.Он покачал головой, словно не хотел ее слышать.– Не сейчас. Не хочу устраивать перед ним сцену.– Да. Ладно.Маркус сел на пол и взял в руки пластиковый самолет, которым Вероника водила над головой Эрона, до того как он пришел. Изображая рев реактивного двигателя, он начал водить самолетиком перед глазами у удивленного мальчугана.Приземлив самолет на ноги малыша, Маркус предоставил сыну возможность забрать игрушку и засунуть в рот.– Надо было мне повременить с приходом сюда, пока не возьму себя в руки, но я не выдержал и примчался. Не мог ждать. Я и так пропустил десять месяцев. Наверное, я говорю как сумасшедший, но еще двадцать четыре часа я не выдержал бы.Она прикусила губу и ощутила солоноватый привкус крови.– Нет, ты не сумасшедший.Полтора часа пролетели незаметно. Маркус и Эрон привыкали друг к другу. Они играли на ковре, и в один прекрасный момент Маркус улегся на пол, отдав себя в полное распоряжение Эрона, чтобы тот мог поползать по папочке в свое удовольствие, тщательно исследуя все, что найдет на пути.Вероника приготовила ужин, пока Маркус, наблюдая за ней, качал мальчика на коленке. Потом они вместе поели, и Маркус накормил Эрона. Мальчик едва неуснул на своем высоком стульчике, и Вероника решила, что пора уложить его спать.Последние полтора часа донельзя утомили Эрона, да и сама Вероника была как выжатый лимон. За сегодняшний день она прошла все круги ада – начиная с утреннего визита к шефу, во время которого она узнала о роли Маркуса в корпоративном расследовании. Но, как выяснилось, этот день готовил для нее еще одно испытание – вот этот вечерний визит.Всякий раз, когда малыш улыбался отцу, Вероника сжималась под грузом вины – целых десять месяцев она лишала их обоих таких вот счастливых минут.К ее удивлению, Маркус не стал спорить, когда она сказала ему, что пора укладывать сына спать.Он помог ей переодеть Эрона в пижаму, после того как ему сменили подгузник. Маркус действительно оказался умелой нянькой. Так что, рассказывая о своем участии в жизни маленькой Хоуп, он не преувеличивал свои заслуги.Маркус уложил их маленького сына в кроватку и несколько долгих минут стоял рядом, оставив руку на спине Эрона, пока их мальчик крепко не заснул.Отгоняя глупые, непрошеные слезы, Вероника повела Маркуса в гостиную.– Нам надо поговорить.Он кивнул, но при этом спросил:– Где твоя сестра?– В библиотеке. Она пишет доклад. Между половиной девятого и девятью она вернется.Слава Богу, что Дженни не было. Вероника и представить себе не могла, что бы произошло, будь Дженни дома. Скандала бы не миновать.– Получается, у нас не очень много времени для разговоров.Вероника прикусила губу и поморщилась – опять она попала на то же место, и снова выступила кровь.Да. В запасе у них был час, от силы полтора. Сколько бы раз ни повторила она свое «прости, Маркус», этим все равно горю не поможешь. Маркус ее не простит.– Хочешь кофе? Он сел на диван.– Нет.Она устроилась на своем обычном месте, поставив корзинку с вязанием на пол.– Я понимаю, что мои слова не вернут те десять месяцев, что я молчала, но все равно – прости.У Маркуса под скулами заходили желваки.– Почему?Она не стала делать вид, что не понимает, о чем он спрашивает.– Я думала, ты не захочешь знать. Ты ведь всегда был против обязательств и ясно дал понять, что у нас не может быть будущего. Я предположила, что так же ты отнесешься и к ребенку.Он посмотрел на нее недоверчиво, и она вынуждена была выпалить всю правду:– И я боялась.– Чего? – грубо спросил он.Он сидел всего лишь на другом краю дивана, а ей казалось, будто он на другом конце пропасти.– Что ты попытаешься отнять у меня сына. Я предала тебя, продала секреты компании, и я знала, что ты меня не любишь. Это не оправдание, но я не могла тогда мыслить ясно. Я была слишком расстроена болезнью Дженни, чтобы разумно оценить ситуацию и принять во внимание твои законные права отца. Весь мой мир рушился.Его взгляд окатил ее холодом.– Я могу понять твои страхи. Ты действительно не в состоянии была ясно мыслить, если предала Алекса. Я не понимаю одного – моему сыну десять месяцев, а я узнаю об этом из твоего личного дела.Она почувствовала облегчение. Отчасти. Тут она не была уж так виновата.– Я собиралась рассказать тебе сегодня. Об этом я говорила в пятницу.– Я думал…– Ты предполагал, что я хочу сказать тебе, что я шпионка. – До этого она уже додумалась. – Ну что же… Сюрприз.– Должен сказать, что твоя невиновность не стала для меня таким уж сюрпризом, как ты выражаешься. Но то, что я вычитал в твоем личном деле… Как ты могла, Ронни?Боль в его глазах мгновенно заставила ее пожалеть о сделанном ею саркастическом замечании.– Я знаю. Виновата, – снова сказала она.– Эрон и был той «визуальной поддержкой», о которой ты говорила?Схватив корзинку, Вероника вытащила вязание и принялась за работу. Ей надо было чем-то занять руки и глаза. Чтобы не встречаться с ним взглядом.– Я понимаю, что тебе трудно меня понять. Ты любишь рубить правду в глаза, а я просто не знала, как тебе рассказать. Я не могла подобрать нужные слова.– «Маркус, у тебя десятимесячный сын». Подойдет? – В тоне его слышалась горькая ирония.Вероника уставилась на клубок ярко-голубой шерсти и вздохнула:– Да, но я уже говорила, что ты человек очень прямой.– Честный.Тут она не выдержала и подняла глаза.– Так ли? Это честность заставляет следователя маскироваться под консультанта, когда он прощупывает меня в качестве самой вероятной подозреваемой?Синие глаза его потемнели от гнева.– Это моя работа, и не смей равнять ее с тем, что сделала ты, – лишила меня радостей отцовства в первые десять месяцев жизни моего сына!Она отмотала немного шерсти.– Как можешь ты, сидя здесь, выносить свои суждения? Ты собирался разрушить мое благополучие, сломать мне жизнь, которую я так отчаянно собирала по кусочкам ради сына и сестры! Ты использовал мое желание к тебе как оружие против меня и теперь заявляешь…Она замолчала, не закончив предложения, потому что он успел соскочить с дивана и грозно нависал над ней.– Мне надоело слушать твои нападки и всю эту ересь про то, как я будто бы использую секс как оружие против тебя. Ты помнишь, я говорил тебе, что у меня после тебя не было ни одной женщины?У нее не было иного выхода, и она кивнула. Он действительно это сказал, и она ему поверила. Она все еще верила ему, что свидетельствовало о ее не слишком высоком интеллектуальном уровне.– Ты помнишь, как я говорил, что хочу заняться с тобой любовью? Что я не желаю, чтобы у нас был просто секс? Что думаю об общем будущем?Его голос сильно действовал ей на нервы, и на все вопросы она отвечала быстрым кивком.– Я уложил тебя в постель в пятницу, потому что хотел тебя. Ты была мне нужна.– Маркус…Он рубанул ладонью воздух:– Нет, я сейчас говорю. Ты обвинила меня, что я тебя использую, в то время как я хотел одного – заступиться за тебя. Если бы даже ты оказалась виновной, я собирался пойти к Клайну и от твоего имени молить о прощении, чтобы он защитил твою репутацию в случае необходимости. Я понимал всю отчаянность твоего положения и то давление, что ты испытывала со времени смерти родителей. Я хотел помочь тебе, но ты и сейчас доверяешь мне не больше, чем полтора года назад.Он прожег ее взглядом, лицо его было предельно напряжено. Он еле сдерживался. В его теперешней ипостаси не было и тени того беспечного «душки», каким она его всегда знала.– Ты лгал мне, – беспомощно пролепетала она.– Я себе тоже лгал. Я убеждал себя, что я тебе небезразличен и отсутствие доверия ко мне восемнадцать месяцев назад было вызвано твоим ужасным стрессом.Она боялась сказать что-то еще. Он был слишком серьезно настроен. И безмерно зол. Он сжал кулаки и отвернулся.– Мы поженимся как можно быстрее. Глава 17 – Что мы сделаем?Не может быть, чтобы он произнес именно эти слова. Ей, наверное, послышалось. После того как он в доступной форме объяснил ей, что считает ее полным ничтожеством. Это невозможно. Не может человек от обвинений перескочить к предложению руки и сердца.Он резко повернулся к ней. Напряженность его позы говорила – он испытывает нечто похожее на то, что чувствовала она.– Ты меня слышала? Мы поженимся.Едва сдерживая слезы, она никак не могла взять в толк, что заставило его сделать такое абсурдное заявление.– Мы не поженимся.– Еще как поженимся. И побыстрее.Он не спрашивал. Он утверждал. Словно ее мнение по этому вопросу ничего не значило.– Маркус, мы живем не в средние века, и ты не феодал-деспот, который может приказывать женщине. На дворе двадцать первый век, и мужчине приходится спрашивать у женщины, выйдет ли она за него замуж.– Спрашивать? Как будто ты интересовалась, вправе ли прятать от меня моего сына чуть ли не весь первый год его жизни.Ей не хотелось развивать эту тему, ей нечем было обороняться. Она решила воспользоваться иной тактикой:– Не может быть, чтобы ты хотел на мне жениться! Судя по твоему взгляду, ты ненавидишь меня.– А как я должен на тебя смотреть?Она не стала отвечать. Безопаснее промолчать. Он скривил губы в подобие улыбки:– Так-то. Мой сын будет носить мое имя. Он никогда не станет сомневаться в моем желании признать его публично.– Ты можешь признать его, не расписываясь с его матерью.Голубые глаза Маркуса приобрели цвет штормового моря.– Нет.Она была беспомощна перед лицом его решимости и не могла не прислушиваться к его аргументам.– Но, Маркус, мы не можем пожениться только потому, что у нас общий ребенок. Ни один брак не устоит на таком шатком фундаменте.Он посмотрел на нее так, что она поежилась.– Мне наплевать, сколько продержится наш брак. Все, что я хочу, – это стать законным отцом своему ребенку, чтобы он никогда не испытывал того ощущения отверженности, через которое в детстве пришлось пройти мне.– Ни один из нас не живет в маленьком городке, в котором выросты. Никомув Сиэтле нет дела до того, женаты родители Эрона или нет.– Никому? Ты в этом уверена? Ты абсолютно убеждена, что Эрон никогда не услышит из чьих-либо уст, что он – ошибка молодости своей матери или, того хуже, ублюдок?– Конечно, нет, но дело не в этом…– Именно в этом все дело, Ронни, – перебил ее Маркус.– Маркус, – сказала она тихо. Она пыталась найти слова, чтобы объяснить ему, что не может за него выйти. – Ты лгал мне.– Больше не буду. – Он говорил искренне, при этом гнев никуда не делся.– Почему я должна тебе верить?– Потому что пора начать мне доверять. У тебя нет иного выхода, – добавил он с сарказмом.Да, будущее с Маркусом рисовалось весьма беспросветным.– Ты презираешь меня, – с горечью в голосе сказала она.– Если бы я тебя презирал, я бы попытался отсудить себе опекунство, а не предлагал брак.Его аргументация была убийственно точна, и перспектива лишиться Эрона была слишком пугающей, чтобы продолжать дискуссию в том же духе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34