Наверное, я должен был родиться собакой.
Поинсеттиа висела посреди комнаты на веревке, укрепленной на крючке для люстры. Она была абсолютно голая, кожа ее обмякла, и казалось, вот-вот соскользнет с костей.
Не помню, как я добрался до квартиры миссис Трухильо. Сначала я пытался позвонить по телефону Поинсеттии, но он был отключен.

* * *

– Да что тут думать, – сказал поджарый светловолосый полицейский Эндрю Риди. – Накинула на шею петлю и оттолкнула стул. – Он взглянул на опрокинутый стул, лежавший неподалеку, и продолжал: – Ясно одно! Она повесилась. Вы говорили, она была в подавленном настроении, не так ли, мистер Роулинз?
– Да, – ответил я. – Мофасс грозился выселить ее.
– А кто это? – спросил Куинтин Нейлор, напарник Риди и первый полицейский-негр в штатской одежде, которого я видел. Он тоже смотрел на стул.
– Управляющий домом, он собирает ренту и так далее.
– А на кого он работает? – спросил меня Нейлор.
Пока я обдумывал ответ, Риди сказал:
– Какое это имеет значение? Это самоубийство. Мы просто сообщим, что она покончила с собой, и все.
Нейлор был невысок, но широкоплеч и производил впечатление большого и сильного человека. Полная противоположность своему напарнику. Однако, судя по всему, между ними существовало полное согласие.
Нейлор прошелся по комнате, чуть ли не задев висящий труп. Казалось, он чувствует: здесь что-то не так.
– Да брось ты, Куинт, – занудил Риди. – Кому нужно было убивать эту девушку? Да еще так подло, инсценируя самоубийство. Были у нее враги, мистер Роулинз?
– Нет, насколько я знаю.
– Посмотри на ее лицо, Энди. Похоже, это недавние синяки.
– Иногда так бывает при удушении, Куинт, – взмолился Риди.
– Эй, послушайте! – заорал толстый служитель «Скорой помощи».
Я позвонил и в больницу несмотря на то, что Поинсеттиа была мертва.
– Когда мы сможем ее снять и убраться отсюда?
Служитель явно не относился к тем белым, которые мне симпатичны.
– Вам придется подождать, – сказал Нейлор. – Мы проводим расследование. Ничего нельзя трогать. Все должно оставаться как есть. И прежде всего нужно сфотографировать комнату.
– Тьфу, – фыркнул жирный человек. – Ну ладно, а кто распишется за вызов?
– Мы вас не вызывали, – ответил Нейлор.
– А как насчет тебя, сынок? – спросил служитель меня. С виду он был лет на десять меня моложе.
– Знать ничего не знаю. Я вызывал только полицию, – солгал я.
Эта ложь была чем-то вроде разминки. Я готовился лгать по-настоящему, готовился к тому, что ждало меня впереди.
Жирный только зло сверкнул на меня глазами.
Когда машина «Скорой помощи» отбыла, я обернулся и увидел висящую Поинсеттию. Казалось, она слегка покачивается. В какой-то момент мне показалось, что мой желудок стал сокращаться в такт ее покачиваниям, и я поспешил было уйти.
Но Нейлор остановил меня за руку и спросил:
– Так на кого, вы сказали, работает Мофасс?
– Мофасс существует сам по себе, и ни на кого он не работает.
– Ну, тогда поставим вопрос иначе. Кого он представляет? – не унимался Нейлор.
– Понятия не имею. Я просто состою у него уборщиком.
– Может быть, хватит, Куинт? – вмешался Риди.
Он вынул носовой платок и зажал им нос. Неплохая мысль. Я сделал то же самое.
Риди было за пятьдесят, а Нейлор, похоже, ровесник толстяка из «Скорой помощи». Вероятно, он служил унтер-офицером в Корее. Да, мы много чего получили от этой войны. Интеграцию, продвижение по службе некоторых цветных солдат и множество убитых парней.
– Здесь что-то не так, Энди, – сказал Нейлор. – Давай побудем еще немного.
– Ну кому есть дело до этой девушки, Куинт?
– Мне есть дело, – ответил молодой полицейский.
Меня буквально переполнило чувство гордости. Я впервые видел, что черный и белый полицейские держатся на равных при исполнении служебных обязанностей.
– Я вам еще понадоблюсь?
– Нет, мистер Роулинз. – Риди вздохнул. – Дайте мне ваш адрес и телефон. Мы вызовем вас, если понадобится.
Он вынул из кармана блокнот в кожаном переплете, и я продиктовал ему свой адрес и телефон.
Внизу я со всеми подробностями рассказал о случившемся миссис Трухильо. Дело в том, что она не только охраняла дом от воров, но и сообщала новость всей округе.

Глава 11

Я, признаться, тяжело переживал смерть Поинсеттии. Да, она низко пала, но не следовало желать ей зла. Какая бессмысленная и жестокая смерть, независимо от того, покончила она с собой или же ее кто-то убил. Меня страшила мысль, что на самоубийство ее могла толкнуть угроза выселения. Я гнал эту мысль прочь, но она вновь и вновь возвращалась ко мне с упорством суслика, роющего нору под землей.

* * *

Но независимо от моих чувств жизнь шла своим чередом.
Воскресным утром я встретил Этту-Мэй. На ней было платье из темно-синей ткани с вышивкой в виде гигантских белых лилий и шляпка цвета яичной скорлупы, надетая набекрень. Туфли тоже были белые. Этта никогда не носила обуви на высоких каблуках, однако уступала мне в росте всего лишь каких-то несколько дюймов.
По пути я спросил ее:
– Ты говорила с Крысой?
– Да, позвонила ему вчера.
– И что?
– Да как всегда. Поначалу говорил нормально, а потом опять завел свою песню. Мол, он не из тех, кого можно отвергнуть, будто я чем-то ему обязана. Дерьмо! Да я убью Реймонда, если он снова начнет пугать Ламарка, как в Техасе.
– Он что-нибудь сказал Ламарку?
– Он даже не считает нужным с мальчишкой разговаривать. Почему ты спросил об этом?
– Сам не знаю.

* * *

Церковь Первого африканского баптиста была построена по образцу испанского монастыря. Высоко на стене розоватого цвета, на большом мозаичном панно истекал кровью Иисус, страдающий во имя блага всей своей паствы. Хотя, скорее всего, никто этого не замечал. Прихожане – мужчины, женщины и даже дети были разодеты в пух и прах. Платья, костюмы из шелка, лакированные туфли и белые перчатки. Улыбки и поклоны, которыми обменивались в воскресенье представители двух полов, выглядели бы просто неприлично в каком-нибудь другом месте. Но воскресенье – день, когда следовало чувствовать себя прекрасно и отлично выглядеть.
Рита Кук пришла с Джексоном Блю. Должно быть, он давно уже положил на нее глаз и занял вакантное место, как только она надоела Крысе. Так поступают многие мужчины. Они уступают другим право разбить лед, а потом получают возможность свободного плавания.
Дюпре и его новая жена Зари тоже были здесь. Как-то раз она сказала, что Зари – африканское имя, а я имел неосторожность спросить, какую именно часть Африки она имеет в виду. Она не знала и разозлилась на меня за то, что своим вопросом я поставил ее в глупое положение. И злилась до сих пор.
Я увидел Оскара Джонса, старшего брата Оделла, на лестнице, ведущей в церковь. Этта останавливалась со всеми, кого еще не успела повидать, а я двинулся туда, где стоял Оскар.
Как я и подозревал, Оделл прятался в тени колонны.
– Изи, – окликнул меня Оскар.
– Как дела, Оскар? А, Оделл, и ты здесь!
Сходство между братьями было удивительным, даже одежда висела на них одинаково. Они оба говорили тихо-тихо. Я присутствовал при их беседах и никогда не мог разобрать ни единого слова.
– Оделл, – сказал я, – мне нужно с тобой поговорить.
Я указал на Оскара, и тот изобразил нечто вроде поклона в мою сторону, желая этим сказать, что мы с ним наговорились на год вперед.
Мы с Оделлом обогнули церковь и спустились по узкой цементированной дорожке.
– Послушай, у меня есть дело к белому человеку, который здесь работает.
– К Хаиму Венцлеру?
– Как ты догадался?
– Он здесь единственный белый, Изи. Я не говорю о сегодняшнем дне, потому что он еврей, а они молятся по субботам, как я слышал.
– Я хотел бы с ним познакомиться.
– Что ты имеешь в виду, Изи?
– Я должен кое-что узнать о нем. Налоговый агент схватил меня за одно место, и если я этого не сделаю, он меня упечет в тюрьму.
– Так чего же ты хочешь?
– Я хочу, чтобы меня представили ему, вот и все. Я мог бы для начала поработать в церкви.
Он ответил не сразу. Я понял, ему пришлись не по вкусу мои поползновения пронюхать что-то о его церкви. Но Оделл был надежным другом и доказал это на деле.
Поразмыслив, он кивнул:
– Хорошо. – И, помолчав немного, добавил: – Я слышал о Поинсеттии Джексон.
Мы стояли возле зеленой двери. Пальцы Оделла сжимали ручку, но он не спешил открыть дверь, ожидая моего ответа.
Я покачал головой:
– Копы хотят продолжать расследование, но я не думаю, что ее убили. Ну кому, скажи, нужно убивать больную женщину?
– Не знаю, Изи. Я знаю только, что ты озабочен своими неприятностями, а то, что человек, живущий в твоем доме, вдруг погибает, тебя словно не касается.
– Я тут совершенно ни при чем. Это какое-то дикое совпадение. – Я был искренен, поэтому и Оделл поверил мне.
Он повел меня по лестнице вниз, в подвал церкви, где дьяконы готовились к службе. Мы увидели пятерых людей в одинаковых черных костюмах и белых перчатках. У каждого над нагрудным карманом с левой стороны был вышит зеленый флажок с ярко-желтыми буквами: «Первый африканский». В руках они держали подносы из темного каштана с зеленой фетровой серединкой.
У самого высокого дьякона была оливково-коричневая кожа и тонкие, в ниточку, усики. Коротко остриженные волосы приглажены и зачесаны на косой пробор. От него исходил аромат помады. Красивая внешность этого человека вызывала какое-то неприятное чувство. Я знал, многие женщины из паствы домогались его внимания. Но как только это им удавалось, Джекки Орр оставлял их в безутешном горе. Он был главным дьяконом церкви, и женщины для него служили только средством добиться успеха.
– Как вы поживаете, брат Джонс? – улыбнулся Джекки.
Он подошел к нам и обхватил правую руку Оделла двумя руками в белых перчатках.
– Брат Роулинз, – поприветствовал он меня.
– Доброе утро, – сдержанно ответил я.
Он мне не нравился, и я терпеть не мог, когда неприятный человек величает меня «братом».
– Изи говорит, – сказал Оделл, – что он не прочь поработать на благо церкви, Джекки. Я подумал о мистере Венцлере. Помню, вы говорили, будто Хаиму нужен шофер.
Лично я слышал об этом впервые.
Но Джекки обрадовался:
– Да, да, верно. Так вы хотите нам помогать, брат Роулинз?
– Совершенно верно. Я слышал, вы делаете доброе дело, заботясь о больных и престарелых.
– Вы все правильно поняли! Его преподобие Таун предпочитает благотворительность не на словах. Он знает, что такое работа, угодная Богу. Аминь.
Двое дьяконов тоже произнесли «аминь». Они были совсем юные. Видимо, им угрожала опасность оказаться в какой-нибудь банде, но церковь на этот раз победила.
Двое других – старики, ласковые, благочестивые люди, способные целыми днями возиться с неистово вертящимися в руках младенцами, и мысль пожаловаться даже не приходила им в голову. Они никогда не помышляли занять высокое место Джекки, это было не для них.
Джекки же был политик. Он стремился к власти в церкви, и звание дьякона давало ему эту возможность. Ему было около тридцати, но он держался как умудренный опытом зрелый мужчина. Люди постарше уступали ему дорогу, чувствуя в нем властность и жизненную силу. Женщины ощущали кое-что другое, но и они позволяли ему все, что он пожелает.
– У меня в течение дня уйма свободного времени, Джекки, – сказал я, – а если понадоблюсь вечером, то всегда смогу договориться с Мофассом, у нас с ним полное взаимопонимание. Оделл говорил, вам нужен как раз такой человек, у которого много свободного времени.
– Верно. Почему бы вам не прийти завтра часа в четыре. У нас будет собрание.
Мы пожали друг другу руки, и я ушел. Этта ждала меня, готовая внять божественному слову.
А я, пожалуй, предпочел бы удовлетвориться чем-нибудь покрепче. Но что поделаешь...

Глава 12

Церковь была великолепна и внутри. Большое прямоугольное помещение высотой в тридцать футов вмещало двести кресел. Ряды их двумя ярусами плавно спускались к кафедре священника. Подиум из светлого ясеня украшен свежими желтыми лилиями и увенчан пурпурными знаменами. За кафедрой священника, чуть левее, стояли тридцать бархатных кресел для хора.
Витражи изображали Иисуса в горах, крещение Иисуса Иоанном Крестителем, Деву Марию и Марию Магдалину, распростершихся перед Крестом. Краски были яркие – красные, синие, желтые, коричневые и зеленые. Гиганты из Библии как бы осияли своим светом нас, смертных.
Мы, может быть, и были бедными людьми, но умели строить величественные храмы и достойно хоронить близких.
Мы с Эттой сели в центре. Она – рядом с Этель Мармосет, а я – у прохода. Люди входили через три большие двери, оживленно, но вполголоса беседуя. И поэтому гул голосов не нарушал ощущения тишины.
Когда все уселись или устроились позади, Мелвин Прайд, старший дьякон, спустился по центральному проходу в сопровождении Джекки Орра. Пока они шли, я заметил, что остальные дьяконы расположились поровну по обе стороны паствы. Певчие хора в пурпурных атласных одеяниях вышли из-за кафедры и встали перед красными бархатными креслами.
Наконец по проходу сошла Винона Фитцпатрик, председательница церковного совета. От Мелвина и Джекки ее отделяли двадцать футов. Винона была крупной женщиной. На ней было черное платье свободного покроя и широкополая шляпа с атласной лентой небесно-голубого цвета.
В церкви установилась такая тишина, что можно было услышать, как ее бедра, затянутые в шелковые чулки, трутся друг о друга.
Наблюдая за шествием Виноны, я заметил высокого молодого человека, не сводящего с меня тусклого безжизненного взгляда. Одет он был в приличный коричневый костюм, а широкополую шляпу держал на коленях.
Джекки занял свое место солиста в хоре. Мелвин встал перед ними, воздев руки. Затем его взгляд скользнул куда-то назад и вниз, и я заметил маленькую женщину, сидящую перед большим органом ниже подиума.
Полилась музыка. Глубокие вздохи органа сливались с высоким тенором Джекки. Вслед за ними вступил хор.
– Ангелы, – пробормотала Этта. – Чистые ангелы.
Они пели «Молитву младенцу Иисусу».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28