Я кивнул, мысленно оценивая физическую силу Мелвина.
– С кем ты разговаривал, Мелвин? – спросил я.
Правая сторона его лица снова передернулась.
– Мне не надо было ни с кем разговаривать, Изи Роулинз. Я тебя знаю. Многие годы ты совал нос в чужие дела. Говорят, это ты засадил в тюрьму Форни-младшего. А еще говорят, за Реймондом Александром тянется кровавый след от Парии в Техасе до нашего Уаттса.
Все было сущей правдой, но я вел себя так, словно слышал возмутительную ложь.
– Ты сам не знаешь, что говоришь, парень. Моя единственная забота – подметать там, где прикажут.
– А ты хитер. – Мелвин улыбнулся и подмигнул одновременно. – Этого у тебя не отнимешь! Я заметил, как ты навострил уши, когда мы с Джекки разговаривали на церковной лестнице. И как ты сошелся с Венцлером. Ты своего не упустишь. Все знают – ты мастер торговаться. Но чем бы ты ни занимался, все это не имеет никакого отношения к христианской любви. На этот раз кое-кто проговорился, и теперь я знаю, что это ты.
– О чем речь, не пойму?
– Я не должен тебе ничего объяснять. Я знаю, и все.
– То, что с тобой происходит, имеет название, – сказал я. – Паранойя. Человек, страдающий паранойей, страшится несуществующих вещей.
Щека у Мелвина дернулась, и он снова улыбнулся.
– Да, – сказал он, – я действительно испугался. Только знаешь, с испуганным животным надо обращаться осторожно. Оно способно на неожиданные поступки. Только что в страхе спасалось бегством, а в следующий момент готово вцепиться тебе в глотку.
– Это ты и собираешься сделать?
Мелвин вскочил с кресла и поставил свою чашку на подлокотник. Я в точности повторил его движения.
– Оставь это, Изи. Оставь.
– Что?
– Мы оба знаем, что именно. Может быть, мы в чем-то ошибаемся, но ты знаешь, мы творили добро.
– Хорошо, – сказал я, стараясь придать своему голосу убедительность. – Давай оставим это, поскольку оба знаем, что происходит.
– Ты услышал все, что я хотел сказать.
Мелвин умолк. Шляпы у него не было, он просто повернулся и вышел.
Я вышел вслед за ним и смотрел, как он вышагивает между грядками картошки и клубники. Шагает решительно, но осторожно.
Когда он ушел, я достал из чулана револьвер и сунул в карман.
Часом позже я подъезжал к дому на Семьдесят шестой улице. Дом принадлежал Гектору Уэйду, паяльщику из восточного Техаса. Гектор обычно оставлял свою машину в переулке возле дома, и маленький гараж на заднем дворе пустовал. Он настелил там полы, провел свет, залудил дыры и сдавал его за двадцать пять долларов в месяц.
Главный дьякон церкви Первого африканского баптиста Джекки Орр жил здесь вот уже более трех лет.
Гектор был на работе. Я оставил машину перед домом и пробрался к лачуге Джекки. Никто не ответил на мой стук, я открыл замок и проник внутрь.
Днем Джекки работал подметальщиком, и я был уверен, что мне никто не помешает. А если бы даже это случилось, то вряд ли этот кто-то будет вооружен.
В гараже царил жуткий беспорядок. Нет, здесь не было обыска. Просто Джекки – никуда не годный хозяин и не умеет поддерживать порядок в своем жилище, как, впрочем, и большинство холостяков.
Возле постели лежала толстая пачка бумаг с текстом, напечатанным на ротаторе буквами пурпурного цвета. На титульном листе значилось: «Причины африканской миграции». Это был длинный бессвязный трактат о Маркусе Гарви Гарви, Маркус (1887 – 1940) – идеолог буржуазно-националистического движения в США за переселение негров в Африку (гарвизм).

, рабстве и наших предках в родной Африке. Мне и в голову не приходило, что Джекки читает подобную литературу.
Но больше всего меня поразил его гардероб. В шкафу висело по меньшей мере тридцать костюмов и стояло столько же пар обуви соответствующих цветов. На ночном столике лежали красивое кольцо и дорогие часы. Я знал, на скромный заработок он не мог позволить себе такую роскошь. Ну а женщины должны были слышать звон свадебных колоколов, чтобы выложить такие деньги.
Под нижним ящиком бюро лежал толстый конверт. Больше тысячи долларов двадцатками и менее крупными купюрами. Там же еще один перечень имен. В этом списке упоминались также денежные суммы:
"Л. Таун – 0;
М. Прайд – 1300;
Дж. Орр – 1300;
С.А. – 3600".
Деньги переходили из рук в руки. В случае с Джекки они превратились в костюмы. Я не знал, кто такой С.А., но решил найти его.
Деньги я не тронул, но список захватил с собой. Иногда слова стоят дороже денег, в особенности когда вы рискуете собственной задницей.

Глава 30

В забегаловке Джона не было никого, кроме Оделла, который сидел на своем привычном месте в углу и поглощал свой сандвич. Он даже не ответил на мой кивок.
Тяжело терять такого друга, но все так перемешалось, что я не способен был даже обидеться на него, просто у меня свело кишки.
Джон принес мне виски, и я спросил его:
– Ты видел сегодня Джексона?
– Нет, – ответил Джон. – Но он придет. Джексон предпочитает бар, где не принято учинять дебош.
– Значит, ты обеспечиваешь ему безопасность.
Джон пожал плечами:
– Многие его не переносят. У него симпатичная внешность, и в то же время он на редкость туп.
Я расположился в дальнем конце стойки и выжидал.
У Джона всегда обретались несколько пьяниц и бизнесменов, каждый из которых решал здесь свои дела. Время от времени здесь появлялась девочка, подыскивающая себе клиента, но это случалось редко, потому что Джон не хотел иметь неприятностей с полицией.
Джексон Блю заявился примерно в половине второго.
– Привет, Изи, – пропищал он.
– Привет, Джексон. Присаживайся ко мне.
На нем был свободный пиджак, серебристый, как кожа акулы. На его фоне угольно-черная физиономия выглядела, как негатив фотографии белого человека.
– Как жизнь, Изи? – Джексон поприветствовал меня так, словно я был его лучшим другом.
Пять лет тому назад меня чуть не убил грабитель по имени Фрэнк Грин. Я до сих пор не смог избавиться от подозрения, что именно Джексон сообщил Грину, теперь уже покойнику, что я иду по его следу. Однажды у нас с Джексоном зашел разговор об этом, и в тот же вечер Фрэнк приставил нож к моему горлу. Конечно, Джексон лично ничего не имел против меня. Просто он занимался единственным бизнесом, доступным для него, – продавал информацию.
– Дела неважные, Джек, хуже некуда. Хочешь выпить?
– Еще бы.
– Джон, принеси Джексону его молочко.
Пока Джон наливал Джексону тройную порцию виски, тот заулыбался и спросил:
– В чем дело?
– Ты знаешь о происшествии в церкви Первого африканского баптиста?
– А как же! Рита потащила меня туда в позапрошлую субботу. – На лице Джексона появилось благостное выражение. Я понял, сейчас начнет заливать насчет любовных штучек, которые вытворяла с ним Рита.
Я прервал его:
– Ты слышал что-нибудь об убийствах?
– О чем ты говоришь?
– Недавно повесилась Поинсеттиа, и я обнаружил ее труп.
– Да, я это слышал. – Его глаза загорелись желтым огнем. – А потом ты обнаружил труп священника. Они думают, это ты их убил?
– Да, но фараоны даже не знают, кто эта девушка. Им очень хочется доказать, что убийцей был я.
– Чушь, – фыркнул Джексон. – Эти ублюдки не способны найти улики, даже если они прилеплены у них к заднице.
– Может быть, ты что-нибудь об этом знаешь, Джексон?
Джексон посмотрел через плечо на дверь. Определенно что-то знает, но еще не решил, стоит ли мне рассказывать. Он потер подбородок и примерно полминуты настороженно молчал, а потом спросил:
– Что ты делаешь в городском колледже?
– Ты о чем?
– Ты ведь ходишь туда, не так ли?
– Да.
– И что ты там изучаешь?
– Основы, восстановительный курс. Изучаю основы истории и английского языка, то, чего не получил в вечерней школе. Я прошел еще два продвинутых курса.
– А какую историю ты проходил?
– Европейскую, начиная с Великой Хартии.
– Значит, о войне.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Все, что я читал о Европе, связано с войной. Война Алой и Белой Розы, крестовые походы, революция, кайзер, Гитлер, коммунисты. Дерьмо! Все они затевали войны ради богатства и территорий.
Конечно, он был прав. Джексон Блю всегда прав.
– Ты хочешь посещать школу?
– Может быть, ты как-нибудь возьмешь меня с собой? Я погляжу.
– А как с церковью, Джексон?
– Ты говоришь, фараоны даже не знают, кто эта девушка?
– Им ничего не известно.
– Может, мне поучиться в школе и стать полицейским?
– Не забудь, чтобы стать полицейским, нужно быть ростом минимум в шесть футов и восемь дюймов.
– Чепуха. Среди белых я буду выглядеть как человек среднего роста. Ты угостишь меня еще разок, Изи? – Он указал своим длинным черным пальцем на пустой стакан.
Я подал знак Джону, чтобы он принес еще одну порцию. Когда Джон отошел, Джексон сказал:
– Ее зовут Таня, Таня Ли.
– Где она жила?
– Не знаю. Я только что услышал о ней от молодого дьякона Роберта Уильямса.
– Он не говорил, откуда она?
– Нет. Она убеждала его гордиться цветом своей кожи и преклоняться перед Африкой.
– Правда?
– Правда. – Джексон ухмыльнулся. – Ты знаешь, я люблю девочек, как всякий чернокожий, но не надейся, что я поеду в Африку.
– Почему же, Джексон? Тебя страшат джунгли?
– Да нет, дьявол меня побери. Африка не более дикая страна, чем Америка. Но я не могу себе представить, чтобы африканцы по-доброму отнеслись к американским неграм. Мы слишком долго жили врозь. – Джексон покачал головой. У него был почти что печальный вид. – Слишком долго.
Джексон готов был прочитать целую лекцию о культурном барьере между континентами, но я уже понял, куда он клонит.
– Ты когда-нибудь слышал о группе под названием «Африканская миграция»?
– Конечно, а ты что, о ней не знал? Это в Авалоне, возле бара «Белая лошадь».
Я вспомнил это место. Прежде там был магазин скобяных товаров, потом владелец умер, и его наследники продали помещение брокеру по недвижимости, а тот сдал в аренду ближайшим церквам.
– Я думал, там церковь.
– Да нет, Изи. Это люди Маркуса Гарви. Они агитируют за возвращение в Африку. Ты знаешь что-нибудь про Дюбуа? Дюбуа, Уильям Эдуард Беркхардт (1868 – 1963) – американский писатель, социолог и общественный деятель.


– Про кого? О ком ты говоришь?
– Дюбуа. Он знаменитый негр, ему почти сто лет. И он постоянно пишет о возвращении в Африку. Наверное, ты никогда о нем не слышал, потому что он коммунист. А в колледже не говорят о коммунистах.
– Так откуда ты-то знаешь о нем?
– Для этого существуют библиотеки, парень. Кстати, никто не запрещает и тебе туда заглядывать.
Не так часто бывает в жизни, когда ты вдруг узнаешь что-то значительное. В этот вечер Джексон научил меня тому, чего я никогда не забуду.
Но тогда у меня просто не было времени обсуждать полученные сведения с политической точки зрения. Я должен был понять, что происходит, и моей следующей остановкой была «Африканская миграция».
– Спасибо, Джексон. Тебе не хочется проехаться еще?
Я положил на стойку пятидолларовую бумажку. Джексон накрыл ее своей костлявой ладонью. Потом чокнулся со мной.
– Не волнуйся, Изи, я буду здесь. Ты наверняка их найдешь. Они устраивают свои сборища почти каждый вечер.

* * *

В тот вечер в бывшем магазине скобяных товаров действительно состоялось собрание. Вокруг возвышения в дальней части комнаты человек сорок слушали выступления ораторов.
У входа меня остановил великан ростом в шесть футов шесть дюймов, а может быть, выше. И поперек себя шире. Его большая лапа, протянутая ко мне, напоминала руку гигантской куклы.
– Вы на собрание? – спросил он.
– Да, – ответил я.
– Мы нуждаемся в скромном подаянии, – сказал великан и выразительно потер пальцем о палец.
– Они не хотят нас, и мы не хотим их, – донесся женский голос из дальнего конца большой комнаты.
– Насколько скромной? – осведомился я.
– Один доллар за одного джентльмена, – улыбнулся он.
Я вручил ему две полудолларовые монеты с изображением статуи Свободы.
Люди, собравшиеся здесь, были настроены серьезно. Большинство мужчин носили очки, у каждого второго под мышкой торчала книга или пачка бумаг. На меня никто не обратил внимания. Я был всего-навсего еще одним братом, стремящимся туда, где он сможет высоко держать голову.
В толпе я увидел Мелвина Прайда. Он внимательно слушал оратора и потому не заметил меня. Я спрятался за колонну, откуда мог спокойно наблюдать за ним.
Оратор говорил о родине, об Африке. О стране, где живут такие же люди, как присутствующие в этой комнате. Там все короли и президенты чернокожие. Эти слова меня тронули, но не настолько, чтобы я упустил из виду Мел-вина. Он нервно озирался по сторонам и потирал руки.
Толпа взорвалась бурными аплодисментами. Женщина в африканской хламиде склонила голову в знак благодарности за признание и уступила место на подиуме следующему оратору. У нее было пухлое светло-коричневое личико не по летам развитой школьницы, серьезной, но невинной. Мелвин подошел к ней и что-то зашептал на ухо, пока следующий оратор собирался обратиться к слушателям.
Из рук в руки перешло нечто, похожее на пачку денег.
Человек на кафедре пылко восхищался великолепной негритянской женщиной, которая завоевала лидерство, несмотря на свои молодые годы.
Я понял, что она дружила с Мелвином. На мгновение она оторвалась от своих деловых операций и встретилась глазами с оратором.
Мел вин, видимо, покончил со своими делами и направился к выходу.
– Соня Ачебе, – произнес оратор.
Слушатели снова захлопали, и молодая женщина взошла на подиум.
– Мисс Ачебе?
– Да?
Она улыбнулась мне.
– Извините, мэм, меня зовут Изи, Изи Роулинз.
Она чуть нахмурилась, будто пыталась припомнить, о чем ей говорит мое имя.
– Я слушаю вас, брат Роулинз.
Мировоззрение «Миграции», так же как и большинства организаций чернокожих, было основано на религиозных принципах.
– Я хотел бы поговорить с вами о Тане Ли.
Теперь она знала, кто я, и, ничего не сказав, просто повела меня за собой. Мы вышли в тот момент, когда очередной оратор начал проповедь.

* * *

– Что вы хотели узнать о сестре Ли? – спросила она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28