Еще он состоял в «Анонимных алкоголиках», они и эту тему обсудили, так что к тому моменту, как Беверли предложила перекочевать в самый модный нынче клуб «Гэтсби», они не то чтобы подружились, но по крайней мере уже нормально общались.В такси по дороге в клуб Джет раздумал ехать.— Знаете, ребята, меня что-то разница по времени догнала, — проговорил он, потягиваясь и зевая во весь рот. — Вы поезжайте, а я лучше на боковую.— Ни в коем случае! — возразила Беверли и ущипнула его. — Ты с нами, я настаиваю.— Дай хоть дух перевести, — слабым голосом взмолился Джет. — В Милане сейчас пять часов утра. Да еще моя девушка устроила мне бурное прощание.— Тем хуже для тебя, — ответила Беверли, не желая принимать отказ. — Считай, что мы устраиваем тебе такое же бурное приветствие. Ни на какую боковую я тебя не отпущу.— Да?— Я же сказала: ни под каким видом! Он улыбнулся и взял сигарету.— Ну, что с тобой поделаешь?! Она улыбнулась в ответ.— Давно бы так.В клубе «Гэтсби» у Беверли был знакомый охранник при входе. Она подплыла к грозному громиле, обняла его, поцеловала в щеку, и тот провел их внутрь, минуя толпу желающих. Эта сцена напомнила Джету старые времена, когда он сам был на дружеской ноге со всеми охранниками и вышибалами в городе. Его все знали. Но не все привечали.Если начать вспоминать, из скольких его заведений вышибали…Но теперь все изменилось. Он взялся за ум, и надо признать, было очень приятно это осознавать.
Марина под любым предлогом начинала названивать Максу.— У Лулу температура, она хочет тебя видеть, — сообщила бывшая жена на этот раз.Макс подавил раздражение. Было уже поздно, и ему совсем не улыбалось снова выезжать в город.— Утром заеду, — строго произнес он.— Не годится, — возразила Марина. — Твоя дочь хочет тебя видеть немедленно.Он знал, Марина думает, что он лежит в постели с невестой. И всеми способами пытается ему подгадить.Что ж, жаль, конечно, но он не был в постели с невестой. Они с Эми еще не жили вместе. И даже ни разу не были близки. Эми хотела дождаться регистрации брака, и он уважал это решение. Высоконравственная девушка. Какой контраст с современными светскими хищницами, жаждущими немедленно захомутать состоятельного мужика!— Хорошо, — проворчал он.— Хорошо — что?— Через пятнадцать минут буду.— Вот так бы сразу, — проговорила Марина столь ненавистным ему тоном превосходства.Последнее слово всегда должно было остаться за ней. Макса это не трогало, он привык, хотя после женитьбы на Эми все должно будет перемениться. Больше никаких телефонных звонков посреди ночи — разве что по крайней необходимости. Бывшей жене скоро придется усвоить, что он стал для нее недоступен.Он позвонил в гараж и попросил подогнать машину к выезду. Ехать совершенно не хотелось, но он беспокоился за Лулу. Он подумал, не позвонить ли своему врачу, потом решил сначала взглянуть на дочь. Черт, как это все некстати.Марина встретила его у дверей квартиры в прозрачном пеньюаре и отороченных мехом тапочках на высоких каблуках. Как всегда, она была идеально накрашена, а прямые льняные волосы до плеч тщательно расчесаны.Все такая же красивая. Даже странно, что она никак не может найти себе мужика. При такой внешности?!К несчастью, причина была понятна. Она не хотела ни с кем связывать свою жизнь, потому что ей нравилось носить титул миссис Максвелл Даймонд. Он был для нее как недостающее родовое клеймо. Для Марины признание в свете было превыше всего, а то, что теперь к ее титулу была присоединена приставка «экс», в ее кругу считалось досадной мелочью.— Ну, как Лулу? — спросил он, входя в мраморный холл.— Уснула, — ответила Марина безучастно. — Лучше тебе ее не беспокоить.— Что ты хочешь этим сказать — «не беспокоить»? — возмутился он. — Ты же мне сама сказала, она требует меня.— Очень жаль, но ты слишком долго ехал, — проговорила Марина с обычными металлическими нотками в голосе. — Это хорошо, что она спит. Быстрее поправится.Ему захотелось дать ей пощечину. Поставить отпечаток своей ладони на этом сливочно-белом личике.Но он сдержался. Он всегда умел себя контролировать. Выходка была типичной для Марины, так что он не очень удивился.— Пойду хоть взгляну на нее, — сказал он, намереваясь пройти мимо жены.— Нет! — Марина заслонила путь. — Ты ее разбудишь. Ты же знаешь, у нее очень чуткий сон.— Конечно, знаю, — сухо ответил он. — Она ведь моя дочь, не так ли?Это было утверждение, а не вопрос. И когда Марина лукаво буркнула: «Не исключено», — Макс опешил.— Что ты сказала? — накинулся он.— Я сказала, сейчас тебе, возможно, лучше поехать домой. — Марина двинулась прочь.Но дело было сделано.Макс в ярости выскочил из квартиры. Семя сомнения не только было брошено, но и пустило прочные корни.
При первой же возможности Крис улизнул с фуршета и направился в ресторан «Элейн», на встречу с другим клиентом, писателем Грегори Дарком — встрепанным медведем, специалистом по кровавым криминальным драмам, которые в известной степени основывались на реальных событиях. По трем его романам были сняты вполне успешные фильмы, а в данный момент Крис вел переговоры о новой крупной сделке с киностудией «Юниверсал».Грегори был из Англии. Грузный, под шестьдесят. У него были воспаленные глаза, пережившие не одно тяжкое похмелье, и на удивление густые седые волосы. Половину времени он проводил в Голливуде, где у него был дом на берегу в Малибу и необходимая для жизни подружка-блондинка, а вторую половину — на Манхэттене; здесь он жил в квартире, забитой книгами, со сварливой женой-лесбиянкой.Грегори был старомоден. Пил «Джек Дэниэлс», курил крепкие гаванские сигары и любил похвастать своей обширной коллекцией оружия.— Угощайся, — сказал он хрипловатым от выпивки голосом. Он сидел с двумя приятелями — один был отставной капитан полиции. — Как поживает вонючая Калифорния?Грегори любил подчеркнуть, что не является поклонником Лос-Анджелеса. Однако, загорая на обширной террасе своей шестимиллионной виллы в Малибу с блондиночкой под боком и в окружении соседей-кинозвезд, он производил впечатление вполне счастливого человека.— Дела с новым контрактом продвигаются, — доложил Крис и придвинул себе стул. — Думаю, через пару недель пришлю тебе черновой вариант.— Жду не дождусь, мой мальчик, — не без сарказма протянул Грегори. — На этот раз я хочу получить все и сразу.— Получишь, — сказал Крис и заказал скотч в высоком стакане и с большим количеством льда. Он знал, как сделать вид, что пьешь наравне с Грегори, и при этом не свалиться под стол. Вся хитрость во льду — его надо класть много.— Отлично, — просиял Грегори и повернулся к дружкам: — Этот мальчик лучше всех.Крису не нравилось, когда его называют мальчиком, но он знал, что у Грегори просто манера такая, да и стоит ли ломаться перед денежным мешком?После двух стаканчиков он откланялся и на такси вернулся во «Времена года». По дороге позвонил одному из своих помощников в Лос-Анджелесе и выслушал доклад о прошедшем дне. Ничего не терпящего отлагательства, по счастью, не случилось. Никаких серьезных проблем, хотя что-то, конечно, всегда происходит.Завтра утром он повидается с отцом и, бог даст, уедет из Нью-Йорка куда более богатым человеком. Глава 9 В каком-то смысле Дайан Дозье боялась этих выходных наедине с дочерью. Ни одна встреча у них не обходилась без ссоры. Либерти так до конца и не простила ей отказ от певческой карьеры (по причине ее бесперспективности) в пользу стабильного заработка и постоянного места жительства.Дайан прекрасно знала, что дочь считает ее работу у мистера Даймонда унизительной и недостойной. Но Либерти всего девятнадцать лет, она совсем не знает жизни и не представляет, каким боком она иногда к нам поворачивается. Очень скоро она познает подводные камни самостоятельной жизни, особенно для женщины с ребенком на руках.Дайан вздохнула. Либерти красивая девочка, даже очень красивая, так что, если хватит ума, найдет себе достойного человека и остепенится. Довольно этих глупостей. «Карьера, карьера». Уж кто-кто, а Дайан знает, что такое гоняться за несбыточной мечтой.Вот уже много лет она настойчиво, изо всех сил отговаривает дочь, а это нелегко, потому что Либерти упряма и никого не слушает. Это у нее с детства. К тому же она действительно талантлива, но Дайан знает, что одного таланта мало. Слишком много вокруг одаренных девочек, готовых на все, чтобы пробиться. Увы, даже делая «все», никто не гарантирован. В этом деле главное — удача и выбор момента. А еще — хороший наставник, который бы в тебя верил и планомерно взращивал.Дайан снова вздохнула. Ярким примером такой удачи и точного попадания по времени была Мэрайя Кэрри. Если бы она не познакомилась с Томми Моттолой, да если бы могущественный хозяин студии звукозаписи не надумал сделать из нее звезду…Дайан спускалась к себе на цокольный этаж особняка мистера Даймонда и размышляла о том, что вообще-то приезд дочери, пускай и на несколько дней, большая радость. С другой стороны, Либерти наверняка не удержится от колкостей и критических замечаний — если, конечно, она не переменилась, что вряд ли.Как было бы здорово, если бы они наконец поладили. Но у Либерти столько комплексов, что требовать от нее дружелюбия и покладистости наивно.
День тянулся бесконечно. Не привыкшая бездельничать, Либерти изнемогала от скуки. Сначала думала поработать над начатой песней — были несколько разрозненных куплетов, которые никак не получалось дописать. Потом решила, что настроение не то. Чтобы сочинять, необходимо вдохновение. Так не бывает, чтобы взял ручку — и создал что-то божественное.Тем хуже для нее. А жаль, что этим процессом нельзя управлять. И еще много чего жаль. Например, жаль, что у нее нет отца.Мама убедила ее, что отца у нее никогда не было. Дайан отказывается говорить на эту тему, и, сколько бы Либерти ни допытывалась, все тщетно. Даже Арета не имела понятия, кто был ее отец.— Твоя мама мне никогда о нем не рассказывала, — сообщила Арета, когда Либерти еще только перебралась к ним жить. — Сестренка уехала из дома в шестнадцать лет, хотела выступать в Нью-Йорке, а когда через несколько лет залетела, то нашим никому не сказала. Судя по всему, ее все устраивало. Она ведь тебя одна растила, пока ко мне не прислала. Замуж ни за кого больше не вышла, и ни о каком постоянном мужчине мы тоже не слыхали. Правда, твоя мама всегда на этот счет скрытничала, она вообще себе на уме. Мы с ней сестры, но я ее совсем не знаю.Либерти ловила каждое слово, ведь Арета рассказывала куда больше, чем можно было выудить из Дайан.— А как ты думаешь, почему она все бросила и пошла в горничные? — спросила она.— Бросила что? Ты о чем толкуешь-то, солнышко? — вздохнула Арета. — Насколько я слышала, она перебивалась с хлеба на воду, выступая во всяких кабаках. Думаю, что постоянный заработок, да еще жилье, казались ей очень даже неплохим вариантом. И за аренду платить не надо. Никаких тебе забот. И между прочим, она не горничная, а экономка, это разные вещи!— Один черт, — буркнула Либерти.— Нет, разница очень большая, — не согласилась Арета. — Она же не стоит на четвереньках и не надраивает ему сортир.Либерти часто фантазировала на тему, кто был ее отец. До переезда к мистеру Даймонду у мамы перебывало много бой-френдов. Одного она хорошо запомнила: его звали Леон, он был высокий (мама тоже рослая), у него были музыкальные пальцы (у мамы тоже), и, как мама, он был певец. Либерти запомнилось, что он какое-то время жил у них и относился к ней, тогда пятилетней девчонке, как к своей дочери. Даже водил ее гулять в Центральный парк и в зоопарк, а самое памятное — как по субботам он усаживал ее рядом с собой и давал слушать свои любимые записи. Марвин Гей, Смоки Робинсон, «Темптей-шенс», Глэдис Найт. Она их обожала. К семи годам она уже знала всех великих исполнителей соула и, к восторгу взрослых, могла вполне прилично воспроизвести исполнение Дайаны Росс или Пэтти Лабель.Иногда, и это был настоящий праздник, мама с Леоном брались петь дуэтом, и Либерти сидела и восхищалась: они были прекрасной парой и пели чудесно.Леон прожил с ними года два, пока однажды ночью Либерти не проснулась от громкой ссоры, а наутро Леон собрал вещи и ушел.Она помнила, что кожа у Леона была очень черной, и у мамы тоже. А у нее самой кожа светлая, какао с молоком, так что в конце концов она пришла к грустному заключению, что Леон не мог быть ее отцом. Это ее огорчило, но что поделаешь?Еще ей запомнился день, незадолго до ее изгнания из особняка, когда мама поставила ее в ванной перед зеркалом и прочла лекцию о цвете кожи.— Видишь это лицо в зеркале? — сурово спросила мама. — Это черное лицо, девочка. Ты меня слышишь?— Да, мама, — ответила Либерти. Мамина напряженная интонация ее испугала.— Мы живем в мире, где полно предрассудков, и черная кожа — основание для дискриминации. Лучше тебе сразу зарубить себе это на носу.— Хорошо, мама, — прошептала она.— Тогда скажи это вслух.— Я черная.— Правильно, и никогда — слышишь? — никогда об этом не забывай. Потому что, если ты с твоей светлой кожей и сможешь сойти за белую, правда все равно рано или поздно выплывет наружу.— Да, мама.— Ты умная девочка, ты можешь добиться всего, чего захочешь. Сделай так, чтобы твое происхождение не тянуло тебя назад.— Хорошо, мама.В тот день она осмелела — ведь она имела право знать.— Мама, а мой папа был белый? — спросила она, затаив дыхание. Либерти не в первый раз задавала этот вопрос, но сейчас рассчитывала наконец получить ответ.Дайан нахмурилась, закатила глаза и пробурчала, что это не имеет значения, что папы все равно с ними нет и никогда не было и что Либерти давно пора перестать задавать эти вопросы.Отлично! Так и жить, что ли, в неведении? Это нечестно! Она имеет право знать, и сегодня, волей-неволей оказавшись в мамином доме, она твердо решила допытаться.В конце концов, ей уже давно не двенадцать лет. Ей уже девятнадцать, и маме пора уяснить, что ей необходимо знать правду. Глава 10 Эми с радостью предалась не свойственным для себя занятиям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60