Зато, если отказаться от сражения, враг сам изнурит себя, так ничего и не добившись. Было решено укрепить парижские предместья, сильно пострадавшие в прошлый раз. Что же до всего остального, то оно отдавалось на полный произвол англичан. Дю Геклен со своей армией будет неотступно преследовать врагов и беспрестанно тревожить нападениями.
***
Герцог Ланкастерский высадился в Кале 25 июня 1373 года. Сопровождали его герцог Жан IV Бретонский, Эдуард Спенсер, коннетабль Англии, пятнадцать тысяч человек и тридцать тысяч лошадей. Как только об этом стало известно, армия дю Геклена выступила в поход, держа путь на север.
Ланкастер начал с опустошения Артуа и Пикардии. Он двигался медленно, действовал методично. В начале августа он принялся за Вермандуа.
Армия дю Геклена наткнулась на англичан к югу от Сен-Кантена. Согласно предусмотренному плану, она уклонилась от сражения и разделилась на три части. Две из них сдерживали войско Ланкастера с флангов и постоянно тревожили мелкими стычками. Третья шла сзади и добивала отставших.
На свою беду Франсуа оказался именно в этом последнем отряде и на собственном опыте узнал, что такое английский набег. По дороге в Бринье он видел ужасы, оставленные после себя мародерскими «дружинами»; но то, что ожидало его здесь, было ничуть не менее ужасно. Опустошения, которые производило английское войско, напоминали потраву, учиненную стаей саранчи. В коридоре шириной около двух километров уничтожено было все, что только возможно, и в то же время по обе стороны от него страна оставалась нетронутой. Казалось, какой-то великан прошелся тут с косой.
Англичане на своем пути истребляли все. В первую очередь — людей. Правда, они не свирепствовали, подобно бриганам; ни пыток, ни отрезанных носов и ушей, ни частей тела, развешанных на деревьях, ни похищений женщин. Англичане вели себя не как изверги, а как обыкновенные убийцы.
Все, что еще оставалось живого, исчезло: не только люди, но и животные, начиная с коров, валявшихся на лугах, до кур, собак и кошек. Не давали никакой пощады и растительной жизни: фруктовые сады и виноградники вырубались, поля сжигались. Иногда та же участь постигала даже леса. Что касается домов, то от них не осталось ничего, кроме пыли.
Вопреки тому, на что рассчитывал Ланкастер, англичанам не удалось дойти до Парижа. Путь им преградила вторая французская армия под командованием герцога Бургундского, крепко удерживая мосты, броды и все возможные проходы. Не имея возможности двигаться из Шампани на север, Ланкастер повернул на юг. За ним по пятам, на расстоянии всего нескольких лье, двигались Франсуа и его товарищи.
В этом коридоре смерти Франсуа познал худшие из кошмаров. Дни сменяли друг друга, а глазам представало все одно и то же зрелище: трупы и дымящиеся руины. Стояла жара, и вонь от разложения, смешиваясь с запахом гари, делалась невыносимой… Они не могли позволить себе оставить жертвы без погребения, и поэтому большая часть времени уходила у них на рытье могил. Порой им попадались разрозненные кучки отставших английских солдат — раненых, больных, охромевших. Завидев приближающихся французов, те не молили ни о какой пощаде. Свидетельства их злодеяний были повсюду, и они знали, что надеяться им не на что. Они позволяли себя резать, как бараны. Некоторые даже сами подставляли шею. Оставалось только ударить…
На этом нескончаемом пути пепла и крови даже Бидо ле Бурк утратил свое добродушие. Впервые он, напиваясь, еще больше мрачнел. Франсуа тоже был угрюм: могильщиками и палачами, вот кем они стали! Временами его охватывало нестерпимое желание погнать коня вперед. Убийцы — там, всего в нескольких лье, они продолжают убивать. Один короткий рывок галопом — и можно догнать их и за все рассчитаться. А они вместо этого дают врагам спокойно уйти!
Однако Франсуа убеждал себя сдерживаться. Он вспоминал рассказ Ангеррана о битве при Креси: разгром тогда случился именно потому, что французское рыцарство бросилось в атаку вопреки приказам. Сейчас они просто обязаны повиноваться: это их безусловный долг… И Франсуа повиновался, хоть это и было тяжело. Боже, как это было тяжело!
Так прошел весь месяц август. В сентябре герцог Ланкастерский, по-прежнему двигаясь к югу, вступил в Ниверне. Несчастные жители Ниверне, увидевшие, как на них обрушились смерть и ужас! Что тут делает эта армия? Как им понять такое? И как можно было им это объяснить? Сказать, что англичанин оказался здесь потому, что ему помешали идти на Париж, который сильно пострадал раньше, и что теперь, стало быть, настал их черед?
Вскоре после Гериньи у Франсуа состоялась одна встреча, которую он никогда потом не забудет.
На том месте, где еще недавно была деревня, уцелел облицованный камнем источник. Возле него Франсуа и Бидо ле Бурк увидели четырех английских солдат, которые пили воду, держась за животы: без сомнения, их мучил кровавый понос.
Заметив всадников, солдаты бросились было бежать, но остановились, вернулись к водоему и положили головы на его край. Франсуа и Бидо были не прочь оставить эту работу другим, но оказались тут самыми ближними, так что приходилось смириться. Они спешились, взяли свои секиры и обезглавили англичан. И в этот миг у них за спиной раздался чей-то голос:
— Убийцы!
Они обернулись. Перед ними стояла женщина. Ее платье обгорело, не хватало изрядного куска, раньше прикрывавшего одну грудь, а все остальное было в прожогах и подпалинах. Волосы у нее тоже спалило огнем, так же как брови и ресницы, что придавало ей поистине устрашающий вид.
Франсуа пробормотал:
— Кто вы?
— Была мельничихой…
Она подняла вымазанную кровью руку и ткнула в него пальцем. Франсуа попятился перед этой женщиной, вышедшей, казалось, из самой преисподней, и споткнулся об обезглавленные тела.
— Вчера я была молода, богата, красива, у меня был прекрасный муж и прекрасные дети… а теперь…
Она всхлипнула и уже не могла остановиться. Мимо них проходили пехотинцы, проезжали всадники; все отводили взгляд… Женщина перестала рыдать и снова набросилась на Франсуа:
— Что вы тут делаете? Считаете трупы? Добиваете умирающих? Вы разве не рыцарь?
— Да, но…
— Разве вы не клялись защищать женщин и детей?
— Да…
— Так что же вы тут делаете?
Франсуа напрягся. Он должен что-то ответить. Это его долг — и ради него самого, и ради этой женщины, даже если она не способна это понять… Ему удалось выговорить:
— Мы спасаем Францию.
Некоторое время женщина молчала; ее взгляд наливался невыразимой ненавистью. Она приблизилась к нему и изо всех своих сил плюнула в щит, висевший у него на груди. Плевок попал на красную половину. Франсуа не вытер его. Он глядел, как тот стекает вниз, на черное, постепенно удлиняясь, словно выкатившаяся из глаза большая слеза.
***
Герцог Ланкастерский достиг Бурбонне в октябре. Отсюда у него был только один выход — Бордо. Но чтобы добраться до столицы Аквитании, ему предстояло сначала пересечь горы Центрального массива. Что он и предпринял. По-прежнему зажатый с трех сторон армией коннетабля, он свернул на запад и пошел через Лимузен.
Холода ударили в середине ноября, как раз когда Ланкастер пересекал плато. Франсуа и его товарищи смогли теперь заметить, насколько армия Ланкастера была потрепана. Их путь устилали трупы людей и лошадей. Разрушения стали не так многочисленны, некоторые деревни оставались совсем нетронутыми. Теперь французы преследовали уже не завоевателей, а измученных людей, которые отчаянно пытались вернуться домой.
Вот тогда Франсуа и узнал печальную весть, которая довела его подавленное состояние до предела: дю Геклен потерял жену. Тифания, прекрасная Тифания умерла. У Изабеллы нет больше крестной… Он вспомнил, как стоял напротив нее в большом зале аббатства Мон-Сен-Мишель. Тогда была чудесная погода, великолепный летний день. Теперь же он увязает в снегу, окоченев от холода и ужаса, уже не первый месяц преследуя войско, на которое не имеет права напасть.
Свои ворота Ланкастеру открыли Тюль и Брив. Поступив таким образом, они, без сомнения, спасли его, потому что иначе вся армия герцога неизбежно погибла бы. В Бриве англичане и встретили Рождество 1373 года. Теперь это был всего лишь оголодавший и деморализованный сброд, клянчивший хлеб у обывателей.
Армия Ланкастера добралась до Бордо в середине января 1374 года. С военной точки зрения это был блестящий успех французов. Их противник потерял восемь тысяч человек из пятнадцати тысяч и двадцать тысяч лошадей из тридцати тысяч, так ни разу и не сумев завязать битву. Но в человеческом плане итог был совсем другим. Этот набег оказался самым чудовищным из всех. На восемь тысяч неприятельских солдат, выведенных из строя, сколько пришлось невинно убиенных?
Войско дю Геклена встало на зимние квартиры в Перигё, но без своего вождя. Вдовый полководец покинул армию на несколько месяцев, чтобы жениться на Мари де Лаваль, наследнице одного из самых знатных родов Франции. Это не был брак по любви, это был брак, которого требовал король. Благодаря новому союзу коннетабль причислялся к высочайшей знати королевства, как то и подобало ему по положению. Бертрану было пятьдесят четыре года, а Мари — шестнадцать…
Весной 1374 года армия снова выступила в поход, на этот раз под командованием Людовика Анжуйского. Боевые действия начались со взятия Брива и Тюля, которые таким образом заплатили за свою дружбу с Ланкастером. Согласно уже установившемуся теперь правилу англичане были взяты в плен, а французы казнены на месте.
Из Тюля войско повернуло на юг, взяв направление к Байонне, которую удерживали англичане. Франсуа и Бидо, прибывшие туда в начале июля, были весьма удивлены, обнаружив под стенами города Генриха Трастамарского. Тот явился со своим войском вернуть долг королю Франции.
Генрих устроил горячий прием в честь Франсуа и еще нескольких присутствовавших там рыцарей, которые, как и он, участвовали в Кастильской кампании. Вскоре началась осада. Франсуа почувствовал себя лучше. Воспоминания об ужасах похода постепенно отдалялись. Стояло лето, и ему нравилось присутствие горячих испанцев. Он тщательно готовился к осаде, решив, что она затянется.
Но осада Байонны продолжалась всего несколько дней. Герцог Анжуйский, оценив надежность крепостных сооружений, счел предприятие слишком рискованным, поэтому снял лагерь и отвел войска. Генрих Кастильский, предоставленный самому себе, мог только последовать его примеру. Тем не менее, он попросил, чтобы с ним была отпущена малая толика французов ради укрепления и обучения его слабой армии. По-прежнему оставалось вероятным нападение его соседа, Карла Злого, и он опасался, что не сможет его отразить. Людовик Анжуйский согласился при условии, что за Генрихом последуют те самые рыцари, которые принимали участие в испанском походе.
Так Франсуа в сопровождении Бидо ле Бурка снова направился в Испанию. 31 июля 1374 года, в день святого Жермена, он прошел Ронсевальским ущельем. При виде этих мест, где был совершен самый прекрасный рыцарский подвиг всех времен, Франсуа охватило глубокое волнение. Ведь именно здесь смерть настигла Неистового Роланда, сжимающего Дюрандаль — непобедимый клинок, рассекавший скалы. Франсуа бросил взгляд на свой боевой цеп, притороченный к седлу. Совершит ли он этим оружием столько подвигов, чтобы его сравнили когда-нибудь с Дюрандалем? Нет… Если и было при нем что-то магическое, то уж никак не боевой цеп, а скорее перстень со львом. Вот с ним Франсуа, быть может, и сумеет однажды расколоть горы или совершить какой-нибудь другой подвиг в том же роде…
Бидо ле Бурк ехал рядом и, поскольку прибытие в Испанию навеяло ему совсем другие воспоминания, отвлек Франсуа от его героических грез, заорав во все горло свою любимую:
У монаха толстый зад!
Ай да зад! Ну и зад!
Франсуа прибыл в Бургос в середине октября и был назначен капитаном кастильской армии. Он получил под свое начало тысячу человек. В первый раз Франсуа довелось командовать столь значительными силами, но он справился с этим без особого труда, по большей части благодаря Бидо. У этого-то имелся немалый опыт, полученный к тому же не столько в замке Вивре, сколько в ротах Протоиерея. Бидо случалось командовать и несколькими тысячами солдат. Он повсюду следовал за Франсуа и поправлял его, когда тот был слишком суров или, наоборот, чересчур снисходителен. Именно от своего капитана Франсуа научился, как добиваться от подчиненных, чтобы они выкладывались до предела своих возможностей. Так миновали целые недели: в обучении солдат, в смотрах снаряжения, в переходах по местности.
Когда служебные обязанности не удерживали его в лагере, Франсуа жил в королевском дворце. Приемы там случались многочисленные. Раньше он всегда ходил с непокрытой головой, но теперь завел себе шляпу, черно-красную, своих цветов, поскольку, будучи испанским грандом, имел привилегию и даже обязанность находиться в присутствии короля в шляпе.
Франсуа стал объектом всеобщего внимания, особенно со стороны дам. Кроме своего титула он обладал еще и тем неоспоримым преимуществом, что был французом. Его просили рассказать о Париже, об Англии, откуда, как стало известно, он совершил побег. Вокруг него складывалась настоящая легенда. И к тому же он был так красив со своими белокурыми кудрями и обликом древнегреческого воина! Молва сделала его неотразимым соблазнителем. Разве не ходил слух о том, что даже дочь герцога Лермы, сама Леонора, неприступная вдова канцлера, не устояла перед его обаянием?
Однако благородные дамы Кастилии были разочарованы. Франсуа проявил себя любезным с каждой, нежным — ни с одной. Просто он оставался верен жене, хотя эта верность и могла бы показаться странной, ведь не колебался же он нарушать ее в других обстоятельствах. Но тогда шла война, и возможность неотвратимой смерти давала ему в собственных глазах право на последнее наслаждение. Теперь же он этого права лишился. Был мир, Франсуа жил во дворце, а его единственным отношением к воинской жизни осталась повседневная муштра…
В феврале 1375 года, после мрачной зимы, когда любая мысль об Ариетте становилась для него пыткой, томясь в монашеском целомудрии, на которое он сам себя обрек, Франсуа получил, наконец, долгожданную весть:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87