Вместе с Черным Принцем, вернувшимся в Бордо после своего ужасного набега на Лангедок, их стало уже двое — сыновей английского короля на земле Франции.
Войско герцога Ланкастерского было немногочисленным: тысяча рыцарей и четырнадцать сотен конных лучников. Но оно было хорошо обучено и необычайно подвижно. Ланкастер немедля предпринял опустошительный рейд по долине Сены. Иоанн Добрый затеял его преследовать, но английский принц оказался слишком хитер, чтобы дать себя поймать. Ему удалось ускользнуть, и он продолжил свои стремительные налеты.
Так длилось больше месяца. А в начале августа ушей французского государя достигла весьма важная новость: Черный Принц отправился маршем на север, опустошая все на своем пути. Его намерением было, без сомнения, соединиться с братом. Настал критический момент, и Иоанн Добрый назначил сбор всех своих вассалов 1 сентября в Шартре.
***
Франсуа де Вивре пустился в путь 24 августа, в день святого Бартельми. Он ликовал. Война представлялась ему даром Божьим. То обстоятельство, что она разразилась так быстро после его посвящения и позволяла немедленно испытать свои силы и храбрость, мог быть лишь божественным вознаграждением.
Франсуа был не один. Туссен и дядя скакали с ним бок о бок. Туссен вез черно-красный флажок — цвета де Вивре; Ангерран ехал во всей своей красе. Его доспехи вышли из рук того же мастера, что и доспехи Франсуа: сияющая сталь, на груди два золотых волка. Богатого куссонского сеньора сопровождали не один, а целых четыре оруженосца, выбранных из числа замковых солдат: первый вез копье, второй — палатку и оружие, третий — припасы в дорогу, а четвертый — бело-зеленый флажок.
Маленький отряд проезжал деревню за деревней. При их появлении крестьяне трогательно выражали свою признательность, а священники благословляли воинов. Франсуа вновь открывал для себя ту Францию, которую видел только во время чумы; он также начинал постигать, что значит быть рыцарем. Он вдруг почувствовал, какая ответственность легла на него: ведь он оставался единственной надеждой, единственной защитой всех этих бедняков, и теперь его долг — победить ради них… Все чаще Франсуа погружался в созерцание перстня со львом.
Что касается Туссена, то этот пребывал в не столь возвышенном настроении. К нему вернулась вся его беззаботность, словно опять настали времена Броонского леса. Уж он-то заставит своих старых врагов англичан сполна заплатить за котел! Каждая капля того кипятка будет отомщена! Особенно Бедхэм — вот кто ощутит на себе его гнев. Ведь не будет же Бог настолько несправедлив, чтобы не поместить англичанина на его пути. И Туссен без конца молитвенно складывал руки, повторяя с комическим усердием:
— Господи Иисусе, Мария, Иосиф, дайте мне повстречать Бедхэма!.. Господи Иисусе, Мария, Иосиф, дайте мне повстречать Бедхэма!..
Ангерран не был расположен смеяться. Как бы ни обернулось дело, он знал, что выступил в свой последний поход. В сорок шесть лет это уже само по себе чудо — быть способным скакать на коне и биться. Потом (если для него еще настанет какое-нибудь «потом») он вернется в Куссон. Возьмет ли он жену, чтобы иметь наследника? Ангерран наверняка знал, что нет. Есть вещи, которые можно совершить лишь однажды. К тому же его наследник здесь; вот он, его сын, скачет с ним плечом к плечу… Впрочем, сеньор де Куссон всегда знал, что у Флоры не будет преемницы.
Ангерран гордился своим крестником. Не только потому, что тот стал исключительным бойцом, но потому, что у него были открытая душа и чистое сердце. А это главное. Теперь его труд завершен, и род Куссонов угаснет с ним вместе… Ангеррану больно было оторвать взор от серебряного щита с двумя муравлеными волками, противостоящими друг другу, с которым он, возможно, в последний раз шел навстречу врагу. Был бы его предок Юг доволен им? Ангерран на это надеялся. Всю свою жизнь он старался вести себя, как подобает рыцарю. Теперь ему оставалось последнее — покрыть славой свой герб.
***
Прибытие в Шартр стало для Франсуа настоящим помрачением очей. Все несметное французское рыцарство собралось здесь, под сенью собора в ответ на призыв короля. Франсуа почувствовал себя совсем маленьким, а их было так много — тысяч десять, быть может, и некоторые из них столь богаты! Каждый миг приходилось сторониться, чтобы дать дорогу чьей-нибудь неслыханно великолепной свите, поскольку многие сеньоры прибыли чуть ли не со всей своей челядью: оруженосцами, слугами, поварами, герольдами, трубачами, музыкантами для увеселения, труверами, танцорами, куртизанками.
С большим трудом прокладывая себе путь в этом столпотворении, Ангерран и Франсуа направились, как и положено, представиться коннетаблю — Готье де Бриенду, герцогу Афинскому, и двум маршалам Франции, Жану де Клермону и Арнулю д'Одрему. Потом они объехали толпу, стараясь увидеть главных военачальников. Один из них особенно поразил Франсуа. Это был человек с профилем хищной птицы, окруженный крикливой ордой. Франсуа спросил его имя. То оказался Арно де Серволь, которого все назвали Протоиереем, потому что был он, как говорили, монах-расстрига. Под его началом имелся небольшой отряд, и он решил послужить королю на время сражения.
Королевский шатер, усеянный лилиями, виднелся издалека: он был самый высокий из всех. Вокруг Иоанна Доброго толпилось очень много народа, но Франсуа все же смог его разглядеть: квадратная голова с выдающимся подбородком, узкий лоб, каштановые волосы, бородка и усы. Рядом с ним держались четверо его сыновей: дофин Карл восемнадцати лет, Людовик — семнадцати, Иоанн — шестнадцати и самый младший, Филипп, который, несмотря на свои четырнадцать лет, следовал за отцом в бой. Находился здесь также брат короля, Филипп Орлеанский. Возрастом он лишь ненамного превосходил королевских сыновей. На всех красовались туники цвета лазури, расшитые золотыми лилиями. Рядом с ними возвышалась воткнутая в землю орифламма — хоругвь святого Дени, которую ангел, сошедший с небес, принес некогда на место будущей базилики.
Перед глазами Франсуа предстала сама Франция — самая большая и самая богатая страна христианского мира. Его страна. Франсуа вздрогнул от восторга.
Ангерран вовсе не разделял воодушевления своего крестника. Это сборище ему не нравилось. Каждый тут шел, куда ему заблагорассудилось, все натыкались друг на друга и переругивались. А показное великолепие раздражало еще больше. Ну какая была нужда тащить с собой золотую посуду, меха, шелка, бочки с вином и повозки, набитые шлюхами? Идти со всем этим в бой? Ангерран опять обнаружил здесь тот ненавидимый им презренный дух тщеславия, из-за которого сгинул орден Звезды. Имелось, правда, одно утешение: среди простолюдинов-ополченцев, также откликнувшихся на призыв короля, оказалось много лучников — таких же самых лучников, как те, которые нанесли рыцарству столь жестокое поражение при Креси.
Но в самый последний момент Иоанн Добрый от них отказался. Ведь он собирался вести войну силами рыцарей и профессиональных солдат! Поэтому король велел отослать по домам «это мужичье, притащившееся сюда, как на ярмарку». После чего он дал сигнал выступать. Ангерран и Франсуа пустились в путь вместе с остальными, затерявшись среди огромной вооруженной толпы; племянник — исполненный надежд, дядя — встревоженный.
И впрямь, действовать требовалось быстро. Армия Черного Принца, выйдя из Бордо, уже добралась до Луары. Если она переправится через реку, то уже трудно будет помешать ее соединению с силами герцога Ланкастерского.
Черный Принц набрал гораздо больше людей, чем его брат: примерно три тысячи рыцарей, две тысячи лучников и две тысячи «подрезчиков». Надо заметить, что с ним было изрядное количество французов. Сеньоры из Борделе, Гиени, Ландов, Гаскони, вассалы его Аквитанских владений с готовностью откликнулись на призыв. Собравшись под командой Жана де Гральи, сеньора д'Аркюшона, которого все звали капталь де Бюш, все эти спесивые дворянчики, совсем недавно залившие кровью Лангедок, с тем же задором отправились опустошать Берри, Пуату, Орлеан и сражаться против короля Франции. Не было у них ни жалости, ни стыда, ни угрызений совести. В войске Черного Принца, наследника английского трона, самые ревностные и свирепые воины звались по-французски: сир д'Альбре, сир де Поммье, де Муссидан, де Кюртон, де Лангуаран, де Рузан, де Лавридан, де Прессак…
Узнав, что французская армия начала преследование, Черный Принц со своими людьми стал отступать к Бордо. Было очевидно, что соотношение сил не оставляло ему другого выбора: у него было семь тысяч, у французов — около двадцати.
Однако не все в войске захватчика разделяли это мнение. Если сам Черный Принц и его правая рука Джон Чандос благоразумно стояли за отступление, то гасконцы рвались в бой. Численное превосходство? При Креси было такое же, что не помешало одержать победу. Как можно дать ускользнуть всему этому богатству, всем этим сеньорам-толстосумам? Никогда больше не подвернется такой случай заработать жирный выкуп!
Капталь де Бюш и его гасконцы сделали все, чтобы затянуть движение своей армии, и так в этом преуспели, что в субботу 17 сентября Черный Принц обнаружил себя обойденным, так как противник воспользовался другой дорогой. Уже виднелись стены Пуатье… Не имея больше возможности уклоняться от боя, Черный Принц, подобно своему отцу, предпочел отыскать благоприятную позицию и стать там лагерем. Его выбор пал на лес Нуайе, располагавшийся на небольшой возвышенности. Колючие заросли представляли собой естественное укрепление для лагеря. Затем ему оставалось только ждать…
В тот же день к вечеру войско Иоанна Доброго прибыло на плато, примыкавшее к лесу Нуайе, на так называемое поле Бовуар. Между обоими лагерями протекал Миоссон, небольшой ручей, приток Клэна, реки, извивающейся по заболоченной местности. Чтобы перейти ее, имелся брод. Было уже слишком поздно, чтобы предпринимать что бы то ни было, и король решил ждать…
***
На следующий день на рассвете король, прослушав мессу, разослал разведчиков. Потом, дождавшись их возвращения, приказал войску построиться в «боевые порядки», иначе говоря, по полкам. Иоанн Добрый решил составить три полка: самый главный он собирался доверить дофину Карлу, придав ему в помощь братьев — Людовика Анжуйского и Иоанна Беррийского; вторым должен был командовать его брат Филипп Орлеанский; а третий полк, резервный, он оставлял за собой.
Таким было представление Иоанна Доброго о командовании войсками. Все определяло наличие королевской крови, и ничего более. Ему и в голову не пришло, что опасно доверять армию молодым людям восемнадцати-двадцати лет без малейшего военного опыта. Согласно рыцарским правилам король и принцы должны первыми повернуться лицом к врагу: это единственное, что имело для них значение.
Впрочем, все это в любом случае было уже неважно, поскольку боевые порядки, которые выстраивались всего за несколько часов до схватки, не обладали никаким единством, составленные наспех коннетаблем и двумя маршалами, а кое-где и самими сеньорами, которые помещались там, где им больше нравилось. Словом, это было чем угодно, но только не боевым построением. А то, что три эти беспорядочные кучи с понатыканными то там, то сям знаменами гордо назывались полками, было не более чем пустым звуком.
Ангерран и Франсуа долго разыскивали знамя Бретани — чистое горностаевое полотнище. Утренний туман еще не совсем рассеялся, и рыцари разъезжали туда-сюда, наобум, лязгая железом; можно было подумать, что бой уже начался, и они попали в самую свалку. Со всех сторон неслись кличи крупных сеньоров, чьи люди собирали вассалов: «Монморанси в первом замке!», «Шатильон, герцог благородный!», «Бурбон, Божья Матерь!», а для тех, кто имел привилегию биться рядом с королем, звучало: «Монжуа, святой Дени!»
Дядя и племянник нашли, наконец, себе место в полку дофина. Франсуа был этим счастлив. Дофину Карлу исполнилось столько же лет, сколько и ему самому, с разницей в пару месяцев, ибо его высочество родился 21 января 1338 года. Это показалось Франсуа добрым предзнаменованием. Он попытался разглядеть дофина в этом столпотворении, но не успел. Войско всколыхнулось: где-то впереди король Иоанн держал речь перед своими людьми. Туман, в конце концов, рассеялся, и Франсуа заметил вдалеке голубое пятнышко на белом коне. Он расслышал только самый конец, когда король возвысил голос:
— Мои прекрасные рыцари, дайте же доказательство вашей доблести и отомстите за беды и разорение, причиненные врагом! Победа нам нужна любой ценой!
В войске раздались крики одобрения, а голос Иоанна сделался еще пронзительнее:
— Никакой пощады! Разите, не зная жалости! Перед вами — всего лишь отребье! Нынче вечером мне нужен только один пленник — английский принц!
Нескончаемый крик стал ответом королю. Франсуа кричал вместе с остальными — изо всех сил. И в то же время он улыбался своему дяде и Туссену. Настал, наконец, великий миг! Он жил теперь полнее, чем когда бы то ни было. Нынче вечером, если Бог того захочет, он будет победителем, а если Бог рассудит иначе, падет среди героев, как его отец при Креси. Какая разница! Оба эти жребия казались юноше равно завидными. Что бы с ним ни случилось, он покроет себя славой!
Франсуа был готов броситься на врага немедленно, но в войсках, напротив того, установилось длительное ожидание. А потом пришел этот невероятный приказ:
— Всем рыцарям спешиться!
Такое решение было следствием плана, принятого Иоанном Добрым. Чуть раньше вернулись разведчики и доложили обстановку: англичане выстроились в боевой порядок и как следует укрепились позади колючих зарослей. Чтобы добраться до них, оставался один лишь узкий проход, где ехать можно только по четыре в ряд.
Поэтому разведчики предложили королю, чтобы триста отборных рыцарей ринулись в атаку, дабы прорвать оборону англичан, а остальная часть рыцарской конницы, спешившись, довершила дело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87