Сама я могла научить ее только основам рисования, но мне казалось, что она достойна, чтобы с ней занимался квалифицированный учитель рисования.Это были изображения лиц. В одном из них я узнала себя. Неплохо. Неужели у меня на самом деле такой чопорный вид? Надеюсь, не всегда. Хотя, возможно, она видит меня именно такой. Было там и изображение ее отца, даже несколько. Его тоже не составляло труда узнать. На обратной стороне листка я увидела изображения девочек. Было трудно понять, кого она хотела нарисовать. Себя? Да нет… Вот это, похоже, Джилли. Однако одно лицо чем-то неуловимо напоминало и Элвину.Я долго смотрела на эти странные лица и так задумалась, что не заметила, как Элвина, перегнувшись через парту, выхватила листок из моих рук.— Это мое, — сказала она.— А это — ужасно дурные манеры, — отомстила я.— Вы не имеете права брать мои вещи.— Дорогая моя, листок был в твоей тетради.— Ему там не место.— Тогда его и наказывай, — легко ответила я. Потом добавила, уже более серьезным тоном:— Прошу тебя, не вырывай ничего у людей из рук. Это очень некрасиво.— Извините меня, — сказала Элвина, но голос ее еще звучал дерзко.Я вернулась к проверке примеров, большинство из которых она решила неверно. Арифметика не была ее любимым предметом. Возможно, именно поэтому вместо того, чтобы решать задачи, она рисовала разные лица. Почему она так рассердилась? И зачем нарисовала эти лица так, что они напоминали сразу и Джилли и ее саму?— Элвина, — сказала я ей, — тебе нужно уделять больше внимания арифметике.В ответ она что-то буркнула невразумительное.— Ты совсем не усвоила правило умножения. Если бы ты считала так же хорошо, как рисуешь, я была бы тобой очень довольна.Она промолчала.— Почему ты не захотела показать мне свои рисунки? Некоторые из них получились действительно хорошо.Снова молчание.— Особенно мне понравилось изображение твоего отца.Даже сейчас при одном лишь упоминании его имени, на ее губах появилась нежная, хотя и немного грустная, улыбка.— А лица этих девочек? Скажи мне, кто они? Это ты или Джилли?Улыбка словно примерзла к ее губам. Затем она быстро спросила:— А вам как кажется, мисс?— Дай-ка мне еще раз взглянуть на них. Поколебавшись, она все-таки протянула мне листок; ее глаза горели от нетерпения.Я принялась внимательно рассматривать лица девочек, затем сказала:— Вот это может быть либо Джилли, либо ты.— Значит, вы все-таки думаете, что мы с ней похожи?— Н-нет. Мне до сих пор это и в голову не приходило.— А сейчас вы так думаете?— Ты в том возрасте, когда дети бывают похожи друг на друга.— Я совсем не похожа на нее! — закричала она. — Я совсем не такая, как эта… идиотка.— Элвина, ты не должна так говорить. Неужели ты не понимаешь, как это жестоко?— Да, вы правы. Но все равно, я не такая, как она. Я не хочу, чтобы вы так обо мне говорили. Если вы еще раз так про меня скажете, я попрошу отца, чтобы он прогнал вас. Он это сделает… если я попрошу его об этом. Мне стоит его только попросить, и вы отсюда уедете.Она перешла на крик, пытаясь убедить себя сразу в двух вещах: в том, что она ни капельки не похожа на Джилли, и что ей достаточно только о чем-то попросить отца, как любое ее желание будет исполнено.Почему? Снова задала я себе этот вопрос. В чем причина такой ярости?На ее лице застыло замкнутое выражение.Спокойно взглянув на часы, приколотые к корсажу серого платья, я сказала:— У тебя осталось ровно десять минут, чтобы закончить сочинение. — И, придвинув к себе учебник арифметики, я сделала вид, что внимательно изучаю его.
Второе происшествие расстроило меня еще сильнее. День прошел спокойно. Закончив занятия с Элвиной, я, как обычно, пошла гулять в лес, а когда вернулась, у парадного крыльца стояло два экипажа. Один из них я узнала — это Питер и Селестина Нэнселлок приехали из Маунт Уиддена. Второй экипаж был мне не знаком: очень красивая карета с гербом. Интересно, чей это герб, подумала я, прежде чем спохватилась, что меня это не должно касаться.С заднего крыльца я быстро поднялась к себе. Ночь была теплая, и, сидя у открытого окна, я слышала звуки музыки, которые доносились из окон гостиной. Я догадалась, что Коннан Тре-Меллин принимает гостей.Мое воображение немедленно нарисовало их сидящими в одной из тех комнат, где я так и не была. А почему, собственно, это тебя задевает? Ты всего лишь гувернантка. Коннан Тре-Меллин, элегантно одетый, наверное, сидит сейчас за карточным столом или слушает музыку вместе с гостями.Я узнала «Сон в летнюю ночь» Мендельсона, и меня вдруг охватило страстное желание быть рядом с ними. Странно, что никогда раньше я не испытывала такой потребности ни в доме тети Аделаиды, когда она устраивала свои вечера, ни на обедах у моей сестры Филлиды. Теперь же меня снедало любопытство, и я не удержалась от соблазна позвонить и вызвать Китти или Дейзи, которые всегда все знали и с радостью делились своими знаниями с любым, кто был готов их слушать.На мой звонок пришла Дейзи. Она выглядела радостно взволнованной.— Я хочу умыться, Дейзи, — сказала я ей. — Принесите, пожалуйста, горячей воды.— Сию минуту, мисс, — ответила она.— Сегодня в доме гости, не так ли?— О да, мисс. Хотя сегодняшний вечер ничто по сравнению с теми приемами, которые бывали здесь раньше. Думаю, теперь хозяин будет чаще принимать гостей, ведь год уже прошел. Так говорит миссис Полгрей.— Здесь, наверно, было очень тихо в прошлом году.— Но так ведь полагается… после смерти в семье.— Конечно. А кого сегодня принимает мистер Тре-Меллин?— Приехали мисс Селестина и мистер Питер.— Я видела у крыльца их карету. — Заметив интерес и нетерпение в своем голосе, я устыдилась: чем я лучше этих болтливых служанок?— Я могу сказать, кто еще приехал.— Кто же?— Сэр Томас и леди Треслин. У нее был такой заговорщицкий вид, будто мне следовало знать что-то очень важное об этих гостях.— Вот как? — спросила я с интересом, чтобы она продолжала.Миссис Полгрей говорит, — сказала Дейзи, — что ему впору в постели с грелкой лежать, а не по гостям разъезжать да с дамочками кокетничать.— Разве он болен?— Да ему уж когда за семьдесят-то перевалило, и сердечко у него неважное. Миссис Полгрей говорит, что с таким-то сердцем недолго и на тот свет угодить и без особых стараний. Не то, что…Она замолчала и лукаво уставилась на меня. Меня так и подмывало сказать ей, чтобы она продолжала, но я понимала, что это ниже моего достоинства. Разочарованная, она замолчала, но затем опять продолжила:— А она-то штучка непростая.— О ком это вы?— Как это о ком, да о леди Треслин, конечно. Вы бы только видели ее. У нее вырез на платье вот до сих пор, а на плече такие цветы — красивее не бывает. Она — красавица, сразу видно, ждет не дождется…— Насколько я понимаю, она не одних лет со своим мужем?Дейзи хихикнула:— Говорят, между ними почти сорок лет разницы, хотя она делает вид, что будто бы все пятьдесят.— Похоже, она вам не очень-то нравится.— Мне-то? Ну и что, что она мне не нравится. Кое-кому так даже очень!Дейзи снова залилась смехом, а я стояла и смотрела на ее неуклюжую фигуру в тесном платье и слушала ее захлебывающийся смех. Мне было стыдно за себя из-за того, что я сплетничаю с прислугой, поэтому я сказала ей:— Так принесите же воду, Дейзи. Я хочу умыться.Дейзи успокоилась и отправилась за водой, оставив меня с более точной картиной того, что в тот момент происходило в гостиной.Я все еще думала о них, когда, умывшись и вынув из волос шпильки, готовилась ко сну.Музыканты играли вальсы Шопена, и эта музыка манила меня и влекла за собой прочь из моей комнатки к недоступным наслаждениям: и вот я уже изящная красавица, желанная гостья салонов и гостиных, таких как в этом замке, блистающая остроумием, очарованием, перед которой никто не может устоять.Меня поразили такие мысли. Какое отношение ко всему этому имеет бедная гувернантка вроде меня?Я подошла к окну. Теплая и солнечная погода стояла уже так долго, что трудно было предположить, что она продержится еще несколько дней. Скоро пойдут осенние туманы, а вслед за ними задуют штормовые ветры с юго-запада, которые в этих краях, по словам Тэпперти, «страшенные».Пахло морем, и слышно было, как волны мягко и ритмично бьются о скалы. В бухте Меллин снова начинали шептать «голоса».Внезапно в одном из окон в неосвещенной части дома я увидела свет, и мне стало жутко. Я знала, что светится окно той самой комнаты, где мы с Элвиной нашли для меня амазонку — окно гардеробной Элис.Штора была опущена. Как странно! Еще вечером она была поднята. Я знала это наверняка: с тех самых пор, как я выяснила, что в этой комнате когда-то жила Элис, у меня появилась привычка смотреть в ту сторону всякий раз, когда я подходила к своему окну; привычка, которая меня не радовала, и от которой я тщетно пыталась избавиться.Штора была из легкого материала, потому что за ней я совершенно отчетливо видела свет. Довольно слабый, но ошибки быть не могло. Перед моими изумленными глазами светлое пятно переместилось, словно кто-то прошел по комнате со свечой в руке.Я стояла, не в силах оторвать глаз от того окна, и вдруг на штору упала тень — тень женщины.Я услышала рядом чей-то голос: «Это Элис!»— и поняла, что сама произнесла вслух ее имя.Это сон, я сплю, я все себе вообразила.Но силуэт женской фигуры снова появился на шторе.Мои руки, судорожно сжимавшие подоконник, дрожали, а я все смотрела на этот мерцающий свет. Я хотела было позвать Дейзи или Китти или спуститься к миссис Полгрей, но удержала себя, представив, какой у меня при этом будет глупый вид. И я не тронулась с места, не отрываясь глядя на то окно.Через некоторое время свет погас, и стало темно.Я еще долго стояла, но так ничего больше и не увидела.В гостиной играли вальсы Шопена, а я все стояла, пока не замерзла, хотя эта сентябрьская ночь была очень теплой.Потом я легла в постель, но долго не могла уснуть.Когда же наконец сон пришел, мне приснилась женщина в амазонке с голубым воротничком и манжетами, отделанной тесьмой и бахромой. Она сказала мне:— Меня не было в том поезде, мисс Лей. Вы все гадаете, где я. Именно вам предстоит меня найти!Сквозь сон я слышала шепот волн, бьющихся внизу о камни; и первым делом, проснувшись поутру, а встала я как только забрезжил рассвет, посмотрела на то окно напротив. Всего лишь год назад его открывала сама Элис.Шторы были подняты. Я отчетливо видела тяжелые занавеси из голубого бархата. Глава 4 Впервые я увидела Линду Треслин примерно неделю спустя.Было начало седьмого, и, отложив книги, мы с Элвиной отправились на конюшню, чтобы взглянуть на Кувшинку, которая растянула сухожилие.Ветеринар уже осмотрел лошадь и поставил ей компресс. Элвина очень расстроилась. Ее искреннее сочувствие, как всегда, тронуло меня.— Не тревожьтесь, мисс Элвина, — сказал ей Тэпперти, — и недели не пройдет, как Кувшинка поправится, вот увидите! Джим Бонд, а он лучший коновал на всю округу, обещает. Я вам точно говорю.Это обещание ее немного утешило, а когда я предложила Элвине попробовать завтра силы на Черном Принце, та совсем развеселилась, а я обрадовалась, что она не испугалась. Ведь Черный Принц намного норовистей Кувшинки, и Элвине придется проявить все свое умение, чтобы с ним справиться.Выйдя из конюшни, я взглянула на часы и предложила:— Хочешь побродить по парку? У нас есть еще полчаса.К моему удивлению она согласилась, и мы отправились на прогулку.Вершина скалы, на которой стоял Маунт Меллин, была примерно с милю шириной. По крутому склону, обращенному в сторону моря, можно спуститься удобными извилистыми дорожками. Садовники здесь хорошо потрудились, и парк со множеством цветущих кустов был просто великолепен. Кое-где в нем стояли беседки, увитые розами, которые и сейчас, несмотря на осень, наполняли воздух своим ароматом.Из беседок открывался чудесный вид на море и южный фасад дома. С этой стороны он был особенно похож на величественную крепость на вершине скалы, гордую и неприступную, бросающую вызов не только морю, но и всему миру.Мы шли по одной из благоухающих тропинок и только поравнялись со стоящей на ней беседкой, как увидели, что в ней кто-то есть.Элвина вдруг ахнула, и, повернув голову, я увидела, что в беседке — совсем близко друг к другу — сидят двое: мужчина и женщина. Женщина была удивительно красива — с точеным лицом, обрамленным темными волосами, которые прикрывал расшитый блестками газовый шарф. Она показалась мне похожей на героиню шекспировского «Сна в летнюю ночь»— Титанию, хотя я всегда почему-то думала, что та должна быть блондинкой. Ее красота была яркой, притягивающей взгляд, как магнит, помимо воли вызывающей восхищение. На ней было облегающее фигуру светлое розовато-лиловое шифоновое платье с большой бриллиантовой брошью у ворота. Коннан, а это был он, первым прервал молчание:— Так ведь это моя дочь со своей гувернанткой. Значит, вы с Элвиной решили подышать свежим воздухом, мисс Лей?— Да, ведь сегодня чудесный вечер, — ответила я и взяла было Элвину за руку, но та резким движением вырвала ее.— Можно я посижу с вами, папа? — спросила она.— Вы с мисс Лей совершаете прогулку, — отвечал он, — и не стоит ее прерывать.— Да-да, конечно, — вставила я, прежде чем девочка успела ответить. — Пойдем, Элвина.Коннан повернулся к своей спутнице:— Нам очень повезло, что мы нашли мисс Лей. Она… восхитительна.— Надеюсь, Коннан, что на сей раз это действительно образцовая гувернантка, — ответила леди Треслин.Они спокойно обсуждали меня в моем присутствии, как выставленную на продажу лошадь. Мне было гадко и стыдно, и неприятнее всего было то, что он явно догадывался о моем состоянии, и оно его забавляло. Временами он казался мне очень неприятным, жестоким человеком. Я холодно сказала:— Нам пора возвращаться. Мы ведь вышли только немного подышать воздухом перед сном. Пойдем, Элвина, — и крепко схватила ее за руку.— Но я хочу остаться, — запротестовала она. — Мне надо поговорить с вами, папа.— Но ты же видишь, что я занят. В другой раз, дитя мое.— Нет, это очень важно, — настаивала она, — сейчас.— Не вижу никакой необходимости так спешить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34