Там, в ограниченном пространстве этих стен, сидели рядом убийцы и те, чьим единственным преступлением была бедность; сводники, проститутки и бывшие священники, джентльмены и бродяги; мужчины и женщины, обвиняемые в сношениях с Сатаной.С замирающим сердцем Бенджамин постучал в дверь этого страшного заведения и попросил разрешения повидаться с Дженной Мист, держа в руке предусмотрительно приготовленный кошелек. Не смотря на то, что он постарался приготовиться к худшему, зрелище, открывшееся глазам Бенджамина, потрясло его до глубины души.Общая камера, в которой сидела его жена, была тесной, грязной и отвратительной. Справить нужду можно было только на охапку грязной соломы или в деревянную бадью, одну на всех арестантов. Впрочем, далеко не вес были такими разборчивыми, многие обходились без таких тонкостей, поэтому в камере воняло, как из открытой выгребной ямы. К запаху испражнений добавлялась вонь от немытых тел, и в переполненном помещении было совершенно невозможно дышать.Некоторые узники сидели на полу, уткнувшись подбородками в колени, чтобы занимать поменьше места, другие стояли, прислонившись к стене. В середине комнаты, не обращая внимания на окружающих, совокуплялась какая-то парочка под пристальным наблюдением замызганного, глазастого малыша. По-видимому, они занимались этим не столько ради удовольствия, сколько от скуки.Бенджамин был поражен в самое сердце, поражен тем, что в эту клоаку насильно помещали и невинных, и преступников, тем, что дети становились очевидцами самых гнусных и омерзительных проявлений человеческой натуры, тем, что его жена оказалась в том самом месте, где когда-то страдала, мучилась и погибла Алиса Кэсслоу.Не отказав себе в удовольствии пнуть ногой содрогающихся любовников, Бенджамин проложил себе путь к тому месту, где, не замечая его, спиной к нему сидела на полу Дженна. Услышав его шаги, она обернулась, и ее лицо осветилось легкой улыбкой, при виде которой он едва не заплакал.– Ты пришел, – сказала Дженна. – Я знала, что ты придешь.Он привлек ее к себе и несколько минут молчал, не выпуская из объятий. В конце концов, Дженне пришлось первой отодвинуться от него.– Бенджамин, я знаю, что никогда не выйду отсюда. Моя жизнь кончена. Обещай, что о нашем сыне будет кому позаботиться, – нетерпеливо произнесла она.Ее просьба наполнила его ужасом, потому что она облекла в слова мысль, которую он старательно гнал от себя все это время.– Об этом не может быть и речи, – почти сердито ответил Бенджамин. – Ты вернешься домой и сама будешь заботиться о своем ребенке. Тебя оправдают, я знаю.Дженна безнадежно улыбнулась и вдруг спросила.– Ты принес какой-нибудь еды? Я ничего не ела с тех пор, как попала сюда.Кляня себя за бестолковость, Бенджамин поспешно достал приготовленную для него в трактире корзинку. Там был жареный цыпленок, каравай хлеба, сыр, яблоки, пирожки, а также несколько кувшинчиков с элем. Дженна сделала большой глоток, и Бенджамин увидел, что крепкая жидкость оказала на нее свое действие. Ее кожа порозовела, глаза заблестели, улыбка стала ярче.– Мне уже лучше, – признала Дженна.Глядя на нее, Бенджамин уже не удивлялся тому, что те из пленников, кому это было по карману, предпочитали проводить дни в беспробудном пьянстве.– Достаточно хорошо, чтобы я мог уйти?Дженна сразу сникла.– Ты возвращаешься домой?– Нет, – покачал головой Бенджамин. – Я собираюсь повидаться с хозяином Глинда. Нужно что-то предпринять, чтобы тебе помочь.– Но я уверена, что он и есть отец ребенка Деборы, того ребенка, что погиб в огне. Уж, наверное, он пожелает увидеть меня на виселице?– Только в том случае, если верит, что это ты устроила пожар. Он чувствительный, добросердечный человек?Дженна сделала еще один глоток, потом ответила:– Он – веселый распутник, но при этом далеко не дурак. Думаю, он тебе понравится.– Мне понравится сам дьявол, если только он сможет тебе помочь, – ответил Бенджамин и тут же, осознав, что именно он сказал, смертельно побледнел.Кроваво-красное солнце побледнело, и теперь сияло в поднебесье новенькой золотой монетой. Стоял восхитительный апрель, апрель, который то улыбался, то плакал, и пока Бенджамин добирался от Хоршема до Глинда, его то мочил дождик, то высушивало солнышко. Омытые дождем поля пестрели цветами: анютины глазки, водосбор, золотой дрок и фиалки виднелись повсюду. В любое другое время душа Бенджамина воспарила бы при виде такого великолепия, но сегодня ему было не до красот природы. Когда он ехал лесом, приближаясь к Глинду, то увидел еще одно дурное предзнаменование, прямо перед ним с ветки дуба на землю соскользнул мертвый ястреб. Мутный полуразложившийся глаз смотрел прямо на Бенджамина, перья тоже уже начали гнить. У Бенджамина вырвалось проклятие, и он свернул на тропинку, ведущую к усадьбе.По-видимому, ястреб еще не успел оказать своего действия, потому что Бенджамину удалось перехватить владельца поместья, который, судя по всему, собирался уехать на несколько дней, в конюшне, когда тот уже взбирался на лошадь.– В чем дело? – сухо осведомился Роберт Морли.– Я по поводу Дженны Мист, – без предисловий начал Бенджамин. – Я ее муж. Могу я поговорить с вами наедине?Отчаяние сделало его резким и немногословным, но Бенджамин увидел, что выражение лица Морли изменилось, и он предложил:– Давайте лучше войдем в дом.Бенджамин с несчастным видом поплелся за хозяином. Оказавшись в роскошной библиотеке Глинда, какое-то время он мог думать только о том, что от его грязной одежды несет запахом тюрьмы.Но, кое-как поборов смущение ради Дженны, он заговорил:– Вы ведь знаете, что произошло, господин Морли? Что Дебора Мейнард, та, что работала у вас в доме, погибла в Мэгфилде во время пожара? – Бенджамин на всякий случай не стал упоминать о ребенке, чьим отцом предположительно был господин Морли. – Хозяин Мейнард обвинил мою жену в том, что это она посредством колдовства вызвала пожар, и теперь ее содержат в Хоршемской тюрьме в ожидании суда.– Да, все это мне известно, – кивнул Роберт, но Бенджамин заметил, что при упоминании имени Ричарда на лице хозяина дома промелькнуло какое-то странное выражение.Бенджамин тотчас же интуитивно догадался о связи между нападением неизвестного на Ричарда Мейнарда, в результате которого тот, как говорили, стал инвалидом, и Робертом Морли. Поставив все на карту, Мист осмелился сказать.– По вашему взгляду, сэр, я понял, что вы не любите Мейнарда.– Не люблю – слишком сильное слово, – ответил Роберт, наливая два стакана вина и протягивая один из них Бенджамину. – Презираю – так будет правильнее.– Значит, вы не верите, что это моя жена устроила пожар, в котором погибла Дебора?Кивком указав Бенджамину на стул, Роберт и сам расположился в кресле, положив ногу на ногу.– Нет, – медленно произнес он. – Я не верю, что это сделала Дженна. Хотя, – добавил он после паузы, – вероятно, она способна это сделать.Привстав, Бенджамин сердито уставился на хозяина.– Да сядьте же, Мист. Я не имел в виду ничего плохого. Просто я верю, что она… обладает определенными возможностями и силой.Стараясь скрыть раздражение, Бенджамин спросил:– Но вы можете ей помочь, господин Морли? Против нее выдвигают такие страшные обвинения. По-моему, Ричард Мейнард всеми силами добивается ее смерти.Роберт задумался.– Очень многое против нее. Все говорят, что причиной была ревность, и что она уже раньше практиковалась на вас в искусстве черной магии.Бенджамин почувствовал, как кровь прилила к его щекам.– Да, ну и что же? Она давала мне безвредное питье.Морли приподнял брови.– Но привораживание карается всего лишь тюремным заключением, а не смертью, – продолжал Бенджамин. – Впрочем, что я говорю? Если Дженна должна будет провести год в этой вонючей яме, это наверняка убьет ее, как это случилось с ее теткой.– Но все-таки, Мист, тюрьма лучше, чем виселица.– Да, конечно. Господин Морли, возможно ли, что она будет признана невиновной по остальным обвинениям?Роберт задумчиво поскреб пальцем подбородок, но ничего не сказал. Это была не та реакция, на которую надеялся Бенджамин, и он встал со словами:– Что ж, буду продолжать за нее бороться.Господин Морли тоже поднялся, давая понять, что аудиенция окончена.– Я сделаю вес, что в моих силах, Мист, уверяю вас.– У вас есть план, сэр?– По правде говоря, увы, нет. Единственное, что я могу сделать – подтвердить, что Дженна и ее отец были образцовыми арендаторами. Но беда в том, что в умах большинства имя Кэсслоу накрепко связано с колдовством. – Его тон внезапно изменился. – А теперь я вынужден поторопить вас. По пути зайдите на кухню, дворецкий проследит, чтобы вам дали побольше хорошей еды и вина для Дженны. Прощайте, Мист.– До свидания, сэр, – поклонился Бенджамин.Больше они уже не встречались до самого суда.
Еще до рассвета, в сумерках, в замке зловеще заскрипел ключ; в камеру, где томилось так много несчастных, вошел тюремщик со свечой и листом бумаги и начал зачитывать имена тех, кому сегодня предстояло отправиться на суд.– Ричард Мойзи, Эндрю Вотерс, Томас Доджет, Маргарет Лэнгбридж, Джон Лэнгбридж, Агнес Свифт, Дженна Мист, Джон Валентайн, Элизабет Валентайн…Одни арестанты будили других. Дженна открыла глаза, почувствовав на своем плече чью-то руку, и увидела наклонившуюся к ней Элизабет Валентайн.– Что случилось? – испуганно спросила она.– Вызывают на суд. Вставай. Завтра начинается сессия.– Неужели уже июнь? Я потеряла счет дням, с тех пор как. Бенджамин вернулся домой.– Возможно. Поторопись.Они начали строиться, тонкая цепочка человеческой плоти, в грязной, обветшавшей, болтающейся на них одежде.– Господи, помоги мне, – взмолилась Дженна. – Никогда не думала, что появлюсь на людях в таком виде.Но, оказавшись за стенами тюрьмы, она сразу забыла о том, как выглядит, и только жадно, впервые за три месяца, вдыхала свежий утренний воздух. В тюремном садике цвели розы, и при виде них Дженне захотелось заплакать. Несмотря на то, что край неба еще только начал розоветь, было уже тепло, и Дженна поняла, что лето будет жарким.Сердце Дженны неистово колотилось. Наконец-то она выбралась из затхлой камеры и смотрела на мир – даже на постылые стены тюрьмы – с добром и любовью.Все вокруг казалось новым, красивым, незнакомым. Дженна вдруг поняла, что не сможет вынести нового пребывания в тюрьме, что если ее признают виновной только в привораживании Бенджамина и приговорят к тюремному заключению, для нее это будет хуже смерти. Уж лучше пусть ее сразу повесят, ее душа обретет свободу и улетит ввысь, вместо того, чтобы терпеть мерзость и унижение зловонной темницы.Скрип колес вернул Дженну к реальности. Подъехали две повозки, запряженные огромными ломовыми лошадьми. Вот-вот должно было начаться их путешествие в неизвестность. Наступала горячая пора судебных сессий, по всей Англии судьи должны были очистить тюрьмы от избытка преступников, приговорить кого к сожжению, кого к повешению, а кого-то – что бывало в редчайших случаях – оправдать и выпустить на свободу.– Руки за спину, – приказал тюремщик.Арестантов заковали в кандалы, и теперь они были лишены возможности двигаться во все время долгого, утомительного пути. Затем их рассадили по телегам, по девять узников и по два стражника в каждую. Раздалось пощелкивание кнутов, свист кучеров, и несчастные двинулись навстречу своей судьбе.
При первых золотых лучах сэр Томас Волмси, судья Суда Общего Права, проснулся на своих благоухающих лавандой простынях в лучшей гостинице селения Севен-Оакс, потянулся и зевнул. Только что ему опять снился странный сон, часто преследовавший его в последнее время. В нем он скакал в центре огромной кавалькады монахов, будучи частью этой толпы и в то же время чувствуя себя в полном одиночестве – ощущение, хорошо знакомое ему по реальной жизни.Накануне он рано утром выехал из Лондона вместе со своим помощником, сержантом Джоном Доддериджем. Путешествие было относительно приятным благодаря комфортабельной карете и паре резвых лошадей, несколько облегчающих мучительный процесс езды по отвратительным дорогам южной Англии. Периодически останавливаясь, чтобы освежиться и поменять лошадей, они наконец прибыли в деревушку Севен-Оакс, славящуюся своей прекрасной гостиницей, как раз вовремя, чтобы неспешно, лениво и сытно пообедать, а потом отдохнуть у камина. Ничего удивительного, что и судья Волмси, и Доддеридж предпочитали проводить сессии в восточном Гринетсде, а не в Льюисе.Почти сразу после трапезы сержант удалился на покои, оставив сэра Томаса в одиночестве сидящим у очага. Его светлые глаза неотрывно смотрели на пламя, длинные пальцы сжимали стакан с вином. Судья отнюдь не обрадовался, когда в комнату, нарушив его одиночество, ввалился новый путешественник, и даже нахмурился, услышав голос вновь прибывшего.– Простите, сэр, здесь только одна гостиная. Могу ли я к вам присоединиться?Сэр Томас предпочел бы ответить отказом, но, вежливо поклонившись, пришелец уже успел завладеть стулом, придвинул его поближе к огню и крикнул, чтобы принесли самого лучшего вина. Затем постояльцы воззрились друг на друга, пока, наконец, не выдержав замороженного взгляда судьи, незнакомец не отвел глаза.После длительной паузы, в течение которой не званый гость осушил несколько стаканов гасконского вина, он набрался храбрости и рискнул поинтересоваться.– Что привело вас в Кент, сэр? Судя по изысканному покрою вашей одежды, вы прибыли из Лондона.– Дела, – коротко ответил сэр Томас, но его собеседник настаивал. – Я тоже путешествую по делам, сэр. Вообще-то я живу в Суссексе, точнее, в Мэгфилде. Вы знаете Мэгфилд, сэр? Это недалеко от Льюиса.Поскольку сэр Томас знал все города и веси в своем округе, он слегка кивнул. Приняв это за поощрение, незнакомец продолжал.– Позвольте представиться, сэр. Том Мэй, студент Кембриджа, сын сэра Томаса Мэя.Сэр Томас Волмси заметно оттаял.– Томас Мэй? Как же, я прекрасно его знаю. Достойный, уважаемый человек и превосходный мировой судья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65