Она улыбнулась, и Бенджамин, словно зачарованный, следил, как ее рука начала расстегивать платье. Дебора – спокойная, невинная Дебора! – сбрасывала с себя одежду, собираясь предстать перед ним обнаженной.– Не надо… – начал Бенджамин, но слова замерли у него на устах, когда он увидел ее высокие, тугие груди; талию, которую можно было обхватить руками, несмотря на рождение ребенка; плавные линии бедер и стройные ноги.– Дебора… – пробормотал он, и вдруг тупо добавил: – Ты очень красива.– Красива для тебя, – уточнила она все тем же низким хриплым голосом и, не говоря больше ничего, опустилась на пол.Не успев ничего сообразить, не успев даже раздеться, Бенджамин рухнул на нее, твердя себе, что это глупость, безумие, идиотизм, но, тем не менее, потеряв способность противостоять и сопротивляться ей. Такими, сплетенными воедино и двигающимися в могучем, неистовом ритме, и застала их Дженна. Переступив порог, она в ужасе воззрилась на лежащих на полу любовников.– Я убью вас обоих, – тихо промолвила Дженна. – Не думайте, что кто-нибудь из вас может так предать меня и избежать смерти.Никогда в жизни Бенджамин не испытывал большего отчаяния.Только что он достиг кульминации страсти и несколько мгновений после финального аккорда был не в силах шевельнуться. Но когда, наконец, он немного пришел в себя, то увидел, что из-под облика Дженны вдруг проступили чьи-то чужие, искаженные яростью и отчаянием жесткие, ястребиные черты. Склонившись над ним, она прошипела.– Как ты мог так подло поступить со мной? Как ты посмел предать такую любовь, как наша?Чувствуя себя последним негодяем и сгорая от стыда, Бенджамин кое-как привел в порядок одежду и услышал голос жены, переключившей свое внимание на Дебору.– Что касается тебя, мерзкая тварь, – рычала, как раненый зверь, Дженна, – то ты уйдешь из этого дома такой, как стоишь сейчас. Пробеги-ка нагишом по деревне, и пусть все пялят на тебя глаза! Пусть все знают, что ты хуже последней распутной девки, что ты настоящая шлюха!Она схватила Дебору за горло, и Бенджамину вдруг показалось, что это не Дженна, а высокий молодой мужчина хочет вытрясти жизнь из девушки, которая только что принадлежала Бенджамину. В следующее мгновение Дженна выпустила свою жертву и грубым толчком вытолкнула голую Дебору на улицу, захлопнув за ней дверь.– А теперь твоя очередь, Бенджамин Мист, – побелев, как мел, произнесла Дженна. – Будь ты проклят. Я желаю тебе горя и несчастий. Пусть тебя покинет удача. Пусть у тебя до самой смерти не будет ни одного счастливого дня.Бенджамин услышал, как она взбежала по лестнице и, наспех побросав свои пожитки в корзину, снова спустилась вниз, прихватив со стола свою ступку и пестик. Бенджамин в последний раз взглянул на нее.Дженна стояла в дверях, ее лицо дышало ненавистью.– Стало быть, колдовство под конец сослужило мне плохую службу, – сказала она. – Что ж, так тому и быть. Больше я никогда к нему не прибегну. Будь проклят еще раз, Бенджамин Мист. Ты унизил меня и втоптал в грязь, и не знаю, смогу ли я когда-нибудь после этого снова подняться. Да падет мщение на твою голову.Бенджамин не знал, как долго он потом лежал на полу, рыдая и повторяя.– Вернись, Дженна. Пожалуйста, вернись ко мне. Мы с тобой рождены друг для друга и не должны разлучаться теперь, когда я вновь нашел тебя. Глава двадцать восьмая Роберту Морли всегда доставляло удовольствие скакать по окружавшим Глинд невысоким холмам. И больше всего – мягким июньским вечером, когда солнце ласкает вершины холмов, а глубокие тени ложатся на разноцветные поля. Это и есть Англия, ее душа и сущность, ее лучшая пора. Здесь нет ни уродства, ни вони городов, ни хриплых криков торговцев, ничего отвратительного и мерзкого – только великолепие, чистый воздух, сладостные ароматы, упоительная возможность скакать без всякого страха по самому сердцу родной земли.Владелец Глинда задумался о том, как он жил до сих пор. Большие и малые проступки, бездумно растраченные годы, женщины, которые появлялись и исчезали. Но больше всего его беспокоили мысли о наследстве, он гордился тем, что носит титул, и с воодушевлением думал о своих выдающихся предшественниках.Придержав лошадь и взглянув на свой дом, с высоты кажущийся небольшим пятнышком в глубине долины, Роберт ощутил радость и гордость обладателя. Он радовался своему высокому положению, радовался тому, что он англичанин и что все, что он видит вокруг – такое истинно английское. В этот момент он готов был, если понадобится, пожертвовать жизнью ради того, чтобы сохранить мирное спокойствие и красоту этого места, маленькой частички Англии, где он имел счастье быть господином и повелителем.Роберт обратился мыслями в будущее. Теперь, когда он стал носителем титула, он обязан жениться и произвести на свет законных наследников. Несколько неохотно Роберт начал мысленно перебирать всех женщин округи, и, наконец, остановился на Сюзанне Хогсон из Фрамфилда, пятнадцатилетней наследнице значительного состояния, решив, что через год-другой это будет во всех отношениях подходящая партия.Вдохновленный приятными перспективами, Роберт заторопился домой. Не успел он войти в холл, как по лицу дворецкого понял, что за время его отсутствия что-то произошло.– Что такое? – спросил он.– Некая особа женского пола желает вас видеть, сэр.– Кто она?– Она сказала, что прискакала из Мэгфилда и у нее очень срочное дело.– Тогда я приму ее. Проводите ее в библиотеку.Наверняка это Дебора! Никто другой не осмелится беспокоить его в такой час. Боясь поверить такому счастливому повороту судьбы, Роберт с горделивым и властным видом встал у камина, гадая, какая же сторона этой необычной натуры сегодня предстанет перед ним. Дебора вошла в комнату с видом скромницы, опустив глаза в пол, и по ее лицу невозможно было прочитать, какую роль она намерена сыграть на сей раз.Довольно неуверенно Роберт начал:– Чем я могу помочь вам, госпожа Мейнард?Она подняла глаза, и Роберт с удивлением обнаружил, что они полны слез.– Я пришла, чтобы отдаться на вашу милость, господин. Я убежала от Ричарда, и отец навсегда запретил мне показываться в Мэгфилде. Может быть, вы могли бы дать мне работу в Глинде, чтобы у меня, по крайней мере, была крыша над головой.Роберт ответил весьма сухо:– Сударыня, вы не очень-то хорошо обошлись со мной. Впервые встретившись, мы стали любовниками, и я считал, что это произошло потому, что мы нравимся друг другу. Но когда я вновь увидел вас, вы уже стали женой другого, чтобы дать имя нашему сыну, по вашим словам, со мной же вы обращались весьма презрительно. Наконец, когда мы виделись в последний раз, вы бросали на меня весьма странные взгляды, в которых можно было прочесть все, что угодно, но только не любовь. Почему же теперь я должен вам помогать?– Потому что я мать вашего сына.– Это правда, и я готов позаботиться о нем, но вы даже не взяли его с собой.Отвернувшись, Дебора посмотрела в окно, на темный парк.– Есть и другая причина.– Какая же?– Такая, что часть меня еще любит вас.Роберт заколебался, не будучи до конца уверенным, стоит ли продолжать связь с такой экстравагантной и переменчивой особой, как Дебора, как вдруг увидел, что ее лицо, еще минуту назад печальное и умоляющее, отвердело и приблизилось к нему, губы приоткрылись, глаза расширились и потемнели.– Ты хочешь меня. Разве нет, сумасшедшее создание? – сказал он.Вместо ответа она без тени смущения или стыда провела руками по его телу. Роберт почувствовал себя оскорбленным тем, что здесь, в Глинде, в своей собственной библиотеке, подвергся подобной атаке.– Дебора, – начал он, но она не дала ему договорить, поцеловав его так, как только одна она умела это делать.В атмосфере растущего взаимного возбуждения девушка прошептала:– Позволь мне остаться по крайней мере на ночь, Роберт.Он знал, что она, скорее всего, сумасшедшая, безусловно, опасна, а он просто дурак. Но, заключая ее в объятия, Роберт услышал свой собственный голос:– Ты можешь оставаться здесь так долго, как только захочешь. Тебе понадобится совсем немного времени, чтобы окончательно свести меня с ума.Больше они уже не говорили, и Роберт снова попал в головокружительный парадиз, где ему хотелось остаться навсегда.
С важностью простучав каблуками по мощенному булыжниками двору, мамаша Мауд, зловеще улыбаясь, подошла к дворцовой кухне. Главный повар специально послал за ней, желая послушать последние сплетни. И впрямь, какой это был замечательный, незабываемый год! Хватило бы одного открытия, что настоящий отец ребенка Деборы Бенджамин Мист, но потом выплыло наружу, что их амурные дела продолжаются, и Дженна, вернувшись домой, застала парочку на месте преступления. В результате произошла потрясающая, небывалая сцена, когда Дебора нагишом бежала через всю деревню, мужчины свистели, женщины кричали. «Шлюха!», а мальчишки швыряли ей вслед камни.Разумеется, для Деборы это означало конец. Больше она никогда не осмелится сунуть нос в Мэгфилд. В тот же вечер Дебора исчезла, и с тех пор о ней не было ни слуху, ни духу. Кое-кто предположил даже, что она покончила с собой, но большинство склонялось к мнению, что она отправилась в Лондон и стала проституткой. Все это было загадочно и восхитительно.Но история на этом не закончилась. Под влиянием всего случившегося Ричард Мейнард пил без просыпа и совсем забросил хозяйство, о покинутом родителями ребенке заботилась служанка, рассказывавшая, что хозяин никогда даже не смотрит на мальчика. Дженна же вернулась в дом Даниэля и, отказавшись от работы во дворце, вместо этого ходила помогать в Бэйнден. Но интереснее всего было поведение Бенджамина.Мауд считала, что он все еще находится под воздействием колдовских чар Дженны, поскольку он выглядел измученным, осунувшимся и неухоженным, а его мечтательные красивые глаза воспалились и покраснели от недосыпания. Это вызывало законный вопрос: почему же, находясь фактически в рабстве у Дженны, он продолжал крутить любовь с Деборой? Мауд считала, что знает ответ, все дело в том, что Дебора использовала еще более сильное колдовство, для чего, по всей вероятности, прибегла к помощи потомков Мэйбл Бриггс, ведьмы, жившей и практиковавшей в Мэгфилде задолго до Алисы Кэсслоу.В этот день, едва матушка Мауд уселась перед благодарной аудиторией, кто-то сразу спросил:– Есть что-нибудь новенькое про Дженну?У Мауд был готов ответ:– Да, вчера вечером я заходила к Даниэлю. Она неплохо держится, часто ходит играть с этим бедным сироткой, ребенком Деборы, сыном неизвестного отца. Но, вне зависимости от того, Бенджамин его отец или нет, Даниэль поклялся, что убьет плотника, если тот не оставит в покое его дочь.По комнате пронесся одобрительный гул: публика переваривала полученную информацию.– Значит, он все еще докучает ей?– Внутрь его не пускают. Он бродит вокруг дома Даниэля, умоляя Дженну поговорить с ним, всякую минуту, свободную от работы и сна. Но она отказывается иметь с ним дело. А прошлой ночью Даниэль, которому это надоело, вместе с парочкой приятелей швырнули плотника в реку и пообещали, что если он еще раз попадется на глаза Даниэлю, то так легко не отделается.– Стало быть, она уже никогда к нему не вернется?Мауд раскрыла рот, собираясь ответить, но ее опередил главный повар:– У Дженны доброе сердце. Я думаю, он еще имеет шанс ее уговорить.– Пусть теперь он ее приворожит! – предложил какой-то остряк.Раздался всеобщий смех, к которому вынужденно присоединилась Мауд.– Вот что, поговорили и хватит, – распорядился главный повар. – Пора вам снова браться за дело. Ну-с, Мауд, могу ли я предложить вам кувшинчик эля?– С удовольствием, – ответила она, располагаясь поудобнее и надеясь, что сейчас сумеет выведать что-нибудь новенькое о последних подвигах юного господина Тома. – Так приятно всегда посидеть и поболтать здесь, во дворце.
В этом году во время жатвы вся деревня вышла на поля, чтобы обеспечить себя золотым зерном на будущую зиму. До самых сумерек в полях поблескивали серпы, а когда становилось темно, жнецы, слишком уставшие, чтобы торопиться, тихо переговариваясь, медленно брели домой.И в Бэйндене все, кто мог, вышли в поле, даже ребенка брали с собой и усаживали где-нибудь в сторонке. Из маленького домика приходили на подмогу Даниэль с обеими дочерьми, Агнес, как всегда, приносила с собой лютню и завернутый в носовой платок завтрак. В полдень, когда солнце достигало высшей точки, обычно устраивали перерыв и закусывали хлебом и сыром, запивая их элем и водой.Но в этот день Дженна почти ничего не ела, и встревоженная Агнес увидела, что сестра прижала руку к животу.– У тебя что-нибудь болит? – спросила Агнес, но Дженна, избегая ее взгляда, покачала головой.Удивленная Агнес взяла лютню и начала играть, не подозревая о том, что в этот момент ее сестра испытывает одно из самых потрясающих ощущений, которое дано пережить женщине. Джснне казалось, будто в глубине ее тела ожила и вспорхнула крыльями бабочка – то впервые зашевелился ребенок, существование которого покамест оставалось секретом для всех, кроме матери.Когда она впервые заподозрила, что беременна, то вначале хотела избавиться от плода. И рецепт был тут как тут, наготове, – в книге Алисы Кэсслоу можно было найти подходящее снадобье на все случаи жизни. Дженна даже приготовила настойку и, держа чашу в руке, долго-долго стояла перед зеркалом, переводя взгляд золотисто-зеленых глаз с чаши на пока еще плоский, как всегда, живот, и обратно.Дженна знала, что обманывает себя, что никогда у нее не поднимется рука уничтожить жизнь, зачатую Бенджамином, что она все еще любит его и будет любить всегда, до самой смерти. Дженна разжала пальцы. Чаша с грохотом упала на пол и разбилась вдребезги. Алая, как кровь, жидкость потекла во все стороны. Дженна бросилась в постель и плакала, пока не заснула. Теперь же, на поле в Бэйндене, дитя Бенджамина впервые зашевелилось в ней.Дженна подняла голову и поймала на себе, как это часто случалось в последнее время, странный оценивающий и выжидательный взгляд Ричарда Мейнарда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65