– Он был и моим близким другом, после тебя. – Дерек уставился в свою рюмку. – В офицерской кают-компании с Ваксом Хольцером было… трудновато. И Алекс мне помогал.
– Расскажи ему, этому мальчику.
– Об этом трудно рассказать. Но мы были хорошими друзьями. А позже, после того как ты покинул «Дерзкого», было ужасно. Я боялся, что Алекс не сдержится и выразит свое презрение к адмиралу.
– Он никогда мне об этом не рассказывал.
– Он много о чем тебе не рассказывал. – Дерек задумался. – Да ладно. Те времена давно прошли. Так ты думаешь, тебе удастся повлиять на мальчика?
– Вряд ли. Если только ты мне поможешь.
– А почему надо мною заниматься? – остановился Майкл в дверях.
– «Почему, сэр», – сказал я, не поворачиваясь.
– Почему, сэр? – неохотно проговорил он.
– Потому что ты невоспитанный и упрямый, и ты мне не нравишься. Потому что ты никогда не увидишь мистера Кэрра после того, как он уедет домой. Тебе единственный раз в жизни предоставлена такая возможность, а ты ее не ценишь. Потому что… – Я воздел руки к небу.
– А почему я? – спросил Дерек. – Ты ведь тоже служил с Алексом.
– Он тебе поверит. И никогда не будет считать, будто я его обманываю.
– Я никогда этого не говорил, – раздраженно проговорил Майкл.
– А и не надо было говорить.
– Я не хочу делать физические упражнения.
– Ну, и не делай, приятель. Гардемарин, во сколько вы начинаете?
– В полдевятого, сэр.
– Или приходи сюда, или нет, по своему выбору. Перед тем как уйти, пожелай всем вежливо доброй ночи.
Кипя от злости, Майкл сделал то, что я ему велел.
– Дерек, если твои переговоры пострадают, я тебе помогу. Заведем речь о транспортных тарифах или… – Зазвонил мой мобильник. Я покорно поднял его:
– Да?
– Это Бранстэд. Что вы думаете?
– О голосовании? Обо всем, что мы смогли…
– О сообщении, посланном к вам на компьютер. Вы видели его?
– Нет.
– Прочтите. Вы этого долго добивались. Я поговорю с вами позже. – И он отключился.
– Кресло, ко мне в кабинет. – Я был слишком утомлен, чтобы самому крутить колеса.
Сообщение высветилось на включенном мониторе:
«Господин Генеральный секретарь Сифорт!
С большим сожалением, по личным причинам, я ухожу в отставку с поста начальника службы безопасности Генерального секретаря. Желаю Вам удачи во всех Ваших делах.
Марк Тилниц».
– Проклятье! – Моя кавалерийская атака на Нью-Йорк стала последней каплей, переполнившей чашу его терпения.
– Проблемы, сэр? – спросил Ансельм от дверей. Я не осознавал, что выругался вслух.
– Нет. То есть да. Войди и сиди тихо. – Я позвонил своему дежурному секретарю в Нью-Йорк. – Вы можете соединить меня с Тилницем?
– Секунду, сэр. Щелчок. Другой.
– Карен Варне.
– Я просил Тилница.
– Я понимаю, что он опустил детали. – Ее голос был холодным. – Но я полагаю, он не отменит своего решения.
– Отлично.
– Я буду в Вашингтоне через три часа. Вы собираетесь куда-нибудь завтра?
– Ничего не запланировано.
– Я знала, что так случится, господин Генеральный секретарь.
Так-так. Варне была тоже раздражена моей импульсивностью. Могут последовать массовые отставки, но я не должен стать узником моей охраны. Недовольные друг другом, мы положили трубки. Я набрал номер Бранстэда.
– Сможем мы его вернуть?
– А вы дадите возможность вас охранять? Я заколебался:
– Джеренс, секьюрити сводят меня с ума.
– Скоро и совсем сведут, – послышался шепот рядом. Я взвился. Гардемарин изучал потолок.
– Я все слышал. Пятьдесят отжиманий от пола!
– Слушаюсь, сэр. – Он начал ослаблять галстук.
– Что там у вас происходит?
– Небольшой мятеж.
Было ли дело в моем кресле на колесиках? Или в расслабляющей атмосфере самой резиденции? В чем-то еще, что носилось в воздухе? Не только Ансельм, но и Бевин, и, если на то пошло, Майкл чувствовали себя вправе говорить все, что им придет в голову.
Невыносимо. Почему же мне тогда так весело? Почему я не испытываю враждебности к гардемарину? Почему это напоминает мне времена, когда Филип был маленьким?
– Джеренс, ты не можешь найти компромисс с Марком?
– Чтобы он заботился только о том, как бы вы не прибавили в весе? О, я люблю пошутить, но это не смешно. Никто из нас не хочет, чтобы вы были убиты. – Гардемарин хмыкнул, наполовину выполнив свои отжимания. – Господин Генеральный секретарь, я поговорю с ним, но в этом вопросе я на стороне Марка.
– Знаю, Джеренс.
– Между прочим, вы выиграли не только голосование, вы отыграли себе прессу. Заголовки такие: «Генсек стремглав спасает правительство», «Неожиданный визит перевернул голосование», «Сифорт спасает дело „зеленых“».
Я хмыкнул.
– Закончил, сэр.
– Еще тридцать. Сними свою куртку. – Пусть упрекнет меня потом, ему позарез захочется. Пора бы ему узнать, что все имеет свою цену. – Передохни немного, если надо, – грубовато добавил я.
– Мы получаем сообщения о поддержке. И это не только сторонники Уинстеда. Вдруг все стали выступать за «зеленый» закон. Пакистанский премьер-министр, Филиппины. Завтрашний номер «Калькутта Тайме» назовет это важнейшим политическим событием десятилетия. Эндрюс Бевин из Совета по защите окружающей среды воздает хвалы вашей стойкости лидера. Знаете, земельщики плохо все рассчитали.
– Хм-м-м. – Что бы было, если бы «зеленые» не наседали на меня со всех сторон.
– Это поистине широкая общественная поддержка, – сказал Бранстэд, словно для того, чтобы совсем вывести меня из себя. – Движение «Матери за здоровое будущее», шведский «Союз лучших правительств», Совет по малому бизнесу…
– Хорошо, Джеренс, хватит, – потряс я руками. – Пришли мне обобщение.
– Будет сделано, сэр. Примите поздравления. Когда мы закончили разговор, Ансельм совсем выбился из сил.
– Сядь. Если ты на самом деле такой нахал, незачем стоять как на параде.
Он покраснел:
– Я не давал вам повода так обо мне говорить.
– Ты уверен? Его глаза забегали:
– Ну… не совсем так, сэр.
Внезапно его озорство напомнило мне Алекса, когда тот был мальчиком. Опечаленный, я спросил:
– Ты не знаешь, что происходит с Майклом Тамаровым?
– Разве дело не в том, что он потерял отца?
– Может, что-то еще?
– А разве может быть что-нибудь хуже? – подавленно проговорил он.
У меня язык отнялся. Я никогда не просматривал его личного дела, никогда ни о чем не спрашивал.
– Расскажи мне.
– Три года назад. Я был тогда в Академии… Суборбитальный над Берлином…
Я вздрогнул. Проржавевший обтекатель двигателя, стоянка шаттла у волгоградского завода. Некие ядовитые выбросы. Какой бы ни была причина, ужасная катастрофа унесла жизни трехсот человек. Хорошо еще, что салон был заполнен только наполовину.
– Прости.
– Это только… – Он мучительно подыскивал слова. – Это не имеет значения.
Я подъехал поближе:
– Расскажи…
Он покачал головой. Как только я позволил ему быть самим собой, слова полились из него:
– Он летел встретиться со мной. В мой первый отпуск. Мы собирались… собирались… – Его плечи затряслись от беззвучных рыданий.
«Господи, почему я никогда не могу спокойно остаться в одиночестве?»
– Мистер Хазен вызвал меня к себе. Он старался быть очень мягким. – Паренек всхлипнул. – Когда я увидел его лицо, меня словно ножом полоснуло по животу. Я начал кричать, не успев услышать и слова. – Беспомощный, я обнял его за плечи. – Мама умерла за год до этого, и у меня остались только две тетушки. Я словно в оцепенении провел свой двухнедельный отпуск в Девоне. – Он горько усмехнулся. – Как-то вечером один гардемарин взял меня с собой.
Вот все и выяснилось.
– И тогда ты начал пить.
– Мы нашли хозяина бара, который не обращал внимания на то, что я в серой униформе.
– О, Тэд.
– Я был… Я не мог уже дождаться, когда папа приедет. Мои оценки, все мои отчеты были весьма неплохими. И даже лучше. Если бы только он взглянул на них и улыбнулся, как улыбался только он, посмотрел бы на меня с гордостью… – Его глаза были влажными. – Но ничего этого не могло быть.
Мне хотелось обнять его, но я сидел в проклятом кресле, и это, конечно, было не дело. И не потому, что я являлся Генсеком и старшим офицером по отношению к гардемарину.
– А сейчас кому ты показываешь свои достижения? Всхлип.
– Никому. Это не имеет значения. – Он говорил нарочито небрежно.
Мы оба потеряли своих отцов во время учебы в Академии. Его сгорел в огне, мой просто покинул этот мир. Оправится ли когда-нибудь этот гардемарин?
А я?
– Иди-ка сюда, парень. – Я подкатил кресло поближе. К его удивлению, я прижал его к своей груди.
Через некоторое время моя куртка была мокрой.
10
Прошли два ужасных дня. Бранстэд разбирался в Нью-Йорке с последствиями неудачного переворота земельщиков. Я искал Марка Тилница, но тот оставался неуловимым. Между тем в деле о взрыве в музее Виктории и Альберта особого прогресса не было. Мы все знали об убитых террористах: их семьи, их друзей, сослуживцев. Но ничего – об оставшихся в живых соратниках.
Майкл Тамаров неохотно, но присоединился-таки к занятиям Ансельма и кадета. Он выдержал сорок минут – именно столько я ему предоставил времени для общения с Дереком.
На следующий день он прозанимался уже полтора часа.
У стен нашей резиденции каждый день собирались толпы народа: туристы, любопытные, отчаявшиеся люди. Молва о моих делах после выхода из госпиталя распространялась все дальше и дальше. Как-то я велел Карен открыть ворота и пропускать по несколько человек во двор, – где я сидел в своем кресле.
Днем я, вместе с Бевином и гардемарином, разбирал бумаги. Через три дня мне предстояло вместе с Филипом отправиться в таинственное путешествие, которое он задумал. Надо было успеть закончить все дела.
Еще у меня была намечена встреча с невропатологом, и я пошел на осмотр с Карен Варне, ради ее спокойствия. Арлина тоже настаивала на своем присутствии. Я нехотя согласился. Мне вовсе не хотелось, чтобы она услышала плохие новости, если таковые будут. Я в этом случае хотел кое-чем заняться – приготовлениями к своему концу, – а она могла мне помешать.
Я уже стал свыкаться с мыслью о том, что проведу остаток жизни в этом кресле. Если такова воля Господа…
Но я так часто бросал ему вызов, что это стало превращаться в привычку. Попадание в ад нельзя заслужить вернее, чем уже было мною заслужено. Поэтому я бы лучше убил себя, чем позволял бы таскать меня в туалет, одевать, чем разъезжал бы по двору в поисках кого-то, кто поднял бы меня по лестнице.
Жизнь сама по себе не настолько ценна, чтобы все это терпеть. Я не стану думать иначе, даже когда отправлюсь на небеса…
– Можно мне войти, пожалуйста?
Майкл. Его жесткие волосы были тщательно приглажены, рубашка отутюжена.
Я жестом показал на кресло.
– Я хочу больше… – Он замялся, с трудом подбирая слова. – Я мог бы делать гораздо больше физических упражнений. Как насчет того, чтобы проводить с мистером Кэрром больше времени?
– Кадеты занимаются по два часа в день.
– Я не измотанный службой кадет!
– Очевидно, нет, и использовать тебя они не могут.
– Мы не на базаре!
Я не оставил без внимания его грубость:
– Убирайся!
Его шаги затихли на верху лестницы.
Я злился на него, вертя в руках свой голографовизор. Сам-то я хорош! Я развернулся и подъехал к основанию лестницы, чтобы позвать его вниз.
До меня донесся слабый звук. Был ли это всхлип?
Бевина и Ансельма нигде не было видно. Кто бы мог поднять меня? Произнося непечатные выражения, я спиной к лестнице уселся на нижнюю ступеньку. Потом подтянулся на следующую, затем еще и еще. Ступенька за ступенькой, я втаскивал свое непослушное тело наверх. На середине пути остановился, высвободился из куртки, чтобы совсем не спариться. Потом продолжил подниматься.
Наверху я встретил Карлу Тамарову. Она, похоже, уже долго наблюдала за мной.
– Спустись, пожалуйста, вниз. Найди кого-нибудь, кто помог бы поднять кресло.
– Вы довели его до слез.
– Да. Знаю.
Она затопала вниз по ступенькам. Сидя, я толкал свое тело к комнате Майкла. Я постучал в дверь, изловчился и распахнул ее.
– Уйди… – Тут его глаза расширились. Взъерошенный, запыхавшийся, я представлял еще то зрелище.
Я начал перемещаться по направлению к его кровати.
– Алекс обеспечил бы тебе все необходимое. Уж не знаю как.
– Я в вас не нуждаюсь, – презрительно бросил он.
– Нуждаешься, – горько возразил я. – Как никто другой.
– Это почему ж?
– Помоги мне подняться. Я тебе объясню. Озадаченный, он помог мне подняться на кровать.
Я вытянул ноги и сделал паузу, чтобы немного перевести дух. Потом взял его за подбородок и повернул так, чтобы его глаза были обращены ко мне.
– Прости, что выгнал тебя. Я любил твоего отца. Если бы меня не стало, он точно так же заботился бы о моем сыне. – Он высвободился и отпрянул к стене. – Твоя мать… подавлена.
– Я знаю, – приглушенным голосом промолвил он.
– А что если я попрошу ее, чтобы ты ненадолго здесь остался?
Что я такое говорю? Мне и так не хватало времени на разбор своих голографочипов, словом перемолвиться с гардемарином, Арлиной, Фити…
– У нас и минуты времени не будет.
Он был прав. Слава богу, хоть у одного из нас осталось немного здравого смысла.
«Не развенчивайте того человека, которым вы стали для меня. И которым все еще остаетесь», – так говорил Алекс, сидя однажды в моем кабинете.
Я задумался.
Майкл отвернулся:
– Вы сердитесь.
– Если бы твой отец увидел, как ты ведешь себя в моем доме, – что бы он сказал?
– Понятия не имею.
– Говори? – Я схватил его за запястье. Он заерзал, но я крепко его держал.
– Он бы… Я не… – Вдруг его голос стал похожим на голос Алекса:
– Приведи себя в порядок, парень, и сию же минуту! – Он покраснел.
Я повернул его лицо к своему. И сказал медленно, слово за словом:
– Приведи себя в порядок, парень, и сию же минуту.
– Что вы… Его нет, и вы не имеете права…
– Я спрашивал твою мать.
– Могу я узнать, о чем? – В дверях стояла Мойра, а Карла высовывалась из-за ее спины.
– Не мог бы Майкл остаться здесь на пару месяцев? Он нуждается в… – Я не знал точно в чем.
– Это было бы очень хорошо для него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66