Мысль хорошая, хотя и фантастическая. Насколько я понимаю, особенности сна твоей дочери не подчиняются никаким научным законам, и было бы весьма опасно позволить ей творить чудеса на воле. Мы склоняемся к мысли о том, что она должна содержаться в некоторой изоляции. Так, чтобы не смогла никому, включая и саму себя, причинить никакого вреда.
Мы с самого начала единодушно отвергли мысль о том, что девочку следует посадить в тюрьму. Разве твоя дочь в чем-то виновна? И как может юная леди, получившая такое благородное воспитание, выжить рядом с потерянными душами, которые содержатся в наших тюрьмах? С другой стороны, боюсь, и в больнице для нее не найдется места. Находясь среди людей, она будет подвергаться большому риску.
Однако существует место за пределами больниц и тюрем, которое может устроить все заинтересованные стороны. У нас есть отличные учреждения для, скажем так, не совсем обычных пациентов, не находящихся в здравом уме и твердой памяти. Там работают настоящие профессионалы. Доступ туда весьма ограничен, помещения очень хорошие – больные могут прогуливаться в саду и все такое прочее. Нам кажется, твоя дочь будет счастлива в таком месте. Она продолжит занятия музыкой, а специалисты станут наблюдать за ней, что в итоге может привести к полному выздоровлению. Мы заверяем, что там её удивительные способности никого не будут беспокоить. Что скажешь, Раджив?
Никто из них не знал, как отреагирует магнат на такое предложение. Даже министра обороны второй по численности населения страны мира поразил вид стоящего на коленях и рыдающего человека, занимающего двадцать седьмое место в списке самых богатых людей в мире.
– Господа, прошу вас, не отнимайте у меня дочь! Она все, что у меня есть, и я люблю её гораздо больше жизни. Я все, все на свете сделаю для вас, только оставьте её мне. Пусть она живет со мной, и я что-нибудь обязательно придумаю. Обещаю. Клянусь. У меня есть деньги, ресурсы, влиятельные друзья – мы найдем выход из положения. Не беспокойтесь, мы решим эту проблему в интересах всех вовлеченных сторон. Верьте мне, господа, я не разочарую вас. Об одном молю вас – оставьте мне дочь!
Члены правительства молчали. Прошло несколько минут, прежде чем министр обороны вновь обрел дар речи.
– Хорошо, Раджив. Возможно, мы отнеслись к тебе без должного внимания и сочувствия. Иди и хорошенько все обдумай, а потом дай нам знать, к какому решению ты пришел. Успеешь до среды?

Через несколько дней неподалеку от Дели началось сооружение большой башни. Она возводилась с помощью техники, используемой при строительстве заводов по производству полупроводников: никаких органических материалов, ни пыли, ни грязи, дважды вдень дорогие машины осуществляли тщательную уборку помещений. После некоторых раздумий было решено отказаться от окон в здании, чтобы всякие посторонние влияния из внешнего мира не нарушали покой и спокойствие, царящие внутри. Раджив каждый день приходил смотреть, как идет строительство, заботясь о том, чтобы тюремный замок, который он готовил для дочери, создавался с любовью и заботой. Ведущему архитектору страны поручили спланировать абсолютно фантастический интерьер комнат Сапны, включающих в себя библиотеку, состоящую из трех тысяч томов, специально напечатанных на полиэфирной пленке, и зал для занятий музыкой, где стоял рояль, изготовленный на заказ и сделанный полностью из стали. В гостиной установили телевизор, принимающий лучшие каналы самых разных стран. Свет из внешнего мира не проникал в башню, а ключ от нее хранил один лишь Раджив. Внешние стены толщиной с голову человека были сделаны из железа. Вскоре сюда перевели Сапну.
Первые дни она занималась тем, что писала стихи и играла на рояле. Девушка владела лишь западным классическим репертуаром, однако интерпретировала его на основе индийской классической музыки. В своей системе изучения композиторов Сапна полностью игнорировала биографические моменты и их влияние на творчество гениев. Ей было все равно, почему Лист оказался в Париже, и не интересовало то обстоятельство, что Бетховен оглох. Она обращала очень мало внимания на исторические обстоятельства, благодаря которым возникло то или иное произведение, а также практически не разделяла их по жанрам: барокко, классика, романтизм, модерн и т. д. Вместо этого Сапна разрабатывала правила для понимания связей между аранжировкой мелодий и музыкой вселенной, преломляющейся в эмоциональном восприятии отдельного индивидуума.
Она использовала циферблат часов как карту, куда заносила результаты своих исследований. Каждое из 1440 градаций минуты должно было представлять определенную конфигурацию эмоций или природную истину (спустя какое-то время ей потребовалось анализировать все до уровня отдельных секунд), а те в свою очередь соответствовали различным комбинациям музыкальной «квинтэссенции», которая может быть найдена в отдельных композициях. Она изобрела набор диаграмм, похожих на астрологические карты, чтобы производить сложные суждения, необходимые для раскрытия сущности каждого музыкального произведения, и, таким образом, поместить его в требуемом временном отрезке того или иного дня.
Проведя большую часть дня за устранением ошибок в своей системе и написанием трактатов, Сапна садилась к роялю и начинала играть весь репертуар. Она исполняла ту или иную композицию изо дня вдень чуть раньше или чуть позже, пока не удостоверялась, что попала в точку, а музыка звучит и резонирует как-то особенно созвучно темной комнате, находящейся в центре большого города и озаряемой солнцем в течение двух славных минут в день. Большинство сюит Баха (и вопреки названию два ноктюрна Шопена) игрались утром, а прелюдии и фуги исполнялись глубокой ночью. По мере совершенствования системы девушке все больше казалось, что время являет собой утраченную тайну европейской классической музыки. Когда Сапна садилась за рояль и закрывала глаза, ожидая определенного часа (шесть часов и две минуты вечера), для которого предназначались вступительные аккорды последней сонаты для фортепьяно Бетховена, когда она ударяла наконец пальцами по клавишам, тогда вся другая музыка, которую кому-либо приходилось слышать ранее, походила на неприятный шум, царящий в холле отеля. Появлялось ощущение, это возвращенная к исконным временным параметрам музыка воспарила к небесам, плыла от созвездия к созвездию и наполняла сердца люден неземной радостью, о которой они могли только догадываться. Толпы слушателей приходили к стенам башни, чтобы насладиться божественными звуками; они сидели, затаив дыхание, испытывая небывалый восторг.
Отец Сапны ежедневно навешал дочь. Всякий раз она узнавала нечто новое из книг или телепередач и обсуждала с ним. А Раджив любил дочь все крепче, чувствуя себя обязанным ей после того, как жена родила здорового и крепкого мальчугана. «Именно Сапна вернула мне способность оплодотворять женщину, находясь в таком почтенном возрасте, – размышлял он. – Именно она подарила мне наконец сына, заказанного доктору Холлу много лет назад». То обстоятельство, что его жена избегала встречаться с Сапной, вообразив, будто её первая, незаконная беременность явилась проклятием, с последствиями которого она не хочет иметь ничего общего, и тот факт, что новый, идеальный сын Раджива ненавидел Сапну с того момента, когда начал понимать, что у него есть сестра, впадал в ярость при любом упоминании её имени и презирал отца за его заботу о «ненормальной в башне», – все это лишь усиливало для Раджива двусмысленность той ситуации, в коей оказалась его дочь. Он постоянно страдал из-за того, что приходится держать девушку в неволе. «Она вовсе не заслуживает такой ужасной участи», – думал он с горечью. Каждый вечер богач с разбитым сердцем покидал Сапну, запирая башню на ключ. Изо дня в день он задерживался все дольше, слушая музыку или обсуждая с дочерью прочитанные книги.
Сапна никогда не говорила отцу о том, что влюбилась в звезду телеэкрана. В человека, чья голова напоминала голову быка.

Тем временем уродливый мальчик по имени Имран подрастал, окруженный любовью и заботой приемных родителей. Жили они в ветхой книжной лавке на тихой улочке. Волны Аравийского моря ударяли в берег изобилующего минаретами острова, где находится гробница Хаджи Али. В маленьком магазинчике продавались не только всяческие книжки, начиная от путеводителей и кончая многочисленными изданиями Корана и поэзией на арабском, фарси и урду, но и духи, лекарства и брелоки с гравированными молитвами. Сюда часто приходили пилигримы из окрестных городков в поисках сувениров: пластиковых настенных часов с изображением на циферблате мраморной гробницы, чьи купола для пущей привлекательности покрасили в ярко-красный и желтый цвета (надпись гласила, что часы показывают точное время и будут служить хозяину целую вечность!); календарей с изображением Каабы в окружении чудесных проносящихся мимо планет и красно-зеленых полумесяцев; новых ковриков для молитв с великолепными золотыми минаретами и пальмами. Просыпаясь, маленький Имран видел перед собой мусульманские чудеса, сверкающие яркими красками на фоне ночного неба.
Мальчик рос медленно и как-то неравномерно. У него развились широкие мускулистые плечи, а ноги оставались тонкими и короткими. Руки были слишком длинными для крохотного тела карлика, и с раннего возраста он ходил словно обезьяна, что вызывало презрение и насмешки у одноклассников. Более всего забавляли их форма и размер его огромной головы, которая с годами становилась все более массивной. Причем выступающие вперед нос и челюсть придавали ей явное сходство с головой быка. Повсюду в районе появились граффити, с восторгом иллюстрирующие тему противоестественных половых связей, приведших к рождению такого странного существа: веселые обезьянки, пристраивающиеся сзади к нарочито безразличным овцам, и яростные быки, преследующие соблазнительных прекрасных дев.
Серия рисунков, которые школьные власти постарались поскорее стереть, повествовала об истории женщины, жаждущей родить ребенка, которая с этой целью поедает сырыми яйца быка. Однако в результате беременеет не она, а её корова. Нарисовавший последнюю сцену негодяй весьма талантливо изобразил женщину, тайком в ночную пору проникающую в хлев, чтобы извлечь из утробы коровы окровавленное дитя. После этого она несет младенца в дом и кладет его на кровать между собой и мужем. Причем история рассказывается занудной и постоянно морализирующей козой.
Родители Имрана были крайне расстроены тем, что их сын должен терпеть несправедливые унижения, и в конце концов поддались его уговорам и позволили мальчику не ходить в школу. Теперь он все дни проводил в книжной лавке, поглощая один за другим поэтические сборники, а после читал стихи вслух, развлекая покупателей. Со временем слава о его незаурядных выступлениях распространилась по окрестностям, толпы заинтересованных слушателей стали стекаться к магазину. Те, кому не находилось места внутри, стояли на улице и завороженно слушали прекрасное чтение. При этом несуразность телосложения чтеца придавала еще больше выразительности декламации, которая захватывала любого слушателя. Из несоразмерной груди мальчика вырывались глубоко эмоциональные и торжественные звуки. С его помощью слушатели лучше понимали трудные стихи на фарси и архаизмы урду. До них доходило то, что хотел выразить тот или иной поэт. «Удивительно, – как-то заметил один из слушателей, – что такой маленький мальчик поражает нас глубиной абсолютно взрослых чувств: передаст тоску влюбленного юноши по своей возлюбленной или стремление верующего познать Всевышнего. Мы опытные мужи и многое пережили в жизни, однако никогда еще не внимали таким страстным и проникновенным речам». Другой слушатель утверждал следующее: «Когда он говорит о страдании, которое испытывает душа, пребывающая в бренном мире и тоскующая по бессмертию, мы наконец-то понимаем, какая мука быть странниками на земле и как прекрасна жизнь небесная, вечная!»
Сам вид Имрана, его сутулые плечи и массивная голова на высохшем теле символизировали весьма поэтичную тему о возвышенном религиозном духе, запертом в жалкой человеческой оболочке. Все, кто слушал его, могли теперь воспринимать поэзию только из уст мальчика.
Если Имран не находился в магазине отца, он отправлялся гулять. Внешний вид юноши вызывал страх и беспокойство у зажиточных и добропорядочных горожан, поэтому он предпочитал бродить по окрестностям, где людей не так легко запугать уродством. Он научился искусству казаться абсолютно незначительным человеком и совсем не привлекал к себе внимания в людных местах; незамеченным проскальзывал через оживленный центр города и внезапно появлялся в каком-нибудь магазинчике, где приветствовал и обменивался рукопожатиями со знакомыми. Он водил дружбу с маргинальными типами, сделавшими состояние, занимаясь незаконным бизнесом. Все они любили мальчика за его умение рассказывать смешные истории, строя при этом такие уморительные гримасы, что слушатели просто покатывались со смеху. Среди друзей Имрана было десять человек, способных решить любую проблему. Люди обращались к нему с вопросами, где найти самый лучший чай, кто продаст самые дешевые запасные части для автомобиля, какой врач хорошо сделает аборт, как легко и быстро реализовать пятьсот мобильных телефонов.
Однажды днем Имран оказался в крошечном баре в районе Джуху, где его друзья частенько собирались, чтобы поиграть в карты и поговорить о делах. Электрическое освещение в заведении отсутствовало, слабый свет с улицы проникал сквозь зашторенные окна. Слышались приглушенные голоса уличных торговцев и слабый шум моторов проезжавших машин. Друзья выпивали, сидя под обширными томными опахалами, когда один из них вдруг заявил:
– А теперь Имран прочитает нам стихотворение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50