— Я зажгла сигарету и сгребла бумаги в сторону, разыскивая пепельницу.
Марино откопал ее на краю стола и придвинул поближе ко мне.
— Эй, не похоже, чтобы в тебе тут не нуждались, — сказал он.
— Незаменимых нет.
— Да, верно. Я так и знал, что это то, о чем ты думала.
— Я ни о чем не думала. Я просто расстроена, — сказала я, протягивая руку к левой полке и доставая свой ежедневник. Роза вычеркнула все до конца следующей недели. А затем наступит Рождество. Я чувствовала, что вот-вот расплачусь, и не знала почему.
Наклонившись вперед, чтобы стряхнуть пепел, Марино тихо спросил:
— Ну, как тебе книга Берил, док?
— Она разбивает сердце и наполняет тебя радостью, — сказала я, мои глаза были полны слез. — Она потрясающа.
— Ну что ж, я надеюсь, ее, в конце концов, напечатают. Берил как бы будет продолжать жить, если ты понимаешь, что я имею в виду.
— Понимаю. — Я глубоко вздохнула. — Марк попытается что-то сделать. Я полагаю, надо оформить все по новой. Спарацино определенно уже не будет заниматься делами Берил.
— Если только он не сделает этого за решеткой. Я полагаю, Марк рассказал тебе о письме.
— Да. Он рассказал.
Одно из деловых писем от Спарацино к Берил, которое Марино нашел у нее в доме, приобрело новый смысл, когда Марк взглянул на него, после того, как прочитал рукопись:
«Как интересно, Берил, что Джо выручил Кери, — и я чувствую себя тем счастливее, что познакомился с ними обоими еще тогда, когда Кери только купил этот чудесный дом. Нет, я не нахожу это удивительным, совершенно. Джо был одним из самых щедрых людей, которых я когда-либо имел удовольствие знать. Я с нетерпением ожидаю услышать больше».
Простой абзац намекал на очень многое, хотя маловероятно, что у Берил был ключ к его прочтению. Я серьезно сомневалась, что, упоминая Джозефа Мактигю, Берил имела хотя бы малейшее представление о том, насколько опасно она приблизилась к запретной границе области незаконной деятельности самого Спарацино, которая заключала в себе множество фиктивных корпораций, созданных адвокатом для того, чтобы облегчить отмывание денег. Марк не сомневался, что Мактигю, с его огромным капиталом и недвижимостью, был хорошо знаком с криминальными методами Спарацино, и что, в конечном счете, помощь, которую Мактигю предлагал Харперу в его безнадежном финансовом положении, вряд ли была законной. Поскольку Спарацино никогда не видел рукописи Берил, он сходил с ума при мысли о том, что она могла неумышленно раскрыть. Поэтому, когда, после исчезновения рукописи, он стремился заполучить ее в свои руки, им руководило нечто большее, чем жадность.
— Когда убили Берил, он, наверное, думал, что ему крупно повезло, — говорил Марино. — Представь себе. Она уже не будет спорить, когда он станет подправлять ее книгу и выбирать все, что могло бы указать на его действительные занятия. Затем, все переделав, он продает проклятую вещь и зарабатывает на ней бешеные деньги. Интерес к книге был бы огромен после того шума, который он поднял. Не говоря уже о трагическом финале героев — фотографии мертвых тел Харперов могли бы появиться в какой-нибудь бульварной газетке...
— Спарацино так и не получил фотографии, которые сделал Джеб Прайс, — напомнила я ему. — Слава Богу.
— Ну, как бы то ни было, после всего этого шума даже я решил бы приобрести эту чертову вещь, а я — могу ручаться — не покупал книгу же лет двадцать.
— Стыдно, — пробормотала я. — Чтение — это прекрасно. Ты должен как-нибудь попробовать.
Мы оба подняли головы, когда вновь вошла Роза, на этот раз с длинной белой коробкой, перевязанной роскошным красным бантом. В замешательстве она поискала свободное пространство на моем столе, а затем, сдавшись, положила ее мне на руки.
— Что за?.. — пробормотала я, в голове у меня было пусто.
Отодвинувшись назад вместе со стулом, я поставила неожиданный подарок себе на колени и начала развязывать атласную ленту, а Роза и Марино тем временем наблюдали за мной. Две дюжины роз — чудо красоты на длинных черенках, сверкающие, как бесценные рубины, были закутаны в тонкую зеленую бумагу. Нагнувшись, я закрыла глаза и погрузилась в их аромат, а затем открыла маленький белый конвертик, находившийся внутри.
"Когда дорога становится крутой, крутой становится на лыжи. В Аспене после Рождества. Ни пуха, ни пера. И присоединяйся ко мне, - было написано на карточке. — Я люблю тебя. Марк".

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43