Фельдшеры, которые привезли тело мисс Харпер, ушли много часов назад, и они не должны были заниматься фотосъемкой.
Я снова вышла в коридор. Мое внимание привлекло светящееся табло над дверью лифта, которое показывало, что лифт остановился на втором этаже. В здании был кто-то еще! Может быть, это всего-навсего очередной обход охраны? Кожу у меня на голове стянуло мурашками — я подумала о пустой коробочке из-под пленки. Крепко сжав ремень своей медицинской сумки, я решила подняться по лестнице пешком. На площадке второго этажа я осторожно открыла дверь и прислушалась, прежде чем переступить порог. Кабинеты в восточном крыле были пусты, свет нигде не горел. Я повернула направо, в основной коридор, и прошла мимо аудитории, библиотеки и кабинета Филдинга. Никого. «Просто, чтобы удостовериться», — подумала я, заворачивая в свой кабинет, чтобы вызвать охрану.
Увидев его, я затаила дыхание. На одно ужасное мгновение мой мозг полностью отключился. Он ловко и бесшумно перебирал содержимое открытого архивного шкафчика. Воротник его темно-синей куртки был поднят, глаза скрыты темными очками, а руки защищены резиновыми перчатками. Через мощное плечо был перекинут кожаный ремешок фотоаппарата. В нем чувствовалась основательность и непоколебимость мрамора. Я не могла достаточно быстро исчезнуть из его поля зрения. Руки в перчатках вдруг застыли.
Когда он сделал выпад, я рефлекторно махнула своей медицинской сумкой, как олимпийским молотом. Инерция с такой силой вогнала ее ему между ног, что от удара очки со звоном слетели с его лица. Он скрючился от дикой боли, и я сбила его с ног ударом по лодыжке. Вряд ли он почувствовал себя лучше от того, что единственным амортизатором между его ребрами и поверхностью пола оказался металлический объектив его же фотоаппарата.
Медицинские инструменты рассыпались в разные стороны, пока я неистово выковыривала из своей сумки маленький баллончик газа, который всегда таскаю с собой. Он заревел от боли, когда обильная струя газа ударила ему в лицо. Расцарапывая глаза, он с жуткими воплями катался по полу, в то время как я схватила телефон и вызвала помощь. Надежности ради я брызнула еще разочек, как раз перед тем, как в помещение ввалилась охрана. Затем приехали полицейские. Мой заложник в истерике умолял отвезти его в больницу, но офицер безо всякого сочувствия заломил ему руки за спину, надел наручники и обыскал.
Согласно водительскому удостоверению, незваного гостя звали Джеб Прайс, тридцать четыре года, адрес — Вашингтон, округ Колубмия. Сзади, за ремень его вельветовых брюк был засунут девятимиллиметровый автоматический «смитт-и-вессон» с четырнадцатью патронами в обойме и одним, досланным в патронник.
* * *
Я не помню, как брала ключи от другой служебной машины, арендованной отделом медицинской экспертизы, но, очевидно, я это сделала, так как в наступающих сумерках запарковала синий многоместный фургон на своей подъездной дорожке. Используемая для транспортировки трупов, машина была большого размера, на задней дверце окно из предосторожности было закрыто экраном. Съемный фанерный пол несколько раз в неделю требовалось поливать из шланга. Автомобиль представлял собой нечто среднее между семейным фургоном и катафалком, а из ему подобных покруче была только QE2.
Как зомби, я поднялась прямо по лестнице, даже не побеспокоившись о том, чтобы прослушать телефонные сообщения или выключить автоответчик. Левый локоть и плечо болели, противно ныли мелкие косточки кисти. Сложив одежду на стуле, приняла горячую ванну и замертво свалилась в постель. Я погрузилась в глубокий, глубокий сон, я почти умерла.
Я плыла в густой темноте, тяжелое тело казалось налитым свинцом, когда внезапный телефонный звонок был прерван моим автоответчиком:
— ...не знаю, когда смогу перезвонить, так что слушай. Пожалуйста, послушай, Кей. Я знаю о Кери Харпере...
Я открыла глаза, сердце бешено колотилось. Настойчивый голос Марка вывел меня из оцепенения.
— ...пожалуйста, держись от этого подальше, не впутывайся. Пожалуйста. Я еще позвоню тебе, как только смогу.
К тому времени, как я нащупала трубку, в ней был слышен только сигнал отбоя. Прослушав его сообщение, я рухнула на подушки и разразилась слезами.
Глава 9
На следующее утро Марино приехал в морг как раз в тот момент, когда я делала Y-образный разрез на теле Кери Харпера.
Я удалила пластрон ребер и вытащила из грудной клетки блок органов, тогда как Марино молча смотрел на то, как я это делаю. В раковине барабанила вода, гремели и щелкали хирургические инструменты, в соседней комнате служащий морга точил нож, и длинное лезвие скрежетало о точильный камень. Сегодня на утро было запланировано четыре вскрытия, и все хирургические столы из нержавеющей стали были заняты.
Поскольку Марино, казалось, не собирается сам ни о чем говорить, я взяла инициативу на себя.
— Что вам удалось выяснить о Джебе Прайсе? — спросила я.
— Проверка показала, что за ним ничего нет, — ответил он, глядя в сторону, — никаких предшествующих арестов, никаких особых судебных распоряжений, ничего. Он также не «поет» для полиции. А если бы и «пел», то после того, что ты с ним сотворила, у него прорежется сопрано. Перед тем как спуститься сюда, я заглянул в отдел расследований. Они занимаются пленкой из его фотоаппарата. Я занесу фотографии, как только они будут готовы.
— Ты их уже видел?
— Лишь негативы.
— И?..
— Там кадры, отснятые в холодильнике, — тела Харперов, — ответил Марино.
Именно этого я и ожидала.
— Надеюсь, это не журналист из какой-нибудь бульварной газетенки? — поинтересовалась я в шутку.
— Ага, как же. Размечталась.
Я подняла глаза на Марино. Он явно был не в настроении. Более растрепанный, чем обычно, с красными воспаленными глазами, он дважды порезался при бритье.
— Большинство репортеров, которых я знаю, не таскают с собой девятый калибр, заряженный «глазерами», — сказал он, — и они, если у них за спиной есть поддержка, имеют обыкновение скулить и просить полицию позвонить адвокату газеты. Этот парень даже не пискнул — настоящий профессионал. Он выбрал вторую половину дня понедельника, праздничного дня, когда маловероятно, что кто-то окажется поблизости, и, чтобы забраться внутрь, открыл замок отмычкой. Его автомобиль мы нашли в трех кварталах отсюда на стоянке «Фам Фреш». Машина взята напрокат и оборудована телефоном сотовой связи. В ее багажнике оказалось достаточно обойм и магазинов, чтобы остановить маленькую армию, плюс пистолет-пулемет «Мак Тен» и жилет «Кевлар». Он не репортер.
— Но я не уверена и в том, что он профессионал, — прокомментировала я, снаряжая скальпель новым лезвием, — глупо было оставить в холодильнике пустую коробку от фотопленки. И если он действительно хотел сделать все чисто, то должен был бы залезть в два-три часа утра, а не среди бела дня.
— Ты права, коробка от фотопленки была ошибкой, — согласился Марино, — но я могу понять, почему он вломился именно в это время. Скажем, похоронное бюро или полицейские доставляют очередное тело как раз, когда Прайс — в холодильнике, так? В середине дня ему удастся сделать вид, что он здесь работает, и у него есть законная причина находиться в здании. Но давай представим себе, что он нагрянул в два часа утра. Ему никак не объяснить свое присутствие в такое время.
В любом случае, подумала я, у Джеба Прайса были серьезные намерения. Патроны «глазер» — паршивая штука. Они заполняются дробью, которая при столкновении разлетается в разные стороны, разрывая плоть и органы, как свинцовый град. Что же касается пистолета-пулемета «Мак Тен», то это любимое оружие террористов и мафиози, которое можно купить довольно дешево в Центральной Америке, на Ближнем Востоке и в моем родном городе Майами.
— Вам нужно подумать о том, чтобы поставить замок на холодильник, — добавил Марино.
— Я уже предупредила внутреннюю и наружную охрану, — сказала я.
Эту меру предосторожности я откладывала много лет. Похоронное бюро и полиция должны иметь возможность попадать в холодильник в нерабочее время. Нужно будет дать ключи охранникам, моим местным медицинским экспертам, работающим по вызову. Возникнут возражения, проблемы. Черт побери, я так устала от проблем!
Марино переключил свое внимание на тело Харпера. Чтобы определить причину смерти, не требовалось ни вскрытия, ни гениального патологоанатома.
— У него множественные переломы черепа и повреждения мозга, — объяснила я.
— Его горло было перерезано в последнюю очередь, как и в случае с Берил?
— Яремные вены и сонные артерии рассечены, и все же внутренние органы не особенно бледные, — ответила я. — Он бы потерял достаточно крови, чтобы умереть в течение нескольких минут, если бы у него было кровяное давление. Другими словами, потеря крови не была причиной его смерти. К тому времени, как его горло перерезали, он уже умер, или умирал, от ранений головы.
— А как насчет оборонительных ранений? — спросил Марино.
— Никаких. — Я отложила скальпель, чтобы показать ему безвольные пальцы Харпера, отгибая их один за другим. — Нет сломанных ногтей, порезов или ушибов. Он не пытался отвести удары.
— Харпер так никогда и не узнал, чем его долбанули, — прокомментировал Марино. — Он приехал, когда уже стемнело. Негодяй поджидал его, возможно, прятался в кустах. Харпер запарковался, вылез из своего «роллс-ройса». Он как раз закрывал дверь, когда парень подошел к нему сзади и ударил по затылку...
— У него двадцатипроцентный стеноз артерий малого круга, — подумала я вслух, разыскивая свой карандаш.
— Харпер тут же свалился, а псих все бил и бил, — продолжал Марино.
— Тридцать процентов в правом коронаре. — Я нацарапала цифры на пустом пакете от перчаток. — Никаких рубцов от старых инфарктов. Сердце здоровое, но слегка увеличено. И у него кальцинирована аорта, атеросклероз первой степени.
— Затем парень перерезал Харперу горло, может быть, для твердой уверенности, что он мертв.
Я подняла взгляд на Марино.
— Кто бы это ни был, он хотел убедиться, что Харпер мертв, — повторил он.
— Не думаю, что нападающий мыслил столь рационально, — откликнулась я. — Взгляни сюда, Марино.
Я отвела скальп с черепа, который был разбит, как яйцо, сваренное вкрутую. Показывая линии переломов, я стала объяснять:
— Его ударили по крайней мере семь раз, причем с такой силой, что любая из ран не оставила бы ему надежды на выживание. Затем ему перерезали горло. Это сверхубийство, так же, как и в случае Берил.
— О'кей. Сверхубийство. Я не спорю, — ответил он. — Я просто говорю — убийца хотел убедиться, что Берил и Харпер мертвы. Ты почти отрезаешь кому-нибудь его проклятую голову и можешь быть уверен, что твоя жертва не собирается воскреснуть и заговорить.
Когда я принялась опустошать желудок в картонный контейнер, Марино скорчил гримасу:
— Не возись. Я могу рассказать тебе, что он ел, — я же сидел там рядом с ним: орешки к пиву и два мартини.
Эти орешки только начали перевариваться, когда Харпер умер. Больше там ничего не было, кроме коричневой жидкости, и я чувствовала запах алкоголя.
Я спросила Марино:
— Что ты из него вытянул?
— Совершенно ничего.
Я взглянула на него, помечая контейнер.
— Я сижу в баре, пью тоник и лайм, — начал Марино, — примерно с четверть часа. Харпер появляется почти в пять.
— Как ты узнал, что это он?
Почки были прекрасно гранулированы. Я положила их на весы и записала показания шкалы.
— Его невозможно спутать ни с кем — с этой гривой белых волос, — ответил Марино. — Он соответствовал описанию Поутита, и я узнал его в ту же секунду, когда он вошел. Он садится за столик и никому ничего не говорит, просто заказывает свое «обычное» и ест орешки к пиву, пока ждет. Я наблюдаю за ним какое-то время, затем подхожу, пододвигаю стул и представляюсь. Он заявляет, что ничем не может мне помочь, и не хочет об этом говорить. Я давлю на него, говорю, что Берил много месяцев угрожали, и спрашиваю, знал ли он об этом. Он раздражается и говорит, что не знал.
— Думаешь, он говорил правду?
А про себя я подумала, в чем заключается правда об отношении Харпера к спиртному? Его печень была увеличена.
— Теперь это уже не выяснить, — сказал Марино, стряхивая на пол пепел с сигареты. — Потом я спрашиваю его, где он был в ту ночь, когда ее убили, и он говорит, что был в баре в обычное время, а затем поехал домой. Когда я спрашиваю, может ли его сестра подтвердить это, он отвечает, что ее не было дома.
Я взглянула на него с удивлением, скальпель застыл на полпути:
— Где же она была?
— Ее не было в городе.
— Он тебе не сказал, где именно?
— Нет. Он сказал, цитирую: «Это ее дело. Не спрашивайте меня».
Глаза Марино презрительно остановились на частях печени, которую я препарировала. Он добавил:
— Моим любимым блюдом была печень с луком. Можешь в это поверить? Я не знаю ни одного полицейского, который видел бы вскрытие и после этого все еще любил бы печень...
Пила «Страйкер», с помощью которой я принялась за череп Харпера, вынудила Марино сдаться, и, когда костяная пыль поплыла в едком воздухе, он отошел подальше. Тела на вскрытии плохо пахнут, даже если они в хорошем состоянии. Да и само зрелище не вызывает положительных эмоций. Надо отдать должное Марино — каким бы ужасным ни было дело, он всегда приходил в морг.
Мозг Харпера был дряблым, с множеством рваных повреждений. Очень малое кровоизлияние подтверждало, что после удара по голове он жил недолго. По крайней мере, смерть его была милосердно быстрой. В отличие от Берил, у Харпера не было времени осознать ужас или боль, или просить о пощаде. И еще несколько особенностей различали эти два убийства. Харпер не получал угроз, по крайней мере, насколько нам известно. В его убийстве отсутствовали сексуальные мотивы. Он был забит, а не заколот. И никакие предметы одежды не пропали.
— Я насчитала сто шестьдесят восемь долларов в его бумажнике, — сказала я Марино. — Его наручные часы и кольцо с печаткой тоже не пропали и оприходованы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43