— Ваш брат не хотел, чтобы вы поддерживали с нею связь?
— Особенно в течение последних нескольких месяцев, из-за ее книги. Кери осудил и отрекся от нее. Ее имя в этом доме не упоминалось. Он не позволял мне поддерживать с нею какие бы то ни было контакты.
— Но вы все-таки поддерживали, — сказала я.
— Весьма ограниченные, — с трудом произнесла она.
— Должно быть, это очень болезненно — быть отрезанной от кого-то, кто так дорог.
Она снова смотрела на огонь.
— Мисс Харпер, когда вы узнали о смерти Берил?
Она не ответила.
— Кто-нибудь позвонил вам?
— Я услышала об этом по радио на следующее утро, — пробормотала она.
«Боже мой, — подумала я, — как ужасно».
Она больше ничего не сказала. Ее раны были за пределами моего восприятия, и как бы я ни хотела ее утешить, сказать мне было нечего. Так, в молчании, мы просидели довольно долго. Когда я, в конце концов, посмотрела украдкой на часы, то обнаружила, что уже почти полночь.
До меня вдруг дошло, что в доме очень тихо — слишком тихо.
После тепла библиотеки в прихожей было холодно, как в соборе. Я открыла заднюю дверь и разинула рот от изумления. Под молочным кружением снега подъездная аллея представляла собой сплошное белое одеяло с едва заметными следами шин, оставленными проклятыми полицейскими, уехавшими без меня. Мою служебную машину давно отбуксировали, и они забыли, что я все еще в доме. Черт побери! Черт побери! Черт побери!
Когда я вернулась в библиотеку, мисс Харпер подкладывала в огонь очередное полено.
— Похоже, мой транспорт уехал без меня. — В моем голосе звучало огорчение. — Мне необходимо позвонить.
— Боюсь, что это невозможно, — ответила она без всякого выражения. — Телефоны выключились вскоре после того, как ушел полицейский. Когда портится погода, это случается довольно часто.
Я наблюдала, как она дробит горящие дрова. Искры роем устремлялись в трубу, увлекая за собой серые ленточки дыма.
Я совсем забыла.
До сих пор это не приходило мне в голову.
— Ваша подруга... — сказала я.
Она снова ударила по полену.
— Полицейский сказал, что вы ожидаете свою подругу и что она останется с вами на ночь...
Мисс Харпер медленно выпрямилась и обернулась, ее лицо раскраснелось от жара.
— Да, доктор Скарпетта, — сказала она. — Это было так любезно с вашей стороны — что вы зашли.
Глава 8
Напольные часы рядом с лестницей пробили двенадцать раз. Мисс Харпер принесла еще вина.
— Часы. — Она как будто чувствовала себя обязанной объяснить. — Они отстают на десять минут. Уже первый час.
Телефоны в особняке действительно не работали. Я проверила. Чтобы добраться до города, нужно пройти несколько миль по дороге, которая теперь была покрыта по крайней мере четырьмя дюймами снега. Я не собиралась идти куда бы то ни было.
Ее брат мертв. Берил мертва. Мисс Харпер — единственная, кто остался. Я надеюсь, что это совпадение. Я зажгла сигарету и сделала глоток вина.
У мисс Харпер не хватило бы физической силы, чтобы убить своего брата и Берил. Что, если убийца был настроен и против мисс Харпер? Что, если он вернулся?
Мой револьвер был дома.
Полиция будет следить за участком.
На чем? На снегоходах?
Я сообразила, что мисс Харпер что-то мне говорит.
— Простите?.. — Я выдавила улыбку.
— Похоже, вы замерзли, — повторила она.
Со спокойным лицом она сидела в кресле в стиле барокко и вглядывалась в огонь. Высокое пламя гудело, подобно развеваемому ветром флагу, и редкие порывы ветра вздымали пепел в очаге. Казалось, мое присутствие действовало на нее успокаивающе. На ее месте мне бы тоже не хотелось оставаться одной.
— Мне хорошо, — соврала я. На самом деле мне было холодно.
— Мне было бы приятно предложить вам свитер.
— Пожалуйста, не беспокойтесь. Со мной действительно все в порядке.
— Этот дом совершенно невозможно прогреть, — продолжала она. — Высокие потолки. И он не утеплен. К этому привыкаешь.
Я думала о своем современном доме с газовым отоплением в Ричмонде, о своей кровати королевских размеров с твердым матрасом и электрическим одеялом, о коробке с сигаретами в шкафчике рядом с холодильником и о хорошем скотче в моем баре. Я думала о намечавшейся ночевке на пыльном, темном втором этаже особняка «Катлер Гроув».
— Мне будет хорошо здесь, на диване, — сказала я.
— Ерунда. Огонь скоро погаснет. — Она крутила пальцами пуговицу на своем свитере, ее глаза не отрывались от огня.
— Мисс Харпер, — попыталась я в последний раз, — у вас есть какие-нибудь подозрения насчет того, кто мог это сделать с Берил, с вашим братом? Или почему?
— Вы думаете, это один и тот же человек. — Она преподнесла это как констатацию факта, а не как вопрос.
— Я вынуждена сделать такое предположение.
— Я хотела рассказать вам что-то, что помогло бы вам, — ответила она, — но думаю, это не имеет никакого значения. Кто бы это ни был — что сделано, то сделано.
— Вы не хотите, чтобы он был наказан?
— Уже достаточно наказаний. Нельзя вернуть то, что уже совершилось.
— А Берил не хотела бы, чтобы его поймали?
Она обратила ко мне широко раскрытые глаза.
— Если бы вы ее знали!
— Мне кажется, я знаю. Я знаю ее — в некотором смысле, — мягко сказала я.
— Я не могу объяснить...
— Вам не нужно этого делать, мисс Харпер.
— Как это было бы замечательно...
На мгновение я увидела ее горе. Ее лицо исказилось, но затем она снова взяла себя в руки. Ей не было нужды заканчивать свою мысль. Как это было бы замечательно, если бы сейчас ничто не держало Берил и мисс Харпер порознь. Компаньоны. Друзья. Жизнь так пуста, когда ты одинок, когда некого любить.
— Мне очень жаль, — сказала я с чувством, — мне ужасно жаль, мисс Харпер.
— Сейчас середина ноября. — Она отвела от меня взгляд. — Снег выпал необычно рано. Он быстро растает, доктор Скарпетта, вы сможете уехать отсюда поздним утром. Те, кто о вас забыл, к тому времени вспомнят. С вашей стороны в самом деле-было замечательно, что вы зашли.
Казалось, она знала, что я застряну здесь. Меня беспокоило жуткое впечатление, что она как-то спланировала это. Конечно же, это было невозможно.
— Я прошу вас кое-что сделать, — вновь заговорила она.
— Что именно, мисс Харпер?
— Приезжайте весной, в апреле, — сказала она, обращаясь к пламени в камине.
— С удовольствием, — ответила я.
— Расцветут незабудки. Лужайка будет бледно-голубой от них. Это так красиво, мое любимое время года. Мы с Берил обычно собирали их. Вы когда-нибудь рассматривали их вблизи? Или вы, как большинство людей, которые считают их само собой разумеющимися, никогда не задумываетесь над ними, потому что они слишком малы? Они так красивы, если вы смотрите на них вблизи. Так красивы, как будто сделаны из фарфора и расписаны совершенной рукой Господа. Мы будем украшать ими волосы и ставить их в вазы с водой в доме, как Берил и я. Вы должны пообещать, что приедете в апреле. Вы пообещаете мне это, не правда ли? — Она повернулась ко мне, и страсть в ее глазах обожгла меня.
— Да, да. Конечно, я обязательно приеду, — искренне пообещала я.
— Предпочитаете ли вы на завтрак что-то особенное? — спросила она, вставая.
— Меня вполне устроит то, что вы приготовите для себя.
— В холодильнике много всего, — чудно ответила она. — Захватите свой бокал, я покажу вам вашу комнату.
Она провожала свою гостью на второй этаж по лестнице великолепной резной работы, скользя рукой по перилам. Верхнего света не было, только бра, которые освещали нам путь, и затхлый воздух был холоден, как в подвале.
Мисс Харпер провела меня в маленькую спальню:
— Если вам что-нибудь понадобится, я по другую сторону коридора, тремя дверями Дальше, — сказала она.
Комната была обставлена мебелью из красного дерева с инкрустациями из атласного дерева. На стенах, оклеенных бледно-голубыми обоями, висело несколько писанных маслом картин с цветочными композициями и видом на реку. Под балдахином стояла застеленная кровать, и на ней были высоко навалены стеганые одеяла, открытая дверь вела в ванную, выложенную кафельной плиткой. В спертом воздухе витал запах пыли, как будто окна никогда не открывались, и здесь никогда не шевелилось ничего, кроме воспоминаний. Я была уверена, что в этой комнате много-много лет никто не спал.
— В верхнем ящике туалетного столика — фланелевая ночная рубашка. Чистые полотенца и прочие аксессуары — в ванной, сообщила мисс Харпер. — Ну, вам больше ничего не нужно?
— Нет. Спасибо, — я улыбнулась ей. — Спокойной ночи.
Я закрыла дверь и задвинула слабую щеколду. Ночная рубашка оказалась единственной вещью в туалетном столике, и под нее было засунуто саше, потерявшее свой запах много лет назад. Все остальные ящики были пусты. В ванной комнате, как и обещала мисс Харпер, обнаружились все еще упакованная в целлофан зубная щетка, крошечный тюбик зубной пасты, ни разу не пользованный кусочек лавандового мыла и множество полотенец. Раковина была сухая, как мел, а когда я повернула золотистые ручки, потекла жидкая ржавчина. Прошла вечность, прежде, чем вода стала чистой и достаточно теплой для того, чтобы я решилась умыться.
Ночная рубашка, старая, но чистая, была выцветшего голубого цвета — цвета незабудок, подумала я. Забравшись в постель, я натянула до подбородка стеганые одеяла, испускавшие затхлый запах, и выключила свет. Взбивая пухлую подушку, чтобы придать ей удобную форму, я чувствовала упругое сопротивление жестких перьев.
Нос замерз, сна не было ни в одном глазу. Я села на кровати в темноте комнаты, которая, не сомневаюсь, когда-то была комнатой Берил, и допила вино. В доме стояла такая пронзительная тишина, что мне казалось, я слышу всепоглощающее безмолвие снега, падавшего за окном.
Я не заметила, как задремала, но проснулась вдруг. Мое сердце бешено колотилось, я боялась пошевелиться и не могла вспомнить свой кошмарный сон. Я не сразу осознала, где нахожусь, и был ли шум, который я слышала, реальностью. Кран в ванной комнате подтекал, редкие капли воды звонко падали в раковину. Половицы за дверью моей запертой комнаты снова тихонько скрипнули.
Мой мозг лихорадочно перебирал варианты. Дерево скрипит от холода. Мышь. Кто-то медленно пробирается по коридору. Задержав дыхание, я напрягла слух и уловила за дверью шелест домашних тапочек. Мисс Харпер, заключила я. Похоже, она отправилась вниз. Наверное, еще целый час я ворочалась с боку на бок. В конце концов, зажгла свет и вылезла из постели. Часы показывали половину четвертого, и не оставалось ни малейшей надежды на то, что мне удастся уснуть. Дрожа от холода, я накинула поверх ночной рубашки пальто, открыла дверь и пошла по коридору в кромешной тьме, пока не угадала смутные очертания перил лестницы, ведущей на первый этаж.
Холодная прихожая тускло освещалась лунным светом, просачивавшимся через маленькие окошки по обе стороны входной двери. Снег прекратился, появились звезды, от инея деревья и кустарник приобрели размытые очертания.
Соблазненная теплом, которое сулило уютное потрескивание в камине, я пробралась в библиотеку.
Мисс Харпер сидела на диване, закутанная в вязанный шерстяной платок, и вглядывалась в огонь. Ее щеки были мокры от слез, на которые она не обращала внимания. Кашлянув, я осторожно позвала ее по имени, чтобы не испугать.
Она не двигалась.
— Мисс Харпер? — снова повторила я, уже в полный голос. — Я слышала, как вы спустились вниз.
Она прислонилась к изогнутой как змея спинке дивана, ее глаза, тупо уставившиеся на огонь, не мигали. Когда я быстро опустилась рядом с ней и прижала пальцы к сонной артерии, ее голова безвольно откинулась набок. Кожа была очень теплой, но пульс не прощупывался. Стащив ее вниз, на ковер, я металась от ее рта к грудине, отчаянно пытаясь заставить биться сердце и вдохнуть жизнь в легкие. Не знаю, как долго это продолжалось, но когда я наконец сдалась, мои губы онемели, а мускулы спины и рук дрожали. Я вся дрожала.
Телефоны все еще не работали. Я никому не могла позвонить и ничего не могла сделать. Я стояла у окна библиотеки и, раздвинув занавески, сквозь слезы смотрела на невероятную белизну, освещенную лунным светом. Непроглядная темень за рекой поглощала перспективу.
С трудом я затащила ее тело обратно на диван и заботливо прикрыла его шерстяным платком. Дрова в камине прогорели, и девочка на портрете растворилась в сгустившихся сумерках. Смерть Стерлинг Харпер застала меня врасплох и ошеломила. Я сидела на ковре перед диваном, наблюдая агонию огня. Его жизнь я тоже не могла поддержать. Впрочем, я даже не пыталась это сделать.
Когда умер мой отец, я не плакала. Он болел столько лет, что я научилась виртуозно сдерживать свои чувства. Большую часть моего детства он провел в постели. Когда он однажды вечером, в конце концов, умер, ужасное горе моей матери повергло меня в еще большую отстраненность, и в этом безопасном состоянии я оттачивала до совершенства искусство наблюдения за крушением моей семьи.
Между матерью и моей младшей сестрой Дороти, самовлюбленной и безответственной со дня своего рождения, разразилась война. Я молча устранилась от визгливых споров и состязаний, совершенно уйдя в свою собственную жизнь. Дезертировав с войны, разразившейся в моем доме, я все больше и больше времени проводила в библиотеке. Я преуспела в науках и интересовалась биологией человека. Когда мне было пятнадцать, сосредоточенно изучала «Анатомию» Грея, и это стало неотъемлемой частью моего самообразования, источником моего прозрения. Я собиралась уехать из Майами, чтобы учиться в колледже. В эпоху, когда женщины были учителями, секретаршами и домохозяйками, я собиралась стать врачом.
В средней школе я училась на высший балл, играла в теннис, летом и во время каникул много читала, тогда как моя семья продолжала сражаться, подобно раненым ветеранам Конфедерации, в мире, давно уже завоеванном Севером. Я мало интересовалась свиданиями, и у меня было не много друзей. Школу я закончила лучше всех в классе и уехала в Корнелльский университет, получив высшую стипендию. Затем — медицинский факультет в университете Джонса Хопкинса, юридический факультет в Джорджтауне, после чего я вновь вернулась в Хопкинс в качестве патологоанатома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43