Так многое изменилось, пока я бродила по Малкатте, мечтая удалиться на покой в Джаруху, – подумала она. – Мутноджимет, Хоремхеб и теперь эта женщина, которую я считала неспособной осмыслить что бы то ни было, разве что пылающее сердце драгоценных камней, которым она поклоняется.
– Я сама составлю свое мнение, – сказала она, с трудом уняв дрожь в голосе. – Теперь скажи мне, какой урожай ожидается в Ахмине в этом году. Должно быть, некоторые лозы очень старые и не могут больше плодоносить.
Тии просияла, и они оживленно заговорили на излюбленную тему. Когда Тейе осознала, сколько прошло времени, оказалось, что пора мыться и одеваться, оранжевое солнце уже зависло над западными холмами.
Торжественная семейная трапеза по случаю приезда Тейе была устроена в обнесенном стеной саду напротив озера. Она устроилась в кресле на траве, и Хайя преподнес ей чашу с вином. Спустился сумрак. Она сидела, удовлетворенно вдыхая аромат вина, глядя, как снуют принаряженные слуги. Было новолуние, и луна тонким полумесяцем висела в темно-голубом небе; ее слабое сияние было почти незаметно в свете факелов, укрепленных на стене, и тех, что держали неподвижно стоящие под деревьями факельщики. Повсюду были расставлены цветы. В дальнем конце сада виднелись силуэты музыкантов Эйе, которые настраивали свои лютни, переговариваясь и тихо посмеиваясь. Было довольно прохладно, и Тейе надела шерстяной плащ поверх простого гофрированного платья, которое легкими складками лежало на коленях и спадало на траву. Порывистый ветерок поднимал с плеч волны ее золотисто-каштановых волос, в которых поселилась седина, и ласково обдувал лоб. Пока наложницы Эйе подходили одна за другой, опускались на колени и целовали ее выкрашенные хной ступни, чтобы потом учтиво занять свои места в стороне от членов семьи, она наблюдала за Сменхарой и Бекетатон. В пути Сменхара быстро вернулся к кипучему отрочеству, он плавал, бегал, ликуя и беззаботно смеясь надо всем, но сегодня сознание того, что Мериатон – где-то близко, за рекой, придавало ему серьезности. Он сидел на траве, скрестив ноги, свободно положив руки на колени, и рассеянно следил за суетой слуг. Хотя в свои тринадцать он официально еще не считался мужчиной, недавно он срезал свой детский локон, и теперь его гладко обритую голову стягивала красная лента. Тейе задержала на нем взгляд. Без парика и шлема, изменявших решительные черты его лица, он более чем когда-либо походил на своего отца. Бекетатон гладила одного из бабуинов Эйе, а смотритель удерживал того на поводке. Уверенный звонкий голосок девочки разносился по всему саду. Довольная, Тейе заметила, какое ладное у нее тело в ее десять лет, как она привлекательна в том возрасте, когда девочки делаются нескладными, как аисты. Тейе потягивала вино, наслаждаясь прекрасным вечером. Из кухни на задней стороне дома стали доноситься соблазнительные ароматы, и музыканты уже заиграли, то и дело переходя от одной мелодии к другой.
Она заметила движение огней на переднем дворе, а потом по траве зашагал сам Эйе, его лицо сияло. Он горячо поцеловал ее ноги, и она растаяла в его объятиях.
– Ах, Эйе, я так по тебе скучала! Сколько раз я тосковала по твоей улыбке! Кажется, будто мы не виделись целую вечность. Дай посмотреть на тебя.
Повинуясь, он с добродушным видом отступил. Эйе постарел на целую жизнь с тех пор, как они виделись в последний раз. Его всегда массивное тело теперь совсем раздобрело. Лицо обрюзгло, сделалось дряблым, появился двойной подбородок. Нездоровые темные мешки скрадывали глаза.
Заметив ее удивление, он печально улыбнулся.
– Знаю, дорогая императрица, – сказал он. – На упражнения больше нет времени. Мой слуга накладывает краску и причитает про себя, но старость не скроешь.
– Ты здоров? – спросила она встревожено, когда он со вздохом опустился рядом с ней.
– Совершенно здоров, хотя все время чувствую усталость. Врачеватель прописал мне очищение голоданием два раза в месяц вместо одного, и, сдается мне, это помогает. – Она видела, что он быстро смерил ее смеющимся взглядом. – Ты тоже постарела.
– Знаю. Порой я готова возненавидеть свое отражение. Тутанхатон отнял у меня остатки молодости. – Она говорила без горечи.
– Но мне нравится то, что говорит о тебе прежней, – мягко сказал он. – Плоть сдает, но дух неизменен. Неужели этот юноша, так задумчиво обрывающий цветы на моей лужайке, и есть Сменхара? Он уже почти мужчина, Тейе.
Тейе видела, что лицо брата при взгляде на племянника приобрело знакомое ей сонное выражение, понимала, что сейчас он взвешивает Сменхару на династических весах.
– Наш будущий Гор? – без нажима произнесла она.
– Да даруют нам боги свою милость, чтобы было так.
– Все так плохо?
– Хуже, чем ты можешь себе вообразить. Будь готова к изменениям, произошедшим в твоем сыне. Когда мы впервые приехали сюда, я был преисполнен надежды. Казалось, Эхнатон сделался более вменяемым, чем когда-либо прежде, едва остались позади нездоровые воспоминания о Малкатте. Но это длилось недолго. Вместе с воспоминаниями он оставил позади все сдерживающие начала. По сути, я не смог сегодня поприветствовать тебя раньше из-за его очередного неосторожного поступка. На рассвете прибыл Азиру.
– Что?
– Он, наконец, решил ответить на призыв фараона, хотя ради блага Египта я желал бы, чтобы он не подчинился приказу. Я провел весь день с ним, фараоном и Туту, пытаясь смягчить и сгладить впечатление, которое произвел на него Эхнатон. Боюсь, он покинет Египет, посмеиваясь втихомолку, развеяв последние опасения. Благодарение Амону, ты приехала! Но давай сегодня не будем говорить о государственных делах. – Ему стоило немалых усилий успокоиться. – Хоремхеб тоже здесь. Я смотрю, Мутноджимет сегодня принарядила своих карликов. Будем есть, пить и делать глупости, кто нам запретит?
Тейе кивнула, пережидая почтительные поклоны присутствующих, борясь с усталостью, которая всегда одолевала ее на закате. Я должна собраться с силами, – думала она, чувствуя, как губы Хоремхеба коснулись ее ступни. – С этого момента у меня не будет возможности расслабиться.
Однако ближе к ночи уныние отступило. Они болтали и предавались воспоминаниям, а музыканты наполняли воздух сладостной музыкой. Вскоре протестующую Бекетатон увели спать, Сменхара, зевая, последовал за ней. Взрослые продолжали сидеть. Тейе и Эйе – в креслах, Тии – у ног Эйе, обхватив колени руками, Мутноджимет и Хоремхеб – развалясь на траве среди подушек, непринужденно разговаривая, как часто бывало прежде в доме Эйе в Малкатте, когда семья собиралась вместе. Несмотря ни на что, мы все еще дружная семья, – думала Тейе. – Ничто не разорвет связывающие нас узы. Мы больше не марианну, однако сила, заставившая наших предков крепко держаться друг за друга в борьбе за землю, куда они попали как пленники, остается. Тии и Хоремхеб вошли в семью, вместо того чтобы увести из нее ее членов. Сегодня я чувствую себя счастливой и защищенной.
Когда глаза стали совсем слипаться от усталости, она перестала поддерживать беседу и ушла в заботливо приготовленную для нее опочивальню. Уснула она сразу, убаюканная шелестом листьев за окном и уханьем совы.
Утром она вяло стояла в уборной Тии, а слуги тщательно одевали ее для встречи с сыном. Она выбрала белое платье с множеством мелких складочек, которое приказала перекроить так, чтобы оно открывало одну грудь, в соответствии с последней модой. По крайней мере, другая закрыта, – кисло думала она, пока рабыни прилаживали тонкую ткань. – Моей грудью уже нельзя гордиться. Платье было оторочено роскошной каймой, объемные гофрированные рукава украшены серебряными сфинксами, и такие же серебряные сфинксы свисали с пояса. Седеющие волосы она спрятала под официальным париком, его локоны свисали до самой талии. Придирчиво изучив свое отражение в зеркале, Тейе осталась довольна, заметив, что темно-зеленая краска для глаз удачно скрадывает нависающие веки, а черная краска затушевывает морщинки, лучами расходящиеся к вискам. Браслеты из электрума, кольца с аметистом и лазуритом и пектораль из сфинксов дополнили наряд, и она встала перед хранителем царских регалий, который на коленях подполз к ней, вынул из сундучка большую корону императрицы с двойным пером и благоговейно надел ей на голову. Она уже устала от сборов. Пока сопровождающие в коридоре распределялись согласно иерархии, она неподвижно сидела на табурете и не шевелилась до тех пор, пока Хайя не объявил о прибытии стражи фараона, которая должна была сопровождать ее через реку.
Ее переправили через Нил на роскошной ладье Эхнатона. Она сошла на берег южнее окраин города, и ее сразу проводили к богато украшенным носилкам, золотые занавеси которых были приподняты, открывая трон с высокой спинкой. Впереди и сзади стояли золотые колесницы. Вдоль царской дороги по обе стороны выстроились солдаты в шлемах и со скимитарами у пояса. Хоремхеб, одетый в свое лучшее платье, поклонился, приветствуя ее, когда она взошла на трон. Сменхара и Бекетатон приготовились следовать за носилками пешком, а Тутанхатон сидел на коленях у няньки в носилках, замыкавших шествие. Тейе кивнула, Хоремхеб отдал приказ, и процессия тронулась с места. Спицы колесниц сверкали на солнце, и дети весело болтали. День стоял ясный. Высоко в небе темными пятнами в глубокой лазури кружили соколы, и деревья вдоль дороги трепетали на свежем ветру, отбрасывая ажурную подвижную тень.
Несколько минут носилки мягко покачивались. Потом Хоремхеб скомандовал, и кавалькада остановилась. Тейе посмотрела вперед и увидела группу людей, собравшихся на дороге рядом с первыми ослепительно белыми низкими зданиями Ахетатона. С замиранием сердца она узнала царский паланкин. Носильщики опустили ее носилки на землю, но она не вышла, и на мгновение множество придворных и солдат замерли. Она сидела, силясь собрать все свое мужество. Она видела, что Нефертити смотрит на нее, поразительно прекрасная, но с совершенно непроницаемым лицом под жесткой конусообразной короной, а три старшие царевны, накрашенные, все в драгоценностях, одетые, как и их мать, в тончайший лен, сидят, развалясь и тихо переговариваясь, под балдахином.
Наконец фараон выступил вперед, и слуги бросились подставлять плечи Тейе, чтобы она могла опереться на них; Тейе шагнула на дорогу и направилась навстречу сыну. Эйе шел рядом с Эхнатоном, держа над ним опахало из алых страусовых перьев. Впереди Эхнатона, спиной к Тейе, осторожно пятился жрец, монотонно бубня торжественные песнопения и окропляя землю перед фараоном очистительной водой. Еще издалека Эхнатон начал улыбаться ей. Она протянула руки. Он схватил и поцеловал их, потом притянул ее ближе, прижался оранжевыми губами к ее шее, обеим щекам и, наконец, к губам.
– Матушка, императрица, это великий день! – выдохнул он, обнимая ее. – Весь город ждет, чтобы приветствовать тебя. Солнце воссоединилось со своей матерью!
– Славно снова прикасаться к тебе, Эхнатон, – ответила она, но под волной любви, охватившей ее, шевелился холодок мрачного предчувствия.
Его голос не изменился, был таким же высоким и резким, как всегда. Не изменились и черты его лица: прекрасная, чистая линия носа, кроткие миндалевидные глаза, обведенные мерцающей черной краской, длинный выступающий подбородок. Но сквозь свободное, прозрачное женское одеяние, которое болталось на нем, ей было видно, какой хилой и впалой сделалась его слабая грудь, каким отвислым и объемистым – мягкий живот, насколько белее и толще стали бедра. Она ожидала, что возраст возьмет свое. Чего она не могла предвидеть, так это развития у него молочных желез, ставших теперь необычайно большими, их соски были густо намазаны яркой оранжевой краской. Она усилием воли заставила себя оторвать свой взгляд от груди. Она подала знак, дети подошли и распростерлись перед ним ниц.
– Встаньте! – радостно взвизгнул Эхнатон. – Не может быть, чтобы это был мой братец Сменхара! Такой большой, такой мужественный! Иди же, поцелуй своего фараона!
Сменхара покорно шагнул в раскрытые объятия, и Эхнатон пылко поцеловал его в губы. Тейе видела, как на щеках мальчика сквозь желтую краску проступил румянец смущения. Фараон повернулся к Бекетатон. Он нежно погладил ее руки.
– Моя царевна, – сказал он. – Ты тоже выросла большая. И у тебя по-прежнему небесно-голубые глаза, как у моей императрицы. Как ты прекрасна!
Наклонившись, он тоже поцеловал ее, и Тейе поймала взгляд брата. Выражение лица Эйе было напряженно-непроницаемым. Тутанхатон стоял нетвердо, держась за руку няньки, его круглые черные глазки были устремлены на отца. Эхнатон поднял его, и пухлые ручонки обвились вокруг его шеи, одна потянулась к яшмовой сережке в ухе фараона.
– Так вот он, мой сын, царевич моего тела. Наконец-то! Он здоров, Тейе? Он хорошо себя чувствует? Я хотел обручить его с одной из его сестер. Мы все, взявшись за руки, образуем неразрывный круг! Давайте же укреплять его. Пришло время получить ежегодные подати и потом вместе отпраздновать.
Жрец ринулся вперед и снова принялся окроплять землю, когда фараон повернулся, передав Тутанхатона няньке. Тейе поклонилась, с облегчением заметив, что Эхнатон и не думал приказать Нефертити с царевнами приветствовать ее, но она не смогла не заметить многозначительных радостных взглядов, которыми обменялись Сменхара и Мериатон. Не все сразу, – подумала она, взбираясь на трон и глядя, как тяжелый царский паланкин плавно поднимают на плечи носильщики фараона. Сменхара начал прибавлять шагу, тогда как Мериатон едва плелась, но Тейе резко прикрикнула на сына, и он угрюмо двинулся рядом с Бекетатон.
Во время медленного шествия к дворцу у Тейе была возможность как следует рассмотреть и сына, и его царицу, и достопримечательности Ахетатона. Над сверкающими золотом спинками кресел паланкина конус и синий объемный парик почти постоянно сдвигались. Она видела, как Эхнатон и Нефертити целовались, глядя друг другу в глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80