Ты знаешь имя королевы?
– Нет. Я не произношу его вслух.
– А она? Я не стану произносить вслух ее имя. Имя женщины, о которой идет речь. Жены Сикснита. Она когда-нибудь упоминала о королеве в твоем присутствии?
– Нет, – повторила Брега.
Равд вздохнул.
– Эйбел, ты узнаешь Сикснита, коли увидишь? Подумай хорошенько, прежде чем отвечать.
– Наверняка узнаю, сэр.
– Опиши его, пожалуйста, Брега.
Женщина растерянно таращила глаза.
– Он высокий?
– Выше меня, сэр. – Она развела руки на фут, показывая, насколько выше.
– Борода темная?
– Рыжая.
– Одноглазый? Кривоносый? Хромой?
В ответ на каждый вопрос Брега решительно мотала головой.
– Что еще ты можешь сказать о нем?
– Он толстый, – задумчиво проговорила она. – И ходит вот так. – Он встала и прошлась по комнате, ставя ступни носками внутрь.
– Понятно. Эйбел, описанный человек никого тебе не напоминает? Толстый. Рыжебородый. Косолапый.
Напоминал.
– Во время нашего первого разговора ты не назвал имя жены Сикснита. Ты просто не знал его или благоразумно решил не произносить вслух?
– Просто не знал. Я не боюсь произносить имя «Дизира».
– Тогда советую тебе произносить его пореже. Ты знаешь, как она выглядит?
Я кивнул:
– Маленького роста, с черными волосами и очень белой кожей. Она не показалась мне особо хорошенькой, когда Сикснит обманывал нас с Бертольдом Храбрым, но я видал женщин и пострашнее.
– Брега, он правильно описал жену Сикснита?
– Вроде да. – Брега в очередной раз вытерла глаза уголком фартука.
– Хорошо. Послушай меня внимательно, Эйбел. Если ты не намерен последовать моему совету относительно имени женщины, сделай хотя бы следующее: обыщи деревню и найди этих двоих. Когда найдешь одного из них или обоих, приведи ко мне, коли сумеешь. А если не сумеешь, вернись сюда и сообщи мне, где они находятся. Брега к тому времени уже уйдет, но я, вполне вероятно, еще буду беседовать с остальными. Входи смело, не бойся прервать наш разговор.
– Да, сэр.
– Конечно, в первую очередь мне нужен Сикснит. Но его жену я тоже хочу видеть. Вероятно, она знает меньше, но, возможно, скажет нам больше. Поскольку у нее грудной ребенок, она едва ли покинула деревню. Теперь ступай.

На окраине Гленнидама я остановился и окинул взглядом широкие поля, покрытые молодой весенней травкой. Я заглянул в каждую комнату в каждом доме, а также в каждый амбар и сарай, но так нигде и не нашел ни Сикснита, ни его жены. Равд велел мне входить к нему прямо посреди допроса, коли я обнаружу местонахождение одного из них или обоих, но вряд ли ему понравилось бы, если бы я явился только затем, чтобы доложить, что никого не нашел.
И Равд прав, сказал я себе. Женщина с новорожденным младенцем вряд ли добровольно пустится в долгое путешествие. Скорее всего, услышав о прибытии в Гленнидам рыцаря, она убежала в ближайший лес, где могла сидеть в тени деревьев и кормить своего ребенка. Если я поищу там… Пытаясь принять решение, я тихо позвал:
– Дизира! Дизира!
И мне сразу показалось, будто в густой листве на самой опушке леса мелькнуло женское лицо. С одной стороны, я не сомневался, что это всего лишь обман зрения, игра света и тени; но с другой стороны, я был уверен, что видел Дизиру.
Или, по крайней мере, какое-то живое существо.
Я неуверенно шагнул вперед, остановился на мгновение, все еще колеблясь, а потом решительно зашагал к лесу.

Глава 7
ДИЗИРИ

– Помогите…
Это был не столько крик, сколько протяжный стон, похожий на жалобный вой ветра, и, подобно воющему ветру, он разнесся по всему лесу. Я продрался через кусты на лесной опушке, торопливо прошел через густые заросли молодых деревьев, а потом бросился бегом между старых деревьев, которые по мере моего продвижения становились все больше и росли все реже.
– Пожалуйста, помогите. Пожалуйста…
Я остановился, чтобы перевести дыхание, поднес ко рту сложенные рупором ладони и во всю силу легких крикнул: «Я иду!» Зашагав дальше по молодой траве, я задался вопросом, откуда она знает, что поблизости есть кто-то, кто может ее услышать. Возможно, она не знает. Возможно, она просто кричит так время от времени уже не один час.
Я снова перешел на трусцу, потом на бег. Взобрался на крутую горку, поросшую угрюмым болиголовом, и двинулся вдоль гребня, который наконец пошел вниз и свернул в Дубовые заросли. Мне все время казалось, что женщина, взывающая о помощи, находится в сотне шагов впереди, не более.
Женщина, вне всяких сомнений, являвшаяся женой Сикснита, Дизирой.
Вскоре я вышел к узкой речушке – очевидно, к Гриффину. Не мудрствуя лукаво, я перешел поток вброд прямо там же. Мне пришлось держать высоко над головой мой лук, колчан и кожаный мешочек, пока я шел по горло в воде, но я таки перебрался через реку и вскарабкался на противоположный отлогий берег, усыпанный округлыми камнями.
Там могучие буки, поросшие мхом, гордо возносили свои кроны ввысь, к чудесному миру под названием Скай; и голос женщины, взывавшей ко мне о помощи, звучал совсем близко, всего (как мне казалось) в нескольких шагах. Я найду несчастную в тенистой лощине, полной грибов и прошлогодних листьев, понятное дело. Она находится совсем рядом, на другой стороне бобрового луга, вне всяких сомнений; или нет, на вершине невысокой скалы прямо за ним.
Но, взобравшись на скалу, я по-прежнему слышал молящий голос, раздававшийся где-то неподалеку. Тогда я несколько раз выкрикнул имя женщины, набирая побольше воздуха в грудь.
– Дизира!.. Дизира!.. Дизира!..
– Я здесь! Здесь, возле поваленного дерева!
Несколько секунд я слышал лишь свое дыхание, а потом увидел поваленное дерево в неглубокой лощине за скалой: расщепленный ствол, сломанные ветви и ворох листвы, сквозь который виднелось нечто зеленое, как сама весна.
– Оно упало, – сказала она, когда я подбежал. – Я хотела попробовать немного передвинуть его, и оно упало мне на ногу. И ногу никак не вытащить.
Я подсунул под дерево лук на манер рычага и попытался его приподнять; казалось, ствол даже не шелохнулся, но женщине все же удалось вытащить из-под него ногу. К тому времени, когда она высвободилась, я заметил нечто столь странное, что не поверил своим глазам, и столь необычное, что едва ли сумею описать это как следует. Полдневное солнце светило ярко, и одетые листвой ветки поваленного дерева (вероятно, пораженного молнией) и всех прочих деревьев отбрасывали узорчатые тени. Мы стояли в почти сплошной тени, но лучи ослепительного солнечного света местами пробивались сквозь листву. Казалось бы, в этих лучах я должен был видеть женщину совершенно отчетливо.
Но ничего подобного: я совершенно отчетливо видел ее в тени, но когда солнце падало ей на лицо, ноги, плечи или руки, она становилась почти незримой. Однажды в школе мистер Поташ показывал нам голограмму. Он опустил шторы на окнах и объяснил, что чем темнее в помещении, тем лучше она видна. Когда мы все рассмотрели голограмму, я поднял одну из штор и убедился, что мистер Поташ прав. Изображение потускнело, но снова стало ярким и четким, стоило только мне опустить штору.
– Пожалуй, мне не стоит наступать на нее. – Морщась, она потирала ногу. – Больно. В нескольких шагах отсюда есть пещера. Ты сможешь отнести меня туда?
Я сомневался, но не собирался отказываться, не попытавшись. Я поднял женщину на руки. Она весила меньше многих малышей, которых мне доводилось таскать на руках, но казалась теплой и живой на ощупь, и она поцеловала меня.
– Там мы укроемся от дождя, – сказала она и опустила глаза, якобы застенчиво, но я знал, что она вовсе не застенчива.
Я зашагал вперед, надеясь, что иду в нужном направлении, и сказал, что дождя не будет.
– Будет. Разве ты не заметил, как посвежело? Прислушайся к птицам. Возьми чуть левее и загляни за большой пень.
Там оказалась маленькая уютная пещерка, с потолком высотой ровно в мой рост, где находилась постель из оленьих и прочих шкур, застеленная зеленым бархатным покрывалом.
– Положи меня туда, пожалуйста, – сказала она.
Я так и сделал, и она снова поцеловала меня, а когда выпустила из своих объятий, я уселся на ровный песчаный пол пещеры, с трудом переводя дыхание. Она рассмеялась, но ничего не сказала.
Несколько минут я тоже не произносил ни слова. Мысли теснились у меня в голове, но мешались, путались и ускользали, и я чувствовал такое возбуждение, что мне казалось, вот-вот произойдет нечто такое, чего я буду стыдиться до конца своих дней. Прекраснее женщины я в жизни не видел (и она по-прежнему прекрасна), и я невольно закрыл глаза, отчего она снова рассмеялась.
У нее был восхитительный неземной смех. Похожий на тонкий звон золотых колокольчиков, подвешенных среди цветов в сказочно красивом лесу и колеблемых легким ветерком. Открыв наконец глаза, я прошептал:
– Кто ты? На самом деле?
– Та, которую ты звал. – Она улыбнулась, теперь не пряча от меня взгляда. Наверное, такие глаза у леопардов, но я все же несколько сомневался.
– Я звал жену Сикснита, Дизиру. Но ты – не она.
– Я Дизири, моховая дева, и я поцеловала тебя.
Я все еще чувствовал вкус ее губ; и ее волосы пахли свежей землей и сладковатым дымом.
– Мужчины, которых я целую, не покидают меня, покуда я сама их не прогоняю.
Я хотел встать, но понял, что не могу отойти от нее ни на шаг.
– Я не мужчина, Дизири, я просто ребенок.
– Ты мужчина! Мужчина! Дай мне каплю своей крови, и я докажу тебе.

К утру дождь прекратился. Мы с ней плавали в реке и лежали, словно две змеи, на огромном затененном валуне, возвышавшемся всего на дюйм над водой. Я знал, что стал совсем другим, но не понимал, в чем именно состоит произошедшая со мной перемена. Наверное, так чувствует себя гусеница, минуту назад превратившаяся в бабочку и еще не высушившая свои крылышки.
– Скажи мне, – спросил я, – если появится другой мужчина, он увидит тебя такой же, какой вижу я?
– Другой мужчина не появится. Разве твой брат не рассказывал тебе обо мне?
Я не понял, имеет она в виду Бертольда Храброго или тебя, Бен, но я помотал головой.
– Он меня знает.
– Его ты тоже целовала?
Она рассмеялась и отрицательно потрясла головой.
– Бертольд Храбый говорил, что эльфы черные как сажа.
– Мы моховые эльфы, Эйбел. И мы обитатели леса, а не дымоходных труб. Вы называете нас дриадами, лесными духами, покровителями деревьев. Ты можешь сам придумать для нас любое имя. Как бы ты хотел называть нас?
– Ангелы, – прошептал я, но она вдруг прижала палец к моим губам.
Я моргнул и отвел взгляд в сторону. И теперь, когда я видел Дизири лишь краем глаза, мне показалось, что она не похожа на девушку, с которой я плавал в реке, и на всех девушек, с которыми я совсем недавно занимался любовью.
– Хочешь увидеть?
Я кивнул и почувствовал, как жилы на моей шее набухают и извиваются, словно змеи.
– Боже мой! – проговорил я и не узнал своего голоса, внезапно ставшего грубым и низким.
Ужасно странное ощущение: я понимал, что изменился, но не понимал, насколько; и потом еще очень долгое время полагал, что вот-вот снова стану прежним. Запомни это.
– Ты не возненавидишь меня, Эйбел?
– Я никогда не смогу возненавидеть тебя.
Я говорил чистую правду.
– Мы отвратительны в глазах тех, кто не поклоняется нам.
Я испустил смешок; гулкий рокот в моем горле также удивил меня.
– Мои глаза принадлежат мне и слушаются меня, – сказал я. – Я закрою их, прежде чем поцеловать тебя, если нам понадобится полное уединение.
Она села и поболтала ногами в прозрачной холодной воде.
– Не при таком ярком освещении.
Взбитый ее ногой фонтанчик воды сверкнул на солнце, и нас обдало дождем серебряных брызг.
– Ты любишь солнечный свет, – сказал я. Я чувствовал это.
Она кивнула.
– Потому что солнечный свет – твоя стихия, твой мир. Солнце подарило мне тебя, и я тебя люблю. Мои соплеменники любят ночь, и поэтому я люблю и солнечный свет, и ночную тьму.
Я потряс головой:
– Не понимаю. Как такое возможно?
– Любя меня, ты можешь полюбить обычную женщину?
– Нет, – сказал я. – Никогда.
И я нисколько не кривил душой.
Дизири рассмеялась, на сей раз насмешливо.
– Докажи, – сказала она.
И снова взбила фонтанчик воды. Изящная тонкая ножка, взлетевшая над сверкающей водой, была зеленой, как молодые весенние листья. Ее лицо, тоже зеленое, заострилось к подбородку подобием треугольника, дерзкое и лукавое. Похожие на сочные ягоды губы прижались к моим, а когда мы отстранились друг от друга, я обнаружил, что смотрю прямо в горящие желтым пламенем глаза. Ее волосы развевались над головой, словно взметенные ветром.
Я обнял Дизири, прижал к груди и снова поцеловал.

Глава 8
УЛЬФА И ТАУГ

Когда она исчезла, я попытался найти пещеру. Пещеры на прежнем месте не оказалось – только мои лук, колчан и одежда валялись там на земле. Лук из ветки колючего апельсина, прежде казавшийся слишком большим для меня, стал вдруг очень маленьким, почти игрушечным, а рубашка и штаны просто треснули бы по всем швам, попытайся я натянуть их.
Отбросив одежду в сторону, я натянул тетиву до самого уха, как всегда делал. Гибкая ветка колючего апельсина согнулась почти пополам, но не сломалась, а вот тетива лопнула. Я отшвырнул ее прочь и вытащил из кожаного мешочка бечеву, которую Парка отмотала мне со своего веретена; странную тетиву, много ночей подряд тревожившую меня во сне приглушенными невнятными голосами и видениями мириад незнакомых жизней. Я натянул новую тетиву на лук, и она запела, когда я туго натянул ее, – и запела еще громче (мощный хор далеких голосов), когда я пустил стрелу вверх вдоль склона холма.
Я не смог натянуть тетиву до самого уха, поскольку стрела была на фут короче, чем нужно; однако она стремительно пролетела по прямой, словно пуля, и вонзилась в ствол дуба. Голый, я вернулся в Гленнидам с наступлением сумерек и одним ударом повалил наземь невысокого чернобородого мужчину, вздумавшего посмеяться надо мной. Когда он поднялся на ноги и обрел наконец дар речи, то сказал, что Равд и Свон уехали сегодня утром.
– Значит, они ничем не могут мне помочь, – сказал я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64