Похоже, она из племени оверкинов или что-то вроде. Ты знаешь ее?
Гарсег помотал головой.
– Она сказала, что я должен знать о причиненных эльфам обидах и рассказать о них людям здесь. Ты знал меня, когда я был в Эльфрисе в первый раз?
– Нет. По-вашему, эльфы стерли воспоминания из вашей памяти?
– Мне так кажется.
– Я лично не уверен, – задумчиво проговорил Гарсег. – Представляется более вероятным, что это сделало существо, которое вы называете Паркой. Зачем эльфам жаловаться вам, а потом заставлять вас все забыть?
– Я сказал Парке, что они мне не понравились, и она нисколько не разозлилась.
Гарсег поднял брови:
– Ваше отношение к эльфам осталось прежним?
Я отрицательно потряс головой.
– Это хорошо. Я собирался объяснить вам, что эльфам не имело смысла стирать ваши воспоминания, если они хотели, чтобы вы запомнили какие-то важные вещи.
– А ты умеешь стирать воспоминания?
– Нет. Многие считают меня мудрее любого эльфа, но я не умею этого делать. От каких воспоминаний вам хотелось бы избавиться?
– Об Америке. О моем настоящем имени, о моей жизни там.
– Ваше подлинное имя – Америка? – спросила Ури.
– Нет, так называется страна, где я жил раньше, еще до того, как попал в Эльфрис в первый раз.
– Надо полагать, плохая страна, раз вы хотите забыть о ней.
– Да, в общем, нет. Только…
– Что?
– Только я похож на героиню одного фильма. Я не могу выбросить из головы воспоминания об Америке. Я не вернусь назад, даже если найду рубиновые башмачки, поскольку Дизири здесь, а не там. Но мне просто хочется забыть свое прошлое. Иногда мне кажется, что Бертольд Храбрый был моим настоящим братом, понимаете? На самом деле он не был, но теперь я думаю, что был. Я люблю его как брата, но знаю, что он мне не брат.
– И вы хотите забыть, что он вам не брат.
– Верно. Раньше он был высоким сильным мужчиной с черной бородой. Он мне говорил об этом и думал, что я все помню. Потом пришли великаны. Ангриды. Они ранили Бертольда Храброго – очень, очень тяжело, – и он уже вряд ли оправится когда-нибудь. Раньше я думал, что все больные люди рано или поздно обязательно выздоравливают. Пусть я еще ребенок, но теперь я хорошо понимаю, что это не так.
– Вы тоскуете по человеку, которого никогда прежде не знали?
– Да, конечно. Он был сильным, умным и смелым. Мы с ним часто сидели по вечерам в его маленькой лачуге, еще до моей встречи с Дизири, и он рассказывал мне о разных историях, происходивших с ним до ранения, и я хорошо представлял, каким он был раньше. Я все время хотел стать похожим на него, только я никогда не смогу, никогда.
Баки села. Она все еще выглядела неважно.
– Вы никогда не сможете стать таким, каким являетесь сейчас?
Я попытался улыбнуться. Это было трудно, но я очень постарался, и, кажется, у меня получилось.
– О, я достаточно силен. Гарсег растолковал мне все про море, и физически сейчас я, наверно, сильнее Бертольда Храброго. Но я не смел и не умен. В душе я по-прежнему остаюсь ребенком. С виду я взрослый мужчина, но я помирал от страха, когда мы сражались с остерлингами.
Никто не произнес ни слова, и я спросил Гарсега, рассказывал ли я о той схватке.
– Нет, но ваш пес рассказывал. Вы сражались героически и получили рану, которую исцелило море.
– Но я боялся. Я просто помирал от страха. Матросы дрались с ними через сетевое заграждение, а я стрелял сквозь него, пока у меня не закончились стрелы.
– И многих убили.
Я кивнул.
– Ничего лучшего вы и не могли сделать. Морские эльфы не пользуются луком, поскольку он бесполезен под водой. Но моховые эльфы, которыми правит ваша Дизири, искусные стрелки, и я видел, какую бойню может устроить один искусный лучник.
– Они прорезали дыру в сети. – Погруженный в воспоминания, я почти не слушал Гарсега. – Она была сплетена из прочных веревок толще моего большого пальца, но они перерезали их, и наши люди обратились в бегство. У меня не оставалось выбора.
Гарсег улыбнулся:
– Мужества здесь не требовалось, разумеется.
– Верно. У меня просто не оставалось выбора. Я выхватил из ножен Мечедробитель, завопил и спрыгнул с ахтеркастля. Один остерлинг всадил мне в бок кинжал, и я упал.
– То есть ваш корабль был захвачен и теперь находится в руках ужасных остерлингов. – Гарсег сочувственно покачал головой. – Я не заметил ни одного остерлинга, когда поднялся на борт, но, несомненно, тут все дело в моей невнимательности.
– Нет, мы заставили остерлингов отступить. Они все удрали обратно на свой корабль, перерезали канаты, оставив у нас на борту несколько абордажных крючьев, и уплыли.
– Почему, господин? – Ури повернула ко мне голову.
– Думаю, они испугались, что мы захватим их корабль и перебьем всех до единого. Мы так и сделали бы, не перережь они канаты.
– Значит, вы кое-что выпустили из своего рассказа. Я сразу так и подумал. Вы говорили о своем страхе, сэр Эйбел Благородное Сердце.
– Да.
– И о том, как спрыгнули с ахтеркастля с мечом в руке.
Я объяснил, что не с мечом.
– Ну, с Мечедробителем. Потом вы сказали, что вам в бок всадили кинжал. Сквозь кольчугу, как я понял со слов вашего пса. Вы упали, надо полагать, на палубу.
– Да.
– Однако вас вряд ли пырнули кинжалом и повергли на палубу незамедлительно после вашего прыжка с ахтеркастля. Так что же еще произошло?
Я сказал, что ранил несколько человек Мечедробителем и тому подобное.
– Несколько остерлингов.
– Я хотел рассказать вовсе не об этом, – сказал я. – Я хотел рассказать о том, каким отважным был Бертольд Храбрый и каким сильным. Только когда я встретился с ним, он уже был другим: сгорбленным и немножко не в своем уме. Борода у него стала совсем седой, и он не хотел возвращаться в Гриффинсфорд. Ни за что. Он просто хотел жить в лесу, где его не нашли бы. Но нет, его нашли, и он погиб. – Тут я вытер рукой глаза и после непродолжительной паузы сказал: – Прошу прощения.
– За то, что вы оплакиваете смерть своего брата? И сильнейшим не стыдно проливать слезы в такие минуты.
– Я вот что хотел сказать. Мне кажется, Дизири сделала так, чтобы я повзрослел настолько, насколько повзрослел бы здесь, если бы не провел какое-то время в Эльфрисе.
Казалось, Гарсег не желал обсуждать эту тему.
– Разница в десять лет. Я имею в виду, если сравнить меня, каким я был до той ночи, когда превратился во взрослого мужчину, и меня нынешнего. Примерно десять лет.
– Или меньше.
– Только Бертольд Храбрый старше меня лет на тридцать-сорок…
– Мне полегчало, господин, – сказала Ури. – Наверное, я смогу встать, если вы мне поможете.
Я помог, и она легонько прижалась ко мне.
– Ты просто хотела, чтобы он тебя обнял, – сказала Баки.
Ури ухмыльнулась:
– А обнимает он нежно.
Почти шепотом я сказал Гарсегу:
– Иногда мне снятся остерлинги.
– Мне тоже. Они совершали жертвоприношения нам, когда удерживали Огненную Гору. Хотите выслушать мое мнение по этим вопросам?
– Да, – сказал я. – Выслушаю с превеликим удовольствием.
– Насчет удовольствия сомневаюсь. Во всяком случае, сомневаюсь, что вы охотно примете все мои суждения. – Гарсег на минуту задумался, словно соображая, с чего начать. – Пункт первый: остерлинги. Вы считаете себя недостаточно смелым, поскольку испытывали страх перед ними. Вы думаете, что ваш брат не испугался бы на вашем месте?
– Он сражался с великанами.
– А вы с остерлингами, сэр Эйбел. Вы боялись, но преодолели свой страх. Вы думаете, они не боялись вас? Если вы действительно так думаете, сейчас мы найдем лужу, и вы посмотрите на свое отражение в воде. Вы были в доспехах?
– В кольчуге и стальном шлеме. Я купил их до того, как мы сели на корабль.
– И с Мечедробителем в руке. Плюс ко всему, именно вы перестреляли из лука множество остерлингов. Поверьте мне, сэр Эйбел, они затряслись от страха, едва лишь увидели вас.
– Испуганными они уж всяко не казались.
Я нашел дуриан, который пробовал очистить раньше, и снова попытался содрать с него кожуру ногтями. У меня получалось не многим лучше, чем в первый раз.
– А разве вы казались испуганным?
На это я ничего не мог ответить.
– Меня там не было, но я знаю ответ. И вы знаете. Вы подавляли страх, покуда не упали на палубу, раненый. И они подавляли страх, до поры до времени. Когда на борту находится рыцарь, на фок-мачте вывешивают его вымпел. Вы сделали это?
Я помотал головой:
– У меня нет вымпела, и я в любом случае не знал о таком обычае. Наверное, именно поэтому капитан не поверил, что я настоящий рыцарь.
– Обычно остерлинги не нападают на такие корабли. Они наверняка страшно удивились и испугались, увидев вас на борту.
– Ладно, – сказал я. – А что насчет остальных пунктов?

Глава 26
ПУНКТ ВТОРОЙ И ПУНКТ ТРЕТИЙ

– Прекрасно, перейдем к следующему пункту. Вы принесли от лаймового дерева не только кубок, но и стеклянную трубку. Разумеется, вам приходило в голову, что рано или поздно я увижу ее. Вы собираетесь показать мне находку?
– Я хотел показать, когда мы закончим разговор на прочие темы. – Я хорошо спрятал зеленую трубку в высокой траве, хотя она и без того практически сливалась с ней, но быстро нашел ее и протянул Гарсегу. – Там внутри скрученный лист бумаги.
Он кивнул.
– Вы взломали печать?
Я сказал, что никакой печати там не было, а Ури склонилась над моим плечом, чтобы разглядеть получше. Баки тоже подошла поближе. Они обе оставались обнаженными, и тогда, и впоследствии, и мне было трудно не пялиться на них, но я не пялился.
Гарсег вытащил затычку и извлек из трубки лист бумаги.
– Это свиток. Нечто вроде книги, – пояснил он, развязывая тонкие тесемки.
– Я тоже развязывал, – сказал я, – но потом завязал как было.
– Вы прочитали свиток?
Я помотал головой:
– Я взглянул на него, но мне не разобрать такое письмо.
– Мне тоже. Вероятно, здесь написано по-целидонски.
Он отдал свиток Баки, которая сказала:
– Хм… Я знаю только наше письмо, а такое мне не прочитать.
Ури придвинулась ко мне поближе:
– Если Баки не может, я тоже не могу.
Гарсег взял свиток у Баки, снова свернул и, завязав тесемки, засунул обратно в трубку.
– Возможно, это завещание женщины, чьи кости мы нашли, но точно сказать нельзя. Коли хотите, оставьте свиток у себя, сэр Эйбел. Или же положите обратно на место.
Вернув трубку со свитком обратно под дерево, я спросил Гарсега, как он думает, знала ли она, что умрет. Гарсег указал на кубок:
– Когда рядом с телом находишь кубок, невольно напрашивается мысль о яде. Вот почему я посоветовал вам тщательно вымыть сосуд, хотя он лежал тут долгое время. Если здесь имело место отравление, возможно, женщина отравилась сама и до последней минуты сжимала завещание в руке.
Я попытался представить, зачем женщине понадобилось убивать себя в таком прекрасном саду.
– Наверное, у вас еще много вопросов. Спрашивайте, коли хотите, только сразу признаюсь: у меня нет ответов.
– Ты сказал, что видел кости, – напомнил я Гарсегу. – Ты видел и стеклянную трубку тоже?
Он отрицательно потряс головой.
– Я поискал вокруг, но солнце еще только всходило. Я не увидел трубки.
– Ты говорил о великом сражении, в результате которого эльфы изгнали Сетра из своего мира.
Я сказал так, поскольку подумал: Гарсег не хочет, чтобы Ури и Баки знали, кто он такой на самом деле. Я остался доволен своей сообразительностью, но Ури вдруг задрожала всем телом, и мне пришлось пообещать никогда впредь не произносить имени Сетра.
– Мы должны были умереть, – сказала она. – Мы должны были умереть, если поднимемся сюда.
Баки повторила то же самое.
– Он прощает вас, – сказал Гарсег.
Я видел, что они не поняли, но поверили – или почти поверили, таким убедительным тоном он говорил.
– Тысяча ваших лет миновала со времени того сражения, – сказал Гарсег. – Я могу рассказать о нем в подробностях, коли хотите. Но хотите ли вы?
– Пожалуй, нет. Я все думаю о той женщине. Не могли же кости пролежать здесь тысячу лет, правда?
– При такой влажности? Конечно нет.
– Значит, женщину привел сюда не строитель, возведший башню?
– Кто знает? Когда здесь проходит тысяча лет, в Эльфрисе проходит сто или даже меньше.
– Вдобавок он возвращается время от времени, – сказала Баки. – Давайте не будем больше говорить о нем.
Я напряженно размышлял. Первым делом я предположил, что женщина потерпела кораблекрушение, но коли так, зачем она убила себя? Я снова спросил Гарсега, является ли верхушка башни островом в Митгартре, и он опять ответил утвердительно.
– Хорошо, – сказал я, – если это остров, почему я не слышу шума моря? Я не слышал шума моря ни разу, пока мы здесь.
– Оно не особо шумит, когда спокойно.
– Ладно, я пойду посмотрю. А ты оставайся тут с нашими больными девушками.
Баки робко сказала:
– Ури и Баки, господин. Я Баки.
Только тогда я окончательно понял, кто есть кто, и больше уже никогда их не путал.
Гарсег потряс головой, возражая против моего распоряжения, но я не обратил на него внимания. Солнце еще стояло не очень высоко, поэтому, чтобы свет не бил мне в глаза, я повернулся спиной к нему и двинулся на запад. Примерно через каждые сто шагов я надламывал веточки деревьев и спустя некоторое время услышал позади голос Гарсега:
– Зачем вы это делаете?
Я не обернулся.
– Чтобы найти дорогу обратно, разумеется.
– А зачем вам возвращаться обратно?
– Девушкам нездоровится, и мы должны позаботиться о них. Я надеялся, ты останешься там и присмотришь за ними.
– На протяжении всей своей истории эльфы пытались освободиться из-под власти чудовища по имени Кулили. Вы – их последняя надежда. Я не спущу с вас глаз даже ради десяти тысяч блюющих дев.
Я остановился, чтобы рассмотреть дерево с листвой дивного оттенка зеленого цвета. Несомненно, родиной чудесного растения являлся Эльфрис, но оно казалось таким свежим и юным, словно Бог сию минуту создал его, посадил буквально за минуту до моего появления здесь. Густо усыпанное голубыми и лиловыми цветами с длинными ярко-красными усиками (или как там они называются) посреди раскрытых лепестков. Я никогда прежде не видел ничего подобного и навсегда запомнил неземной красоты дерево.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64