Наконец я срезал ветку и бегом бросился обратно в дом. Мне послышались там чьи-то голоса, которые стихли, едва я переступил через порог.
Два куска мяса из выложенных мной на каменную плиту исчезли. Я насадил остальные на вертел и стал держать над огнем, пытаясь одновременно обсохнуть и согреться. Гильф подошел ко мне и лег на пол.
– С кем ты разговаривал? – спросил я.
Он помотал головой, встал, отошел в сухой угол и улегся там.
– Знаешь, – сказал я, – иногда мне хочется, чтобы ты был обычным псом, не умеющим разговаривать. Тогда твое молчание не злило бы меня, как сейчас. Ты знаешь, что в доме кто-то есть, и я тоже знаю. Только ты не желаешь мне говорить.
Гильф ничего не сказал. Я бы удивился, если бы он ответил.
Когда мясо почти дожарилось, я сказал:
– Я знаю, что мы здесь не одни. Я рыцарь и привык держать свое слово. Кто бы ты ни был, я не собираюсь причинять тебе зла. Если ты хочешь вкусный кусок жареного мяса, просто выйди и поздоровайся, и я угощу тебя.
Никакого ответа.
Я обвел внимательным взглядом комнату, теперь хорошо освещенную полыхавшим в очаге огнем. Мы с Гильфом находились в ней одни, и там не было никакой мебели, никаких предметов, за которыми можно было бы спрятаться.
Я откусил кусок мяса, прожевал, проглотил, а потом еще раз осмотрелся и задумался. На тропе мы никого не видели. Я высунул голову в маленькое окошко и огляделся по сторонам. Тоже никого. Темный коридор вел в крохотную каморку. Там стояла полуразвалившаяся кровать с металлической сеткой, заваленная грязным тряпьем.
– Если бы здесь никого не было, – громко сказал я, – мой пес разговаривал бы со мной. Но раз тебе угодно прятаться, я не собираюсь искать тебя. Я собираюсь поесть и высушить свою одежду. Ты не возражаешь? Как только дождь прекратится, мы уйдем. У нас нет никаких недобрых намерений.
Ответа не последовало, но Гильф подошел к двери и завилял хвостом, давая мне понять, что хотел бы уйти сейчас же.
– Ты же не привязан, верно? – сказал я. – Если хочешь уйти, я не стану тебя удерживать.
Он вернулся обратно в свой угол.
– Ты чувствуешь опасность? – спросил я.
Пес закрыл глаза.
– Да ну тебя. – Я насадил на вертел последний кусок мяса. – Ты не хочешь со мной разговаривать? Ладно, я тоже не буду разговаривать с тобой.
Мясо уже почти прожарилось, когда я услышал тихий шепот:
– Пожалуйста…
Я огляделся по сторонам.
– Если хочешь есть, иди и поешь. – (Ты всегда говорил так, когда подавал на стол, помнишь?)
– Пожалуйста…
На сей раз я понял, откуда доносится шепот. Все-таки в задней комнатушке кто-то был. Я отнес туда мясо.
– Ты настолько плох, что не передвигаешь ноги?
Ответа не последовало, но куча тряпья на кровати зашевелилась. Я вытянул вперед вертел, и внезапно меня охватил такой ужас, какого я не испытывал никогда в жизни.
– Я… благодарю вас… Вы… вы очень добры к старой женщине.
Сейчас я скажу нечто такое, чему ты не поверишь. То говорил дождь. Слова рождались из дробного стука капель. И я расслышал:
– Ее благословение… всегда и везде…
Я присел на корточки у кровати и подумал, что бояться нечего: на самом деле здесь есть кто-то, наверняка есть кто-то, кто нуждается в помощи.
– Я… благословляю. Проклинаю.
– Ничего, если я сам сниму тебе с вертела кусок мяса? – спросил я.
– Не умираю…
Я счел последние слова за утвердительный ответ и стянул с вертела кусочек мяса.
В ворохе тряпья открылся рот – вернее, просто черная щель. Я положил туда кусок мяса. Потом из-под тряпья выкатилась голова. Одна голова, без тела. Она подкатилась к дыре в металлической сетке и упала на пол, выронив изо рта кусок мяса.
Я никогда не забуду этой картины. Хотел бы забыть. Я пытался, но не смог. Она навсегда врезалась мне в память.
Чтобы поднять голову с пола, мне пришлось совершить над собой невероятное усилие – такого ужаса я не испытывал никогда в жизни, или почти никогда. Сухая кожа на ощупь напоминала старую ломкую бумагу, но не пыльную. Я отнес голову обратно в комнату, показал Гильфу и при свете горящего очага сам смог рассмотреть ее получше. На ней еще оставались клочья грязных седых волос, но вместо глаз чернели дыры.
– Она разговаривала и со мной тоже, – сказал я. – Однако вряд ли она заговорит снова. Когда я положил ей в рот кусок мяса, она поняла, что давно умерла, – во всяком случае, мне так кажется. Таким образом, мы с тобой здесь одни, и ты можешь говорить.
Я действительно думал, что он хочет заговорить. Потому и сказал это. Но Гильф просто встал и вышел за дверь, под дождь.
Я хотел бросить голову в огонь. Вообще-то я с самого начала собирался сделать это, но не сделал. Я положил ее на каменную плиту перед очагом и подошел к двери с намерением вымыть руки под дождем, но почему-то не остановился на пороге, а пошел вслед за Гильфом.

Незадолго до рассвета дождь наконец прекратился. Я снял мокрую одежду и крепко выжал. Она здорово загрязнилась за время путешествия, но дождь смыл с нее всю грязь и с меня тоже.
– Мое оружие заржавеет, – сказал я Гильфу, – но здесь я ничего не могу поделать. Я ототру песком всю ржавчину, коли мы найдем песок. А масло предохранит металл от дальнейшего ржавления. Масло или жир, если нам удастся найти первое или второе. – Я дрожал от холода.
– Костер? – Впервые за долгое время Гильф подал голос.
– Если найду достаточно сухие ветки, чтобы они загорелись. Я поищу.
– Я поохочусь, – сказал Гильф.
– Давай, – сказал я, – только заодно ищи дорогу.
Он двинулся прочь, но тут меня осенило.
– Постой. Ты ведь разговаривал не с мертвой старухой, верно? Поскольку в таком случае ты сказал бы мне, когда я принес голову. Тогда с кем ты разговаривал?
Гильф прятал глаза.
– Поначалу я решил, что с ней. Но голос, который я слышал, раздавался в доме. А когда говорила она, голос звучал снаружи, за нее непонятным образом говорил дождь. Вдобавок голоса были разные. Ладно, если ты разговаривал не с мертвой старухой, то с кем?
Гильф убежал прочь прежде, чем я закончил последнюю фразу. Я немного побранился вслух, обзывая его глупым упрямым псом и прочими обидными словами, а когда наконец я умолк, кто-то испуганно проскулил:
– Со мной.
Я схватился за Мечедробитель, но поблизости никого не было.
– У вас замечательная мускулатура, – сказал новый голос. – Вы много тренируетесь?
Я кивнул, продолжая оглядываться по сторонам и никого не видя.
– Я тоже. Я могу показать вам дерево, которое горит, даже когда влажное. Хотите?
Я пытался определить, женский или мужской голос я слышу; но он мог принадлежать как женщине, так и мужчине, а иногда, из-за странных модуляций, казался и вовсе нечеловеческим.
– Да, такое дерево нам бы пригодилось. Пожалуйста, покажи мне, где оно растет.
– Всего на расстоянии броска мяча от вас. – В тихом голосе послышались раздраженные нотки, словно в голосе усталого маленького ребенка. – Как вы думаете, мы сможем обсохнуть у костра?
– Конечно, – сказал я. – Я надену сапоги, а оружие и одежду оставлю здесь, хорошо?
Ответа не последовало, поэтому я сказал:
– Слушай, я не настаиваю, но, может, ты скажешь мне, о чем вы с Гильфом говорили в доме?
– Я ему не нравлюсь.
Я натягивал сапоги. Это дело вообще не из легких, а когда у человека и ноги, и сапоги мокрые, оно превращается в настоящую пытку. С трудом натянув сапог на левую ногу, я сказал:
– Прискорбно слышать.
– А какие чувства испытываете вы? Я имею в виду, ко мне.
Журчащий, протяжный, мяукающий голос временами напоминал голос чайки. Он мне не очень нравился, но я полагал, что скоро к нему привыкну. К тому же незримый собеседник обещал показать мне дерево, поэтому я сказал:
– Самые дружелюбные. Если ты прав и дерево, о котором ты говоришь, действительно загорится, я стану твоим другом по гроб жизни, коли хочешь.
– Вы серьезно? – Теперь голос звучал ближе.
– Абсолютно. – Я натягивал второй сапог.
– Вы были очень добры к ведьме, но в отличие от нее я живой.
– Я только потом понял, что она мертвая, – сказал я. – И я не знал, что она ведьма. Мы с Гильфом решили, что она живая, поскольку к дому вела утоптанная тропинка.
– О, иногда она поднимается и выходит.
У меня отвисла челюсть, и он рассмеялся при виде моей реакции. Странным, неприятным смехом, похожего на который мне ни разу не доводилось слышать прежде.
Когда я поднялся на ноги, он сказал:
– Дерево называется смолистой сосной. Вы не шутили? Насчет дружбы? Вам придется сначала настругать стружек. Я же не говорил, что вам не придется делать этого.
– Без проблем.
– А насчет дружбы вы серьезно? – спросил он.
– Конечно, – сказал я. – Мы с тобой друзья навеки.
– Мне нужен новый хозяин, а иметь хозяином рыцаря, наверное, здорово. Но я вижу у вас лук. Что, тетива промокла?
– Тетива лежит у меня вот здесь. – Я поднял и показал кожаный мешочек. – Наверное, она еще довольно сухая, но я не намерен вытаскивать ее и проверять.
– Я вам не понравлюсь.
– Ты уже мне нравишься. Честное слово.
– Ага, в качестве пищи. Возможно, вы ненавидите нас. Многие люди ненавидят, и ваш пес тоже.
Я попытался вспомнить, кого же я действительно ненавижу. Когда я валялся в форпике «Западного купца», я поначалу ненавидел крыс, но потом вдруг понял, что это глупо. Они же просто животные. Да, я пытался убивать их, так как они несколько раз кусали меня во сне. Но ненавидеть крыс не имело никакого смысла, и потому я перестал. Наконец я сказал:
– Я стараюсь не ненавидеть никого, даже крыс.
– Я не крыса.
– Я и не говорил, что ты крыса.
Ветки куста справа от меня легко дрогнули, просыпав несколько дождевых капель на землю. Увидев это, я заключил, что имею дело с существом незначительных размеров. В известном смысле я оказался прав. Но с другой стороны, ошибался.
– Ты невидим? – спросил я.
– Только по ночам. Следуйте за мной.
– Я тебя не вижу.
– Идите на звук голоса.
Собравшись с силами, я покинул лужайку, на которой рассчитывал развести костер, и потопал по мокрому лесу. Мне казалось, я вот-вот обращусь в ледяную статую.
– Сюда.
Тут я в первый раз увидел его (на самом деле – во второй). На поваленном дереве я заметил черную тень, которая исчезла, прежде чем я успел присмотреться получше.
– Вот здесь. Видите маленькое деревцо?
– Вроде, да, – сказал я.
– Отломите ветку и понюхайте. Запомните запах. Вы испачкаете руки в смоле, и они станут липкими.
У меня в мешочке, вместе с тетивой, лежал маленький ножик, которым я обстругивал свой лук. Отломив ветку, я вытащил ножик и срезал с нее восемь-десять тонких отростков.
– Видите, как сочится смола на срезе?
– Конечно, – сказал я. – Дерево будет гореть?
– Да. И хвоя тоже.
Я отнес охапку веток назад на лужайку, где остались мое оружие и одежда, и принялся строгать, покуда у меня под ногами не выросла большая куча стружек и сосновых иголок, пропитанных смолой. К тому времени когда я закончил, мой нож стал совсем черным. И руки тоже.
– Мне тоже не нравится, – произнес тихий голос, – но вообще-то цвет хороший.
– У смолы, ты имеешь в виду? Она только кажется черной, поскольку к ней прилипает грязь.
Я пытался оттереть смолу с ладоней мокрыми листьями, но безуспешно.
– Черный цвет – самый яркий и самый лучший. Самый выразительный.
– Ладно, – сказал я, – если все это загорится, я буду в восторге, независимо от цвета.
Я оставил свои испачканные руки в покое и достал кремень с огнивом. Как только я высек первый сноп искр, раздалось шипение и стружки мгновенно занялись желтым пламенем.
– Видите?
– Ну еще бы. – Я подбирал с земли ветки и бросал в костер. – Знаешь, ты действительно славный кот.
– Вы меня видели?
– Да, когда ты рванул на чердак. Ведь это был ты.
– Вы не ненавидите нас? Многие люди ненавидят.
Кот выпрыгнул из высокой густой травы на дальней стороне лужайки. По сравнению с человеком он казался страшно маленьким, но он был самым огромным котом из всех, каких мне доводилось видеть в жизни.
– Ты мне нравишься, – сказал я. – Я хотел бы приласкать тебя. Ну, когда отчищу руки от грязи.
– Вы ведь можете вылизать их, разве нет? – Он говорил без особой уверенности, но явно хотел, чтобы я попробовал это сделать. – Между прочим, меня зовут Мани.
– А я сэр Эйбел Благородное Сердце, – сказал я. – Рад познакомиться с тобой, Мани.
К тому времени когда костер разгорелся вовсю, Мани терся о мои ноги.

Глава 47
ДОБРЫЙ МАСТЕР КРОЛ

– Кролики. Больше ничего не попалось. – Гильф положил кроличьи тушки возле моей головы. – Но я нашел ее.
Я резко сел, протирая глаза.
– Ты нашел Военную дорогу?
– Да.
– Замечательно!
Гильф коротко проворчал и лег. Я видел, что он страшно устал.
– И людей встретил.
Я орудовал ножом, отрезая голову и пазанки у кролика покрупнее, которого собирался освежевать.
– Хорошие люди?
– Пытались поймать меня и посадить на цепь.
– Ясно. Они лесорубы или что-нибудь в таком роде?
Он долго обдумывал вопрос, а потом сказал:
– Не знаю.
Я сосредоточенно свежевал кроличью тушку.
– На меня приготовите?
– Конечно. Можешь съесть хоть всего кролика. В конце концов, это твоя добыча.
Мани, сидевший на ветке футах в десяти над нами, сказал:
– Можете отдать мне голову, коли она вам не нужна.
Гильф зарычал.
Я взял голову за уши и швырнул вверх, в крону дерева, чтобы он поймал.
– Мани наш друг, – сказал я Гильфу.
Пес просто помотал головой.
– Думаю, тебе не имеет смысла молчать в его присутствии. Он не человек и даже не эльф. Он животное, как и ты, и он уже слышал твой голос. На самом деле ты разговаривал с ним, когда меня не было рядом.
– Да.
– Спасибо. – Я потрепал Гильфа по голове. – Ты лучший в мире пес, ты знаешь? И ты мой лучший друг.
Мани, сидящий на своей ветке над нами, спросил:
– Вы знакомы с кем-то из эльфов? Я так понял с ваших слов.
– Да, и поначалу я принял тебя за одного из них. Но когда мы разжигали костер, из-за облаков выглянуло солнце, и ты не попытался спрятаться от света.
– Я кот, – пояснил Мани.
Гильф ощерился.
– Я понял. Гильф, ты не хочешь сказать мне, о чем вы с Мани говорили, когда я вошел в дом? Мне следует знать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64