- Прошу вас, не сочтите мои слова за грубость, но лучше переселяйтесь отсюда поживей. Он все равно пробьется сюда силой.
- Не говори глупостей! - рассердился настоятель. - Куда это мы пойдем? Ведь нас тут человек пятьсот, Нам просто некуда переселяться.
- Эй, монах! - услышав это, крикнул Сунь У-кун. - Раз вам некуда переселяться, выходите по одному, я угощу вас своим посохом.
- Ну, выходи, - сказал настоятель, - и прими за меня удары.
- Дорогой отец! - в отчаянии воскликнул слуга. - Как можете вы посылать меня под удары такого посоха?
- Не зря говорится, - сказал на это настоятель: - «Содержишь солдат тысячу дней, а используешь их один день». Как же ты можешь отказываться?
- Да этот посох, если упадет на человека, то придавит его.
- Что и говорить, - отвечал настоятель, - но если этот посох будет стоять во дворе, а ночью, забыв о нем, пойдешь куда-нибудь и натолкнешься на него, в голове наверняка дыра будет.
- Учитель, - сказал тогда слуга. - Вы знаете, как тяжел посох, и все же заставляете меня выходить.
С этими словами он резко повернулся и ушел к себе.
«Вот ведь беда какая, не могу я нарушить запрет, - подумал Сунь У-кун. - Если я убью хоть одного из них, учи тель снова обвинит меня в жестокости. Надо найти какой-нибудь предмет и стукнуть его посохом - пусть посмотрят, что из этого получится».
Оглядевшись вокруг, Сунь У-кун вдруг увидел стоявшую перед входом в жилые помещения статую льва. Взмахнув посохом, он с силой опустил его на статую: раздался страшный грохот, и каменный лев разлетелся на мелкие кусочки. Настоятель, видевший это из окна, от страха залез под кровать. Служитель же спрятался в котел, не переставая бормотать:
- Почтенный отец! Ну и тяжел этот посох! Нам не вынести его удара. Помилуй! Помилуй!
- Не бойтесь, монахи! - сказал тогда Сунь У-кун. - Я не буду вас бить. Скажите мне, сколько живет здесь всего монахов?
- Пятьсот человек, - отвечал дрожащим голосом настоятель, - а помещений всего двести восемьдесят пять.
- Ну, так вот, - продолжал Сунь У-кун. - Сейчас же соберите их всех: пусть приведут себя в порядок, наденут парадное платье и выйдут встретить моего учителя - Танского монаха. Если исполните мой приказ, я не стану вас бить.
- Отец наш, - отвечал настоятель. - Тогда мы не только выйдем ему навстречу, но и внесем его сюда на руках.
- Ну, поворачивайтесь живо! - торопил Сунь У-кун.
- Вот что, - сказал тогда настоятель слуге, - если даже у тебя от страха лопнет печень и разорвется сердце, все равно тебе придется пойти собрать всех монахов и подготовить их к встрече почтенного гостя.
Служителю ничего не оставалось делать, как пойти с риском для жизни созывать монахов. Однако он все же не осмелился выйти прямо в дверь, а выбрался через дыру, в которую лазили собаки. Очутившись перед главным храмом, он начал неистово бить в барабан и ударять в колокол. Монахи всполошились и прибежали к главному храму.
- Что случилось? Почему бьют в барабан? - слышались тревожные голоса. - Ведь еще рано!
- Немедленно переодевайтесь! - сказал слуга. - Выстраивайтесь в ряд и во главе с нашим настоятелем пойдете приветствовать прибывшего сюда почтенного отца - Танского монаха.
Монахи тотчас же привели себя в порядок, выстроились в ряд и приготовились к встрече почетного гостя. Одни из них накинули на себя ризы, другие - надели монашеские балахоны, тот, кто не имел и этого, надел простой халат. Самые бедные, у кого не было даже халатов, заменили их двумя куртками, подогнанными друг к другу.
- Ну и нарядились же вы?! - оглядев их, удивленно сказал Сунь У-кун.
- Почтенный отец! Пожалуйста, не бей нас! Дай слово молвить, - взмолились монахи, увидев свирепую обезьяну. - Эту ткань мы получили в качестве подаяния в городе, но так как у нас здесь нет портных, то пришлось нам самим смастерить себе нечто вроде одеяния.
Сунь У-кун лишь ухмыльнулся. Вместе с ним монахи вышли за ворота монастыря и опустились на колени. Настоятель, земно кланяясь Танскому монаху, громко произнес:
- Почтенный отец! Милости просим войти в наше скромное жилище.
- Ну, учитель, - сказал тут наблюдавший всю эту сцену Чжу Ба-цзе, - ничего вы не умеете делать. Вернулись вы оттуда со слезами и даже слюни распустили. Какой же это тайной обладает наш брат, что заставил встречать нас с поклонами?
- Ты, Дурень, - сказал на это Трипитака, - существо невежественное. Ведь недаром говорят, что черт, и тот боится злого человека.
Видя, что монахи стоят перед ним на коленях и отбивают земные поклоны, Трипитака почувствовал себя очень неловко и, поспешно подойдя к ним, сказал:
- Прошу вас, встаньте!
- Мы готовы стоять перед вами на коленях целый месяц, - отвечали монахи, - только заступитесь за нас, скажите вашему ученику, чтобы он оставил в покое свой посох.
- Смотри, не трогай их! - приказал Трипитака Сунь-У-куну.
- А я и не трогал, - отвечал Сунь У-кун. - Иначе от них ничего бы не осталось.
Лишь после этого монахи осмелились подняться с колен.
Одни из них взяли под уздцы коня и повели его во двор, другие - подхватили вещи, третьи - понесли самого Танского монаха. Некоторые несли Чжу Ба-цзе и Ша-сэна. Вся эта процессия двинулась в монастырские ворота. Войдя во внутренние кельи, они расселись по старшинству, и монахи снова стали воздавать почести Трипитаке.
- Почтенный отец, прошу вас встать и больше не кланяться мне, - сказал Трипитака. - Вы просто убиваете этим меня, скромного монаха. Ведь мы все с вами братья по вере.
- Вы, почтенный отец, являетесь посланцем великой страны, - отвечал на это настоятель, - и наша вина в том, что мы вовремя не вышли встретить вас. Мы, жители горного захолустья, своими темными глазами не смогли распознать в вас высокого гостя и воздать вам надлежащие почести. Разрешите спросить вас, почтенный отец, какую вы вкушаете в пути пищу, - постную или скоромную, и чем бы мы могли угостить вас.
- Пищу мы едим только постную, - отвечал Трипитака.
- А ученики ваши, конечно, предпочитают скоромную? - продолжал настоятель.
- Нет, мы с малых лет едим постную пищу, - сказал Сунь У-кун.
- Бог ты мой! - воскликнул настоятель. - Человек с такой свирепой физиономией тоже питается постной пищей!
Тут один из монахов, который был посмелее, подошел и спросил:
- Сколько же вам, господин, надо сварить пшена, чтобы вы насытились?
- Эй ты, бестолочь! - вступил тут в разговор Чжу Ба-цзе. - Что ты все лезешь с вопросами? Накрывай на стол, чтобы было не меньше одного даня на человека.
Эти слова привели монахов в полное замешательство. Они тут же бросились чистить котлы и разводить огонь. Во всех кельях начали расставлять еду и закуски, зажигали фонари, готовясь чествовать Танского монаха.
Когда трапеза была закончена и монахи убрали со стола посуду, Трипитака поблагодарил настоятеля.
- Мы доставили вашему монастырю много хлопот, - сказал он.
- Что вы, что вы, - возразил настоятель. - Уж вы извините нас за скромное угощение.
- Можно мне с моими учениками расположиться здесь на ночь? - спросил Трипитака.
- Не спешите, учитель, - отвечал настоятель. - Мы найдем для вас место поудобнее. Эй, служитель! - позвал он. - Сколько у нас там народу?
Служитель тотчас же отозвался.
- Пошлите двух человек, пусть дадут корму коню, - приказал настоятель. - Да распорядитесь убрать три комнаты, предназначенные для созерцания. Велите приготовить гостям постели. Только поскорее, учитель хочет отдыхать.
Слуги поспешили в точности выполнить полученный наказ и пригласили Трипитаку пройти в отведенное для него помещение. Что касается учеников Трипитаки, то они, выйдя из кельи, тоже отправились отдыхать. Комнаты, где им предстояло провести ночь, были ярко освещены, на полу лежали четыре камышовых циновки.
Сунь У-кун позвал служителя и велел ему принести сена, затем привязал коня и отпустил служителя.
Трипитака уселся посреди комнаты. По обеим сторонам от него двумя рядами выстроились все пятьсот монахов, готовых служить ему.
- Прошу вас, уважаемые, вернуться в свои кельи, - ска зал, кланяясь им, Трипитака. - Мы сами тут как-нибудь управимся.
Однако монахи не решались уйти. Тогда вперед выступил настоятель и сказал:
- Они разойдутся уже после того, как вы, учитель, ляжете отдыхать! Устройте здесь все как следует.
- Да тут все уже устроено, - произнес Трипитака. - Очень прошу вас, идите отдыхайте.
Лишь после этого монахи решились уйти. Затем Трипитака вышел на улицу по малой нужде. Взглянув на луну, заливавшую все вокруг ярким светом, он позвал учеников.
Сунь У-кун, Чжу Ба-цзе и Ша-сэн вышли и встали рядом со своим учителем. Трипитака же, пораженный сиянием луны, которая, словно огромный светильник, заливала бездонный, сверкающий перламутром небосвод и озаряла ярким светом всю вселенную, предался воспоминаниям и не мог удержаться, чтобы не сочинить экспромтом оду на старинный манер.
Стихи гласили:
Зеркально ясен чистый свет луны,
Земля ж покрыта трепетною тенью,
А дивные дворцы - озарены;
Б прозрачном небе - зеркала круженье,
Иль это блюдо блещет серебром,
На десять тысяч ли страна в сиянье,
Ночь - всплеск волны на море мировом;
Нет равных ей по силе обаянья
Там - в сини - диск подвешен ледяной.
В гостинице, в селенье позабытом,
Усталый путник с думою одной
Сел под окном, холодным и раскрытым;
Вот старец одинокий задремал,
И вдруг пред ним в чудесном сновиденье
Сад ханьских императоров предстал,
Старик от седины своей - в смущенье,
И к башням Цинь идет тогда Юй Лян:
Он, летописец Цинь, был и поэтом.
Уж в винной чаше плавает луна.
Не дремлет Юань Хун, носясь по свету.
Поет о снеге каждое окно,
Но стужа не страшит - вы снова юны…
В монастыре спокойно и темно,
И холодны, как лед, трепещут струны…
Мы эту ночь проводим без тревог,
Но где конец и странствий и дорог?
Когда Трипитака начал читать, Сунь У-кун подошел к нему и сказал:
- Учитель! Блеск луны вызвал у вас воспоминания о родине, но вы совсем не знаете открытых астрономами законов, установленных природой для небесных тел. Когда наступает тридцатый день месяца, блеск луны, являющийся мужским началом, исчезает, и вода, являющаяся женским началом, заливает ее диск. Поэтому луна темнеет, и от нее нет никакого излучения света. Это называется - последний день лунного месяца. В этот момент луна соединяется с солнцем, и в промежутке между последним ее днем и первым днем новолуния она под действием солнечных лучей зачинает. В третий день месяца появляется первое положительное начало. В восьмой день зарождается второе положительное начало. И после этого на небе появляется серп луны. На пятнадцатый день все три положительных начала проявляются в полной мере и луна всплывает на небо в своем полном блеске. На шестнадцатый день зарождается первый признак отрицательного начала, а на двадцать второй день - второе отрицательное начало, и тогда луна снова принимает форму серпа. На тридцатый день все три отрицательных начала собираются вместе, и тогда луна полностью исчезает. Эти изменения луны испокон веков предопределены небом. Если мы сумеем воспитать в себе свои внутренние чувства до такого же совершенства, какое бывает на шестнадцатый день, в полнолуние, тогда мы без труда увидим Будду и свободно вернемся на родину.
Пусть меняет облик свой луна -
Ночью мир наш ею озарен,
Каждому испытывать дано
Будды всеобъемлющий закон
Кто в святом горниле закален,
Кто большую силу обретет,
Тот достигнет западных небес -
Недоступных грешникам высот!
Выслушав это, Трипитака сразу как бы прозрел и понял истинный смысл сказанных Сунь У-куном слов. Это доставило ему огромную радость, и он искренне поблагодарил своего ученика.
Вдруг стоявший рядом Ша-сэн произнес:
- Хотя брат мой и прав, однако он сказал лишь о том, что первая фаза луны находится под влиянием положительного начала, а последняя - отрицательного и что это объясняется сочетанием элементов воды и металла. Но он совсем не упомянул о том, что:
Пусть связаны тесно огонь и вода -
Их разные судьбы по жизни вели,
Но пламени сила и сила воды
Зависят от матери общей - земли!
Когда же и тело, и мысль, и душа,
В гармонию слившись, познают покой,
Тогда уж не будут соперничать вновь.
Речная вода и луна над рекой!
Услышав это, Трипитака снова почувствовал себя невежественным человеком. Поистине можно было сказать, что познание одной истины раскрыло перед ним тысячи других и показало неверность утверждения, что человек, еще не родившийся, уже бессмертен.
Но тут к нему подошел Чжу Ба-цзе и, взяв его за руку, сказал:
- Да не слушайте вы, учитель, всю эту ерунду. Вы же не выспитесь. А что касается луны, то:
После ущерба луны -
Полнолуние следом.
Этот порядок и мне,
Без сомнения, ведом.
Жизнь у меня не всегда
Весела, беззаботна,
Так же и вы не всегда
Угощаете гостя охотно.
Чашку возьмете - слюна
Померещится в чашке!
Знаю, удел для себя
Приготовлю я тяжкий.
Все же другие себе
Уготовят блаженство.
Вам путешествие даст
Высоту совершенства.
Вам вознестись к небесам
И при жизни уж надо,
Преодолев без труда
Три последних разряда.
- Хватит! - прервал Трипитака. - Ученики мои, - сказал он, - нам предстоит тяжелый путь. Вы отдыхайте, а я почитаю псалом.
- Мне кажется, что вам не следовало бы этого делать, учитель, - сказал Сунь У-кун. - С малых лет вы отрешились от мирской суеты и стали монахом. Разве есть какая-нибудь книга из священного писания, которую вы не читали? Танский император велел вам отправиться на Запад, поклониться Будде и попросить у него священные книги учения Большой колесницы. Однако сейчас эту миссию вы еще не выполнили, Будду не видали и священных книг не получили. Какой же из псалмов собираетесь вы читать?
- С тех пор как я покинул Чанъань, - сказал на это Трипитака, - я каждый день вынужден переносить тяготы пути. И я боюсь, что забыл даже те священные псалмы, которые изучал в детстве. К счастью, сегодня у меня свободный вечер, и я хотел бы вспомнить то, что знал раньше.
- Ну, в таком случае мы отправимся спать, - сказал Сунь У-кун.
После этого все трое учеников улеглись на одной циновке и уснули.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65