Лошади спотыкались от усталости, за исключением, разумеется, Имлладда, укусившего неосторожного конюха, который судил о его состоянии по остальным животным.
В эту ночь Саймон и Рианнон спали в одной постели, но им было не до любви. При всей своей выносливости Рианнон заснула, не успев даже подумать о поцелуе, и Саймон тоже так устал, что был удовлетворен уже тем, что она находилась рядом с ним. Ее поведение в Дайнас-Эмрисе сначала напугало его, но потом он понял, что Рианнон не пыталась исключить его из круга того, что было ей дорого на покидаемой родине. Он не понимал этого так, как она, но угрозы для себя лично в этом не чувствовал, а Рианнон, казалось, путешествие доставляло все больше удовольствия. Поэтому он тоже был доволен, не имея нужды оспаривать и подтверждать свои права на то, что вроде бы так прочно принадлежало ему.
Из Крогена они выехали уже с полным отрядом во главе со Сьорлом. Когда Рианнон попыталась в недоумении что-то возразить, Саймон рассказал ей историю о Сибелль и грабителях. Он уверил ее, что они постараются обходить все спорные территории, но подобная активность всегда имеет привычку распространяться вширь, и он не хотел бы, чтобы его застали врасплох. Хотя теоретически Саймон был нейтральным лицом в споре между Пемброком и королем, поскольку нейтрален был его сеньор, многое могло случиться, и особенно с Рианнон, прежде чем о его нейтралитете узнают. За три дня, пока они добрались до Роузлинда, Рианнон успела удостовериться в его правоте. Особых неприятностей не возникло, но только потому, что такой сильный отряд нельзя было безнаказанно атаковать.
Размеры замка Роузлинд поразили Рианнон. Некоторые крепости ее отца были достаточно мощными, но среди них не было ни одной, хотя бы отдаленно напоминавшей Роузлинд.
– Я заблужусь там, – воскликнула она.
Саймон усмехнулся.
– Это действительно очень легко, но если ты не шутишь, у тебя будет масса провожатых.
– Насчет заблудиться – шучу, – ответила она, – но… Уж слишком он велик, Саймон. Он отогнал прочь от себя леса и природу, и стены его пропитаны кровью. Это не убежище, а угроза всем приезжающим. Я не смогла бы здесь жить.
– Нет, eneit, нет. Мне так не кажется, – мягко произнес он, поднимаясь по крутому склону к главным воротам. – Кровь, которую ты чуешь, очень древняя. Угроза существует только для тех, кто прибывает сюда с ненавистью и злым умыслом в их сердце. В самом Роузлинде вот уже почти сто лет царят мир и любовь.
Она ничего больше не сказала, но, когда они подъехали к подъемному мосту, глаза ее были раскрыты шире обычного, а дыхание учащеннее. Имлладд ступил на мост без колебаний, но грациозная кобыла Рианнон по кличке Кифлим замешкалась, пританцовывая. Саймон осадил своего коня и протянул руку. Он знал, что мост был крепок и тверд, как скала. Только страх самой Рианнон мог остановить кобылу.
– Внутри тебя встретит любовь, не волнуйся, дорогая, – успокоил он.
Рианнон взяла его руку, и дальше они двинулись вместе. При первых приветственных криках воинов со стен и с обзорных башен ее напряжение немного уменьшилось. Она не понимала, о чем они говорили, поскольку воины обращались к Саймону по-английски, и он отвечал им на том же языке, но в интонациях ошибиться было невозможно. Эта же интонация чувствовалась и в голосах слуг, конюхов, которые вышли принять лошадей, в голосах всех мужчин и женщин, оторвавшихся от своих дел, чтобы приветствовать возвратившегося домой сына хозяев, с которым они не боялись посмеяться и пошутить.
К тому времени, как Саймон поздоровался с Кнудом, сменившим умершего от старости Бьорна на посту начальника гарнизона, Рианнон совсем успокоилась, с любопытством наблюдая бурную жизнедеятельность во внутреннем дворе. Двор не так уж сильно отличался от дворов в большинстве замков Уэльса. Те же кухонные пристройки, приютившиеся у стены внутренней башни возле высокого крыльца. Рианнон отметила, что конюхи повели лошадей вокруг башни в заднюю часть двора – значит, конюшни располагались где-то там. В стороне, напротив кухни, размещалось еще несколько пристроек, используемых, видимо, в качестве складов.
Слуги хоть и суетились, но достойно, выполняя порученное обычное дело. Все выглядели сытыми, более сытыми, вероятно, чем слуги ее отца. Лица их были широкие и светлые в отличие от узких и смуглых лиц слуг ее матери, но выражение довольства на них было точно таким же. Саймон сказал правду. Какую бы угрозу ни представлял замок Роузлинд для непрошеных пришельцев, те, кто жил в нем, в большинстве своем были довольны выпавшим на их долю жребием.
Кнуд подошел к Сьорлу и на ломаном англо-французском начал объяснять, где должны разместиться его люди. Сьорл отвечал на еще более корявом французско-валлийском. Саймон ухмыльнулся, но предоставил им разбираться самостоятельно.
– Здесь будет тесновато, – пояснил он Рианнон, – потому что все в полном сборе. Мы хорошо сделали, что поторопились. Они как раз собираются отправляться в Оксфорд. Аск должен быть возвращен Пемброку двадцать третьего, так что тут собрался семейный совет, чтобы решить, что нужно предпринять, если король не сдержит слова.
К Рианнон снова вернулось беспокойство, но Саймон, охваченный радостью из-за возвращения домой, не заметил этого. Она отстала на несколько шагов, когда поспешно соскочивший с крыльца мужчина крепко обнял Саймона. Рианнон сразу узнала его, хоть не видела много лет, и черты его лица изменились с возрастом. Это был лорд Иэн.
– Ты не можешь представить себе мою радость, когда я получил предложение Ллевелина, – сказал он сыну. – Я даже представить тебя не мог мужем его дочери. Я, разумеется, написал ему о своем согласии, а также попросил, чтобы он отпустил тебя домой, но не ожидал, что ты приедешь так скоро. Мой гонец отправился только третьего дня. Но входи же, Саймон, входи.
– Ты здоров, папа? – спросил Саймон.
Это были первые слова, которые он сумел наконец вставить, и Рианнон с удивлением и испугом услышала в них сильное беспокойство. Она посмотрела на Иэна внимательнее. Он был немолод, но двигался не менее ловко, чем Саймон. Он казался крепким и стройным, и в нем не было видно никаких признаков болезни, если не считать… Может быть, хрипловатая одышка в его голосе была связана не только с быстрой ходьбой. Тем не менее Иэн рассмеялся в ответ на слова Саймона и отмахнулся.
При этом взгляд Иэна сдвинулся с Саймона, и он только сейчас заметил Рианнон. Иэн застыл на месте, уставясь на девушку, и лицо его засияло еще больше.
– Простите меня, – сказал он. – Я был настолько удивлен приездом Саймона, что не заметил вас, моя дорогая. Вы же леди Рианнон? Я не узнал бы вас. Как хорошо и мило с вашей стороны, что вы навестили нас. Добро пожаловать. Мы очень рады.
В его голосе было столько тепла, что самые простые слова наполнялись более глубоким смыслом. Рианнон без колебаний протянула Иэну руку и шагнула вперед, чтобы поцеловать его. Он свободной рукой обнял ее за талию и приложился губами к ее лбу, бормоча:
– Добро пожаловать, дочка.
– Я не знаю, как он добивается этого, – смеясь, воскликнул Саймон. – Папа, постыдился бы. Тебе уже шестьдесят, а ни одна женщина по-прежнему не может устоять перед тобой.
– Попридержи язык, дерзкий отрок, – сказал Иэн. – Если бы она устояла перед тобой, то и поделом бы тебе.
– В самом деле, – подтвердила Рианнон, оставаясь в уютном объятии Иэна. – Я уверена, лорд Иэн, что вы никогда так не гордились собой, как этот петух, прихорашивающийся на навозной куче. Слышали бы вы своего сыночка!
– Хотелось бы, но, насколько я знал его прежде, он всегда был очень скромен. – Иэн взглянул на Саймона с деланным неодобрением. – Я не сомневаюсь, что ты всегда говоришь правду, Саймон. Тебя еще никогда не уличали во лжи. Но твоя неразумность беспокоит меня. Разве я так учил тебя добиваться женщины?
– Нет, но, когда имеешь дело с чертополохом, это помогает, – весело отозвался Саймон. – Ты же сам знаешь, если чертополох разогреть, он разворачивается, и его нежную сердцевину можно взять голыми руками, не уколовшись.
– Я объявляю ничью и призываю к небольшому перемирию, – произнес Иэн, поднимая руку, как арбитр, судящий соревнование по фехтованию. – Давайте войдем в дом, прежде чем начинать новую стычку. Твоя мать очень обрадуется, Саймон. Я ничего не мог ей рассказать о леди Рианнон, так как, когда видел ее последний раз, она была еще совсем ребенком. Элинор представляла себе, что ты задурил голову какой-то несчастной, робкой и невинной девушке, которая всю жизнь пряталась по темным углам в женских покоях.
Он проводил их в башню, продолжая поддерживать Рианнон, словно опасаясь, что огромное семейство, собравшееся в Роузлинде, способно ошеломить непривычного человека. Пока он представлял ее всем, глаза ее раскрывались все шире и шире. Хотя она, конечно, просто шутливо поддразнивала Саймона, говоря о его нескромности, она прекрасно знала, что он далеко не был таким тщеславным, каким мог бы быть, если учитывать удивительную красоту его лица и тела. Теперь она поняла почему.
Рианнон всегда называли красавицей, но здесь она почувствовала себя гадким утенком. Элинор была уже стара, но черты ее лица все еще отличались красотой, а глаза ее, как у Саймона, сверкали золотисто-зелеными огоньками. Джиллиан, Джоанна и Сибелль были обворожительны: первая сияла смуглой красотой, вторая казалась ослепительной, как огонь, а самая младшая – совершенна, как красное солнышко.
Из мужчин Саймон был теперь, пожалуй, красивее всех, так как Иэн постарел, но Адам отставал недалеко. Массивнее Саймона, мощный, как крепостная стена, он как-то сдерживал свою силу. Адам был так же красив, как, должно быть, в свое время была прекрасна Элинор, и глаза он тоже получил от матери. Рианнон остановила взгляд на Джеффри и почувствовала какое-то родство с ним. Только его одного нельзя было воспринимать как произведение божественного скульптора. Его губы изогнулись в веселой и понимающей улыбке, а глаза засветились позолотой.
– Пусть это не волнует вас, – прошептал он ей на ухо. – Они даже не понимают, какое впечатление производят на людей, собравшись вот так вместе.
Однако Рианнон волновала не только их красота, но и их радушие. Они действительно были переполнены радостью, снова и снова благодаря ее за то, что она проделала такой долгий и трудный путь ради того, чтобы познакомиться с родителями жениха. На щеках Рианнон выступил румянец. Она ожидала вежливых приветствий, может быть, даже со слегка завуалированной враждебностью или, напротив, с чуть теплым одобрением. Это открытое, пылкое, чистосердечное радушие было очень приятно, но приводило в какое-то замешательство. Ей вдруг стало стыдно.
– Но я не ради этого приехала, – вырвалось у нее. – Отец хочет, чтобы я познакомилась с королем Генрихом и, если возникнет какая-то угроза для Гвинедда, попыталась отвлечь его от подобных мыслей.
Наступило неловкое молчание, нарушенное смехом Саймона.
– Она еще не слишком искушена в дипломатии, – хмыкнул он.
Рианнон повернулась к нему.
– Нельзя быть двуличной с теми, кто предлагает свою любовь, – отрезала она. – Вот в атмосфере лжи я вполне способна произносить слащавые слова.
– Спасибо тебе, любовь моя, – отозвался Саймон, и в глазах его заплясали огоньки. – Теперь я лучше понимаю, почему ты постоянно так обжигаешь меня своим язычком.
– Если она делает это из любви, то тебе повезло больше, чем ты заслуживаешь, – сказала Элинор, довольная честностью Рианнон и очень обрадованная выражением восхищения, которое скользило в глазах ее сына, когда он устремлял взгляд на Рианнон. – Отец никогда не прикладывался к тебе розгами так, как следовало бы. Возможно, леди Рианнон сумеет приручить тебя, пока ты не погубил себя окончательно.
– Мама, если бы папа порол меня так, как я того заслуживал, я уже давно покоился бы в могиле, – пошутил Саймон.
– Это точно, – сердечно согласилась Элинор, – но в кои-то веки ты, кажется, поступил правильно. Леди Рианнон, сядьте, пожалуйста, рядом со мной и расскажите нам, чего боится лорд Ллевелин.
– Вы не должны называть меня «леди». Вполне достаточно просто «Рианнон», леди Элинор, – сказала Рианнон, выходя вперед и садясь на скамью, поспешно освобожденную младшей дочерью Джоанны.
Спокойный тон и видимый интерес Элинор к Рианнон придали девушке уверенности в себе. Ее рассказ прерывался взволнованными вопросами. На одни она отвечала сама, при других в поисках ответа поглядывала на Саймона. Однако один вопрос остался вообще без ответа.
– Значит, вы не знаете, действительно ли у Ллевелина есть основания верить, что Генрих намерен примириться с Пемброком, или он, как ему свойственно, просто пытается учесть все возможности, – констатировал Джеффри.
– Я думаю, что скорее верно последнее, – ответила Рианнон. – С тех пор, как умер граф Честерский, у него не осталось источников, по-настоящему близких к королю.
– Я согласен, – сказал Саймон. – Скорее всего он просто увидел способ решить сразу несколько проблем.
Пока он принялся объяснять, как понимает намерения Ллевелина, Рианнон поняла, что она уже принята, что она стала членом семьи – вот так, просто. Теперь Саймон оказался в центре внимания – его засыпали вопросами, и у Рианнон появилось время понаблюдать. Ее впечатлило, что женщины участвовали в обсуждении сложных вопросов с таким неподдельным интересом и наравне с мужчинами. При дворе ее отца было совсем не так, Правда, леди Жанна принимала участие в политических разговорах, когда дело касалось ее английских родственников, но это выглядело скорее исключением, чем правилом.
Впрочем, должна была признать Рианнон, она никогда и не добивалась своего участия. Она никогда не питала никакого интереса к государственным делам, если только речь не шла об опасности, грозившей Ангарад-Холлу. Ей оставалось только гадать, как отреагировал бы ее отец, если бы она высказала желание поучаствовать в решении подобных вопросов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54