Более того, что он может мне сделать, если все вы ожидаете моего возвращения?
– А что можем сделать мы, если он задержит вас и будет вам угрожать? – сердито спросил Адам.
– Он не пойдет на это, – спокойно ответил Иэн, и, казалось, ничто не могло поколебать его решимости.
Однако все вышло не совсем так, как хотел и на чем настаивал Иэн. Адам и Саймон открыто сопровождали его до дома епископа при полном вооружении с большим количеством людей. Они не захотели въехать во двор, а остались ожидать возвращения Иэна на расстоянии дальности полета стрелы от ворот. Валлийцы, стрелки Саймона, сняли свои луки и натянули тетивы, хотя и не вытащили ни одной стрелы из длинных колчанов, висящих у них за плечами.
Несмотря на это, Иэну не отказали в свидании с епископом, на которое, как многие утверждали, было сложно рассчитывать в эти дни. Темные глаза Питера де Роша сузились, когда Иэн склонился в поклоне, чтобы поцеловать его кольцо. В отличие от многих служителей церкви, епископ не потучнел с годами. Он был высок и выглядел твердым, как скала, что и подтверждало его имя. Тем не менее он не был аскетом; видимо, сила веры и активность сжигали все, что он обильно ел и пил.
– Почему вы прибыли сюда с таким эскортом, лорд Иэн? – спросил он. Он не мог ни видеть, ни слышать воинов, но Иэн не удивился тому, что епископ знал об этом. Винчестер не достиг бы высоты своего положения, имея беспечных слуг.
– Мои сыновья, – спокойно ответил Иэн, – считают, что я слишком стар, чтобы защитить себя. Также верно и то, что Лондон полон бесчинствующего сброда, которые берут все, что захотят, если думают, что перед ними слабая жертва.
Губы Винчестера поджались, но он не спросил прямо.
– Что привело вас сюда? – повторил он, но интонация была уже другой. В его голосе чувствовалось почти облегчение, поскольку он счел, что Иэн прибыл с какой-нибудь жалобой на беззаконие в городе.
– Воспоминания, – ответил Иэн. – Когда Джон был королем, вы и я думали во многом одинаково. Мы желали иметь мирное государство, где и король, и бароны знали бы свои роли и исполняли их честно.
– Да я желал мира, – согласился Винчестер, но его глаза глядели настороженно. – И сейчас я хочу того же, но наша страна никогда не обретет благополучия, если власть в ней будет разорвана и разделена. Роль короля заключается в том, чтобы приказывать, роль его вассалов – подчиняться.
– Во время войны – возможно, но и только. Иначе, милорд, это сделает всех, за исключением короля, рабами. Даже крепостные имеют свои небольшие права. Существует закон…
– Вершит закон только король, – резко перебил его Винчестер.
– Только в совете с одобрения его баронов, – возразил Иэн. – Что было скреплено подписью и печатью в Раннимиде, и Генрих давал клятву под присягой в отношении Хартии и тогда, когда был коронован, и еще раз, позже, когда взял бразды правления в собственные руки.
– Смешно! Хартия вольностей силой была вырвана у отца и свалилась на ребенка, который не лучше понимал, что он делает…
– Вы стояли за ним тогда и за его отцом тоже, когда он в первый раз дал клятву! – воскликнул Иэн, повысив голос, поскольку уже не мог сдерживать себя.
– Обе клятвы были принесены по принуждению, и вы знаете это, лорд Иэн, – более спокойно произнес Винчестер. Он понимал, что не стоило злить Иэна. – Вы также знаете, что Его Святейшество освободил и Джона и Генриха от этой пагубной клятвы.
– Она не была пагубной. Она была необходима для того, чтобы бароны знали, в чем состоит их право, а что может решать король по своей воле. Милорд, я прошу вас пересмотреть свою точку зрения. Вы знаете, я не бунтарь. Вы знаете также, что я оставался верен своей присяге на верность королю Джону в то время, когда другие нарушили ее. Вы видите – я здесь в ответ на вызов короля…
– Действительно, я знаю, что вы верный человек, – согласился Винчестер с улыбкой. – Вот почему меня не заботит, что ваши сыновья ждут снаружи и мрачно смотрят. – Улыбка исчезла с лица епископа. – Преданным людям нечего бояться, но слишком многие не похожи на вас, лорд Иэн.
Иэн тяжело вздохнул:
– Возможно, вы правы, милорд, но я еще раз прошу вас хорошенько поразмыслить и заставить короля быть более сдержанным в своих поступках. В нашей стране существует давняя традиция поддерживать право баронов принимать участие в решении государственных вопросов. Считаю, что это справедливо, но я прибыл сюда не для того, чтобы спорить с вами по поводу наших разногласий относительно того, что верно, а что нет. Я лишь хотел сказать: правильно это или нет, но английские лорды не смирятся с отменой Великой Хартии. Они будут бороться.
– Вы угрожаете мне? – мягко спросил Винчестер.
– Вы знаете, что нет, – ответил Иэн. – Я присягнул на верность королю и буду поддерживать его во всем, что считаю справедливым. Я просто пытаюсь объяснить, что думают бароны, поскольку я один из них, а вы, простите меня, милорд, нет. Верьте мне, милорд, я вовсе не угрожаю. Я предупреждаю вас: то, что вы делаете, может заставить баронов позабыть о своих личных сварах.
Винчестер засмеялся:
– О, они будут рвать и метать, но когда наступит момент действовать… Их всех так распирает чванство, что они схватятся за оружие при решении вопроса, кто из них станет во главе. Если только Пемброк… – внезапно он замолчал, обеспокоенный тем, что сказал больше того, что собирался, хотя и беседовал со старым другом.
Иэн сделал вид, что не слышал последних слов.
– Не давите на них слишком сильно, – настоятельно произнес он. – Проявите лишь немного уступчивости. Скажите пару приятных слов. Они все умны и проницательны, милорд. Этих людей можно постепенно направить туда, куда вы захотите, но если попытаетесь применить к ним силу, то лишь подстегнете их, но не объедините.
– Они никогда не объединятся, – с ухмылкой произнес Винчестер, недоумевая, почему Иэн проигнорировал упоминание имени Ричарда Маршала. – Если они не смогли объединиться против Джона, который как человек имел такие недостатки, что его все ненавидели, то, уверен, они не объединятся против Генриха, который не так испорчен, как его отец. Теперь выслушайте мое предостережение, лорд Иэн. Генрих будет править этой страной сам, не подпуская никого и не разрешая вмешиваться своим вассалам, которые, по воле Бога, получают право властвовать только от короля.
– И в чем источник силы короля? Разве не в поддержке своих вассалов? – спросил Иэн, поднимая брови.
– В тех, кому платят за повиновение, кто понимает, что это король сделал их такими, а мог и не сделать.
– Вы ничего не добьетесь, – вздохнул Иэн. – Вы приведете нас к войне – столкнете брата с братом, отца с сыном.
– Если этому суждено случиться, то так тому и быть, – произнес Винчестер, и его лицо приняло каменное выражение. – Лорд Иэн, мы давно знаем друг друга, и я понимаю, что намерения у вас самые лучшие. Я не слепой и вижу эгоистичную злобу баронов. Это они слепцы. Если все послушны, то и король будет мягким и справедливым хозяином. Его слово станет законом, и страна начнет процветать. Если бы пришлось принять участие в небольшой войне для того, чтобы преподать урок тем, кто не хочет подчиниться Божьей воле, что лишь один должен править, то пусть так и будет. Существует только один Бог, один Папа, и, значит, один король.
Иэн встал.
– Бог дает человеку свободу воли.
Винчестер поднял глаза, задержав взгляд на лице Иэна.
– Но тот, кто использует эту свободу воли во имя греха, обречен на вечные муки. И на Земле тоже. Тот, кто повинуется – процветает; тот, кто нарушает – оказывается отверженным.
Иэн еще раз склонился в поклоне и поцеловал кольцо епископа. Не имело смысла продолжать разговор. Он не испытывал слишком больших надежд на приезд сюда, поскольку знал, что Винчестер – человек проницательный. Однако Иэн не хотел упустить даже ничтожную надежду на то, что епископ поймет глубину испытываемых к нему чувств и почувствует реальную возможность гражданской войны. Теперь исчезла даже слабая надежда на понимание. Совершенно ясно, что Винчестер вполне отчетливо оценивал сложившуюся ситуацию и был убежден, что восстание можно подавить быстро, чтобы раз и навсегда покончить с сопротивлением.
Когда Иэн вышел, то уже по выражению его лица Адам и Саймон прочитали все. Они едва могли сдерживаться, пока Иэн передавал содержание разговора Джеффри, и все время перебивали его, крича, что они отправятся домой и подготовят свои замки к войне.
– Нет! Вы этого не сделаете! – воскликнул Иэн. – Это все одни разговоры! Король еще не нарушил своего слова настолько! Вы не должны действовать так, чтобы у Генриха появился повод наказать вас. Во имя всего святого! Неужели вы хотите, чтобы мы с вами оказались по разные стороны на поле сражения?
– Сейчас не время для поспешных действий любого рода, – тут же перебил Джеффри. Он понимал, что даже Генрих не настолько глуп, чтобы потребовать от человека идти с оружием в руках против собственных сыновей. – И не все еще потеряно. Вам следовало бы знать, Иэн, что Винчестера нельзя уломать, но король не так непреклонен.
– Не так непреклонен, но более опасен, – заметил Адам. – Винчестер мог пытаться удержать Иэна от каких-либо действий, но непохоже, чтобы он впадал в ярость, или говорил, или делал что-либо, от чего позже не сумел бы отказаться.
– С самого начала я не собирался ехать к королю, – сказал Джеффри. – Если у нас не будет никакой надежды, мы получим ее от Ричарда Корнуолла.
– Но Корнуолл уже сделал и сказал все! – недовольно запротестовал Саймон.
– Он сделал и сказал слишком много, – поправил Джеффри, и отнюдь не веселая улыбка тронула его губы. – Он назвал Генриха неблагодарной собакой за то, что тот был груб с де Бургом, и длинноухим ослом, когда король уволил служащих суда. Он ревел, как бешеный бык, в совете, угрожал силой, бурей проносился из Вестминстера и вновь верхом на коне возвращался в Уоллингфорд, вовсе отказываясь говорить с Генрихом… Нет, мне не нужно принуждать Ричарда произносить что-либо еще к уже сказанному, но, возможно, я могу убедить его выговорить те же слова по-иному, так, чтобы они не вызвали гнева короля.
Джеффри отправился в путь днем, сразу после обеда, но почти сразу и вернулся в сопровождении Уолтера, который был у Корнуолла. Граф, сообщил Уолтер, уехал, чтобы присутствовать на похоронах отца своего очень близкого друга.
– Это предлог? – спросил Саймон, и в глазах его сверкнул интерес. – Я думал, что он намерен присутствовать на совете.
– Совет отменен, – сообщил им Уолтер. – Что касается похорон, то это никакой не предлог. Ричард жил в поместье этого человека в течение нескольких лет, как раз до и после смерти короля Джона, и он продолжал поддерживать тесные связи с его сыном. Даже если бы совет состоялся, ему пришлось бы уехать.
– Тогда, пожалуй, хорошо, что его отменили, – заметил Иэн. – Но, черт побери, что мы должны теперь делать? Оставаться здесь? Отправляться домой? – Он был мрачен, а в глазах сквозило беспокойство. – Корнуоллу известно, что его брат собирается делать потом?
– Не думаю, – ответил Уолтер. – В настоящее время они не разговаривают друг с другом, и Изабелла сказала, что Генрих настолько взбешен, что готов наброситься на кого-нибудь.
Наступило минутное молчание, в течение которого каждый попытался осмыслить только что сказанное. Затем Джеффри положил свою руку на плечо Иэна.
– Есть еще кое-что? В чем дело?
Иэн уставился в пространство, затем медленно произнес:
– Обмолвка, если это была обмолвка, во время моего разговора с Винчестером. Он сказал, что вместо того, чтобы объединиться, бароны с оружием в руках будут выяснять, кто из них станет во главе, «если только Пемброк…», и тут он замолчал. Мне не нравится это. Не было настоящей причины созывать этот совет. И Винчестер и король знали: вероятность того, что многие прибудут на совет, была ничтожно малой. Однако…
– Однако король уволил Родуна, что должно было привести в ярость Ричарда Маршала, и предложил на этом совете обсудить данный вопрос, что означало, что Ричард скорее всего окажется в одиночестве. – Голос Саймона слишком громко прозвучал в тишине, наступившей сразу после грустных размышлений Иэна.
Джеффри на секунду прикрыл лицо рукой.
– Вот и получены ответы на ваши вопросы, Иэн. Нам следует остаться. Норфолк, Феррарс и Корнуолл отложили разрешение проблем, устроив отмену совета, но это лишь усилило гнев Генриха. Уолтер прав. Генрих набросится на кого-нибудь.
3
Рианнон лежала в высокой луговой траве и смотрела, как сходятся и расходятся облака на небе, создавая очертания замков и зверей, людей и чудовищ, гор и рек. Всякий раз высокогорный луг дарил ей ощущение абсолютной свободы, но теперь она не находила покоя – ни в ласковом теплом воздухе солнечного дня, ни при лунном свете, ни в туман или дождь.
Нигде не было покоя. В свете огня, разведенного в очаге в доме ее матери, мелькало и менялось выражение красивого смуглого лица. Во время охоты она вдруг замечала, что оборачивается на изумленное и восхищенное выражение лица смеющегося спутника, который не отставал от нее и все же не обгонял, хотя мог это сделать. А когда она пела, то ощущала притяжение тоскующих, отливающих золотом глаз, что придавало особое значение словам, повествующим о любви героев к своим дамам сердца.
Не только во время пения Рианнон чувствовала силу страстного желания Саймона. Часто она просыпалась ночью с ощущением, что кто-то прошептал ее имя, и сейчас, лежа на согретой солнцем земле, она вдруг обнаружила, что ее голова повернута на восток, туда, где находился замок Раддлен или над Долиной Озер возвышались башни Дайнас-Эмриса. Она говорила себе, что луг на южном склоне выбран ею, конечно, потому, что там солнечные лучи грели жарче, чем в каком-либо другом месте, а по утрам в горах прохладно даже в конце июля, в самые погожие дни. Но когда ветер прошелестел над высокой травой: «Саймон ищет», Рианнон поднялась и побежала прочь.
– Я несчастлива! – крикнула она своей матери, которую застала сидящей за ткацким станком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54