Я говорю, что моя сестра не пойдет за чужака…
– Какой же ты дурак! – в сердцах проговорила Рианнон и коснулась пальцами руки Саймона. – Пойдемте, он сегодня раздражен.
– Извините, – сказал Саймон, когда они немного отошли. – Я не собирался затевать ссору с вашим братом. И, надеюсь, вы не поймете меня превратно. Ваш отец не продавал и не отдавал вас. Он лишь согласился, чтобы я с его благословения попытал счастья в отношении вас, но вы ведь считаетесь лишь со своим собственным мнением, и он не имеет власти над вами.
Слабый румянец удовлетворения проступил на прозрачной коже лица Рианнон и тут же исчез. Она подняла голову, и ее зеленые глаза смело встретили взгляд Саймона.
– О, вы умны! – воскликнула она. – Вы сущий дьявол, пытающийся заглянуть в мою душу!
– Я еще ничего не успел увидеть… – притворно-огорченно возразил Саймон, хотя, в отличие от большинства других мужчин, Саймон был хорошо знаком с женщинами, неистово отстаивающими свою независимость, и поэтому он понимал их. – Я лишь повторил сказанное вашим отцом… Он также предостерег, что вы доставите мне одни огорчения. Но я не боюсь. Невозможно познать радость, не испытав печали. А в вас я разглядел такую надежду на радость, какой никогда не знал.
– Не сомневаюсь, что вы видите такую же надежду в каждой женщине, которой домогаетесь, – заметила Рианнон, и насмешка снова появилась в ее глазах. – Сказать, что вы надеетесь, не значит солгать. Всякий раз вам лишь нужно признавать, что ваша надежда не осуществилась.
– Я вижу, что кто-то настроил вас против меня, – вздохнул Саймон. – Половина сказанного ни в коей мере не соответствует действительности, другая половина значительно преувеличена. Если бы я был таким, каким меня представляют, мне понадобилось бы в семь раз больше того… чем пользуется мужчина, добивающийся любви женщины…
Рианнон разразилась смехом, различив мнимую печаль в голосе Саймона при неискренне-невинном выражении его лица.
– Вы не правы, – ответила она. – Я прочитала, кто вы, по вашему лицу. Мне даже неизвестно ваше имя.
– Извините, леди Рианнон. Меня зовут Саймон де Випон, я сын лорда Иэна и леди Элинор из Роузлинда. На последнее Рождество я был посвящен в рыцари королем Генрихом, а во время майского праздника присягнул на верность вашему отцу, получив земли в Ллин-Хелфиге, Крогене, Керхане и Дайнас-Эмрисе. Как случилось, что вас не было там, сударыня?
Она не ответила сразу, а продолжала смотреть на него.
– Вы владеете Дайнас-Эмрисом, из которого просматривается Долина Озер?
– Да. Это самое красивое место на всем белом свете, не правда ли? С высоты замка я могу смотреть на Нант Гуинант до тех пор, пока не почувствую, как моя душа сливается с голубым горизонтом.
– Вы любите его, – тихо произнесла Рианнон. Это было утверждение, а не вопрос.
– Больше всех моих других владений, – подтвердил Саймон. – Хотя каждое из них дорого мне по-своему…
И действительно, Уэльс и Саймон подходили друг другу, подобно перчатке, пришедшейся руке впору. Мать Саймона – леди Элинор, до сих пор не могла понять, почему ее сын чувствует себя, как дома, в девственном саду и на отвесных склонах гор Северного Уэльса, а вид пашен и спускающихся красивой волной холмов Сассекса повергал его в уныние. Молодой человек всегда был страстно влюблен в Уэльс – именно по этой причине Иэн отдал ему эти поместья, а не земли на севере Англии, и Саймон всегда чувствовал себя более счастливым именно там.
– Вы ничего не слышите в завываниях ветра вокруг скал замка Эмрис? – неожиданно спросила Рианнон с непостижимым выражением глаз.
– Возможно, и слышу, но ничего такого, чего мне следовало бы бояться, – ответил Саймон. – Я не нежелательный завоеватель в этой стране, что бы ни говорил Граффидд. Ваш отец передал эти земли моему отцу из любви и доверия. Я был оруженосцем у Вильяма Маршала, графа Пемброкского, и служил в Южном Уэльсе, но мое сердце всегда оставалось здесь. Именно поэтому мой отец уступил эти земли мне, хотя он еще жив. Но вы не ответили, леди Рианнон, почему раньше я никогда не видел вас при дворе вашего отца?
– Потому, думаю, что вы приезжали весной или летом. В это время я редко бываю в каком-нибудь замке. Я уезжаю в горы, в поместье матери Ангарад-Холл, сразу после новогоднего праздника в марте. А почему вы здесь в такую глухую зимнюю пору, сэр Саймон?
– Теперь земли принадлежат мне, и я должен присматривать за ними. Я буду здесь, в Уэльсе, всегда, за исключением тех коротких промежутков времени, когда мне нужно навестить моих родных.
На лице Рианнон появилось странное выражение одобрения, смешанного с внезапно появившимся опасением. Однако она произнесла:
– Вы говорите так, но вскоре устанете от простой и суровой жизни и поспешите укрыться в более мягком климате Англии.
Саймон рассмеялся:
– Никто не может знать своего будущего, но очень забавно, что его предсказывают мне так по-разному по обе стороны от границы. Мои родные отправили меня сюда, полагая, что я не смог бы довольствоваться скромной жизнью в Сассексе. Теперь вы говорите мне, что я быстро устану от суровой простоты Уэльса. Я так не считаю. Не думаю, что когда-либо пожелаю покинуть мои земли, разве только на короткое время, когда мне захочется побыть с теми, кого я люблю.
– Вы слишком молоды, чтобы знать, чего вы хотите, – резко произнесла Рианнон, как будто пытаясь убедить себя.
– Ах, бабушка, – поддразнил ее Саймон, – ваши седые волосы и морщины заставляют меня поверить, что мудрость многих прожитых лет придает значимость сказанным вами словам. Сколько вам лет, Рианнон? Шестнадцать? Семнадцать?
– Мне двадцать один, к тому же женщины всегда выглядят старше мужчин. – Она замолчала, прикусила губу, а потом произнесла еще более резко: – И когда это я так пала, что меня лишили звания леди и я стала просто Рианнон?
– Извините, сударыня. – Саймон склонился в глубоком поклоне, притом вполне серьезно, но глаза его светились озорством. – Я не хотел обидеть вас. Вы так очаровали меня своим проверенным временем знанием мужчин, что на какой-то момент я забыл о правилах приличия и говорил так, как мужчина обращается к своей любимой, то есть не соблюдая формальностей.
– У вас никогда не было и капли приличия, чтобы его можно было потерять, – резко оборвала Рианнон, но уголки ее губ приподнялись вверх. – Разве вы не знаете, что бесцеремонно спрашивать у женщины о ее возрасте? И не старайтесь найти другой, более приятный ответ. Я не ваша возлюбленная…
– Нет, вы возлюбленная, – перебил Саймон. – Вы можете отказать мне в любви, но не в ваших силах запретить мне любить вас.
В какой-то момент Рианнон сдалась и снова начала смеяться. Потом она протянула ему руку.
– Послушайте, давайте будем друзьями. Я хотела бы иметь другом человека, который не боится голосов в завывании ветров вокруг Дайнас-Эмриса и твердо решил через полчаса знакомства, что влюблен в меня.
Но Саймон не принял ее руки.
– Я не хочу быть вашим другом, – серьезно произнес он. – Я хочу быть вашим мужем. Сейчас не время и не место для страстных излияний, поэтому я едва касаюсь этой темы, но я никогда не говорил подобных слов ни одной женщине, а ведь я, как вы сами сказали, знал многих.
– Во имя Дану и Анну, если только это не шутка, – почему?
– Я не знаю, – абсолютно честно ответил Саймон. – Я только знаю, что сопереживал вам, пока вы пели, и что испытываю теперь такое чувство, какого не ведал раньше.
Рианнон взяла его руку и сжала в своих ладонях.
– Сегодня вы испытываете чувство, завтра вы его забудете. Возможно, виной тому была странная вашему уму песня и еще мое платье. Любовь приходит и уходит, а дружба остается.
– И то и другое остается, если только они настоящие. Это довольно легко доказать. Позвольте мне бывать у вас. Если мне наскучит ваше общество, я тут же исчезну.
Наступило молчание, в течение которого Рианнон, по-видимому, обдумывала предложение. Саймон ничего не мог прочитать по выражению ее лица – в зеленых глазах девушки была пустота, казалось, там плещет чистая вода. Спустя мгновение она едва заметно улыбнулась и сказала:
– Согласна, поскольку таково ваше желание и еще потому, что вы меня забавляете. Но сразу предупреждаю вас: не думаю, что когда-либо выйду замуж за кого-нибудь. Отдать свое сердце и душу кому-то другому? Нет! Сейчас я предупредила вас. Если захотите поиграть с огнем, не кричите, коли обожжетесь.
* * *
В обмене вызовами не было ни победителя, ни побежденного – скорее оба одинаково проигрывали и выигрывали. Саймон навещал Рианнон при дворе и сопровождал ее в Ангарад-Холл, дом ее матери, который заставил его открыть от удивления рот. Он действительно представлял собой холл – деревянное помещение, скорее похожее на большой сарай, но с окнами и очагами; более неудобное для обороны место трудно было бы отыскать.
Позже, ранней весной, Саймон взял ее с собой в Дайнас-Эмрис.
То, что она решила приехать в его замок одна, без служанки или какой-либо охраны, удивило Саймона. Даже его мать не была настолько смелой и самоуверенной. Однако он посчитал невозможным для себя воспользоваться ситуацией. При дворе он преследовал Рианнон словами любви и взглядами, полными страстного желания. Под крышей дома ее матери он открыто заявлял о своем честном намерении жениться. В Дайнас-Эмрисе, где Рианнон была целиком в его власти, он не мог найти ни подходящих слов, ни взглядов, чтобы выразить желание, которое все сильнее разгоралось в нем.
Однако именно там в глазах Рианнон стала проскальзывать неуловимая тревога. При дворе она уклонялась от прямого ответа, смеялась над ним и поддразнивала песнями о любви. В доме своей матери обращалась с ним так, как если бы он был одного с ней пола, – не в том смысле, что она рассчитывала, что он будет ткать и шить, а в том, что, по-видимому, она не сознавала его принадлежности к мужскому роду. Чувствуя себя свободной, в горах Рианнон была скорее мужчиной, чем женщиной. Босая, она охотилась на оленя с гончими своей матери и, подобно любому охотнику, умело обращалась с луком. Она ловила рыбу руками в ручье и заманивала зайца в силок в низком кустарнике. Она разделывала и снимала шкуру со своей добычи, припрятывая то, что было тяжело унести сразу, и даже готовила пищу на открытом огне и спала на земле, завернувшись в свой плащ, если они находились слишком далеко от дома.
В Дайнас-Эмрисе, однако, впервые со времени их первой встречи Рианнон чаще смотрела на Саймона, чем он на нее. Днем она подолгу стояла на стене замка, вглядываясь в Долину Озер. Ночью она снова взбиралась туда, чтобы послушать ветер, как тот шепчет, и завывает, и стонет. Люди из охраны Саймона, валлийцы, родившиеся и выросшие в этой стране, дикие, словно каменистые утесы, опускали глаза и склонялись в поклоне перед ней, когда она проходила мимо, а на их лицах появлялось выражение страха и восхищения, когда Саймон поднимался на стену, и она пела, а ветер вторил ей.
И здесь она носила старомодные богатые платья, а ее шею, уши и волосы украшали драгоценные камни. Именно здесь в присутствии Саймона она впервые спела о Рианнон из рода птиц, ее печали и радостях: как та вышла замуж за принца и как ее обвинили в убийстве собственного сына. И когда она пела о той далекой страстной любви – ведь принц в песне оставался верен возлюбленной даже после того, как ее обвинили в убийстве собственного дитяти, она посмотрела на Саймона, и в ее чистых глазах застыла тревога. Но позже, когда отзвучала песня, она сообщила Саймону, что хотела бы уехать на следующий день.
Хотя и разочарованный, Саймон не мог вынудить ее остаться там, где был хозяином, поэтому он лишь поклонился и спросил:
– Куда я должен доставить вас, сударыня?
– Я поеду одна или в сопровождении охраны, о которой позаботитесь вы, но только не с вами, – ответила Рианнон, и впервые за все время знакомства она опустила глаза перед ним. – Вы победили в этой борьбе, милорд, и я должна спасаться бегством от вас.
– Это горькая победа для меня, леди Рианнон, – ответил Саймон. – Вы знаете, что не наскучили мне. Я не могу навязываться со своим сватовством здесь, где у вас нет никакого защитника, но вы должны знать, что стали еще дороже для меня, еще желанней. Чем больше я узнаю вас, тем более страстно желаю.
– Вы упрямы. Вы давно не видели других женщин. Возвращайтесь в Англию, милорд. Я больше не играю в эту игру. Я оставляю вас в покое – вы опасны для меня. Если я обладаю такой же силой, чтобы ранить вас, как вы можете ранить меня, лучше вам находиться подальше, в Англии. Я не выйду замуж за вас! Помните, я предупреждала вас не кричать от боли, если обожжетесь. А сейчас позвольте мне уехать и не преследуйте меня.
* * *
Воспоминания о странной и счастливой встрече, о женщине, которая сама выбирала, как, когда и с кем встречаться, и которая так горячо отвергла его ухаживания и столь же горячо предложила ему свою бескорыстную дружбу, заставили Саймона надолго отвлечься от того тяжелого разговора, что происходил сейчас, в доме, где собрались те, кого Саймон любил больше всего на свете, те, ради которых он пожертвовал бы собственной жизнью не раздумывая.
Еще утром, перед завтраком, когда он встретился с Джоанной, разговор сразу перешел на высокие тона.
– Ты убьешь папу! – прошипела Джоанна, как только Саймон коротко изложил сестре то, что он собирался предпринять.
– А я умру от чувства разочарования и безысходности, если не выложу все начистоту! Бароны не должны мириться с таким поведением короля! – огрызнулся Саймон, но его голос прозвучал приглушенно, и при этом он бросил быстрый взгляд в сторону лестницы, где в любой момент могли появиться отец с матерью.
Сдерживать Саймона – то же, что и пытаться ухватиться за черного леопарда, изображенного на его щите. Джоанна будто почувствовала, как напряглись его твердые как сталь мускулы, и непроизвольно отстранилась от брата.
Однако Саймон не позволил дать волю своему раздражению. Глаза его полыхали мерцающим зеленовато-золотистым светом, зубы были сжаты, тонкие ноздри выдавали напряжение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54