Его рассеченная надвое улыбка сделалась еще шире: – К тому же не забывай: я только что подслушивал твои мысли.
– Она не добродетельна! – сказал Эмери с вызовом.
Гион расхохотался. Эмери смотрел на него с возрастающим гневом. Расселина на лице короля делалась все шире: теперь между синей и желтой половинами можно было просунуть ладонь. Эмери встал. Он стоял перед тьмой, что приглашающе расступалась перед ним, и молча смотрел в ее глубины. Сейчас он мог войти туда и лишь едва задеть локтями отвесные ее стены.
И только корона, оставшаяся нераздельной, тихо парила над этой бездной.
– Не существует добродетельных эльфиек, – прозвучал из мрака затихающий голос Гиона. – Все они, в человеческом понимании, не отличаются добронравным поведением. Они слишком любвеобильны для этого. Они умеют хранить верность только единственному из всех возлюбленных – и счастлив тот, кто сумеет войти в сердце эльфийки и воцариться там...
Эмери понял вдруг, что не в силах оторвать взгляда от пропасти. Она сделалась уже настолько широкой, что там могли пройти два всадника в ряд. В черноте Эмери начал различать женскую фигуру – деву с длинными косами, босую, в светлом платье. Она медленно танцевала в воздухе, поднимаясь вверх по лунным лучам, сплетенным между собой в витой шнур, и ее волосы, длинные спущенные с локтей рукава, ее платье, цепочки, свисающие со щиколоток, – все свивалось узорным многоцветьем, украшая простую сине-желтую нить света.
Эмери понял, что видит Ринхвивар. Единственная, кто заполняет пустоту души Гиона. И еще он понял, что нужно бежать, иначе память о Ринхвивар станет частью его жизни и начнет разрушать его, разрывать на части, не позволяя ни вернуться к изначальной цельности, ни окончательно умереть.
И Эмери закрыл лицо руками.
А когда он отнял ладони от глаз, то увидел, что прямо перед ним стоит Уида.
Эмери сказал:
– Мне нужно, чтобы ты поехала со мной в столицу, Уида.
Ему было невыразимо стыдно, когда он произносил эти слова, но другого выхода он не видел.
В ответ он ожидал от нее чего угодно: взрыва хохота или обвала насмешек, но только не спокойного, почти сердечного смешка:
– Ты искал жену для нового короля?
Эмери сказал просто:
– Да.
И еще спросил:
– Где Гион?
– Ушел с моим отцом. Сказал, что ему скучно с вами... – Уида покачалась с носка на пятку, заложила ладони за пояс. – Так ты видел Гиона? Хорошо... Не ожидала, что ты сумеешь его увидеть.
Эмери только кивнул, не в силах ничего добавить.
– Ладно. – Уида тряхнула волосами. – Эльфийская принцесса. Попробуем! Так ли хорош твой Талиессин для Уиды?
– Не знаю, – сказал Эмери. – Ты согласна?
Уида подняла палец.
– При одном условии: я обмениваю себя на Кустера.
– Поясни, – попросил Эмери.
– Кустер уходит к Эльсион Лакар. Собственно, он уже ушел.
Эмери зажмурился, потом снова открыл глаза, но ничего в мире за эти мгновения не изменилось: по-прежнему перед ним стояла, дерзко усмехаясь, Уида, и по-прежнему горел огонь, а Элизахар и Фейнне спали, обнявшись, возле самого костра. В их объятии не было страсти – они прижимались друг к другу, как давние супруги, с уверенной нежностью.
Уида проследила взгляд своего собеседника, но ничего не сказала.
Эмери вдруг ощутил невероятную усталость. Ему смертельно надоело разбираться с этим множеством сложных и тонких дел. Поручение королевы представилось ему вдруг исключительно простым, не требующим больших умственных затрат.
Поэтому он сказал прямо и грубо:
– Мне нужна эльфийка. Ее величество дала мне такое задание. Привезти в столицу чистокровную эльфийскую девушку. Первая, кого я нашел, была ты. Другую искать не хочу... не могу. Поедешь со мной?
– Я же объяснила, – протянула Уида, – будет совершен обмен...
– Вы с Кустером уже совершили свой замечательный обмен у меня за спиной, – перебил Эмери. – Сей превосходный человек попросту удрал с двумя бродягами к Эльсион Лакар...
– Между прочим, сейчас ты говоришь о моем отце и короле Гионе, – напомнила Уида с делано обиженным видом. – Изволь сменить тон и изъясняться почтительно.
Эмери махнул рукой с совершенно безнадежным видом:
– Лучше уж будем изъясняться как простолюдины. Полагаю, тебе такой способ привычнее.
– Откуда такое мнение? – удивилась Уида.
– Потому что с Кустером ты держалась как настоящая мужланка...
– Кустер – мужлан, вот я и вела себя как мужланка. Что тут непонятного? – Уида величественно пожала плечами. – Ты – дворянин, с тобой я буду вести себя как дворянка.
– А с Талиессином – как принцесса?
– Возможно, – сказала Уида загадочно.
– Ты устроила моему человеку пошлый побег. Просто нашла для него провожатых и сплавила подальше от меня. И тем самым создала мне сложности... Не объяснишь, почему?
– Потому что. Потому что любое существо должно жить так, как ему хочется, а не по чужой указке.
– Не такая уж дурная была указка, – заметил Эмери.
– Это безразлично. Хоть бы твои распоряжения исходили из уст твоих в виде золота и бриллиантов – это все равно будет неправильно.
– Пусть свернет себе шею, лишь бы по своей воле?
– Да, – заявила Уида с самым упрямым видом.
Эмери вздохнул.
– Мало того что мне придется платить его хозяину за павшую лошадь и за экипаж, так он еще и за Кустера потребует денег!
– Тебе жаль денег? – осведомилась Уида.
– Не хочется выглядеть глупо, – объяснил Эмери.
– Скажешь тому, главному хозяину, что парня убили в дороге, – посоветовала Уида. – Напали разбойники – и убили. Вместе с лошадью. Звучит, кстати, достаточно убедительно.
Эмери вздохнул:
– Что мне еще остается... Придется врать. Исключительно глупо.
– Зато я пойду с тобой. – Уида наклонилась к Эмери, крепко поцеловала его в лоб. – Так уж и быть, наведаюсь в столицу. Сделаюсь знатной эльфийской дамой и познакомлюсь с твоим Талиессином... Ты рад?
Он молча кивнул.
Уида взяла его за руку, свистнула своей лошадке.
– Идем!
Эмери сделал несколько шагов по тропинке, остановился, оглянулся на костер.
– А как же они... Фейнне, Элизахар?
– Оставь их. – Уида потянула его дальше за собой. – Не навязывай им себя. Тебе совершенно незачем за них бояться. Вот уж кому ничто не грозит! Пока горит костер, ни одно чудовище к ним не приблизится. А если они захотят, то всегда сумеют вернуться из приграничья в любой из двух миров. Они – истинно влюбленные, а это, знаешь ли, очень большая редкость.
Глава двадцать пятая
ЗАВЕТНОЕ ИМЯ
Радихена приехал в столицу, когда заканчивалось время дождей. Он путешествовал как господин, в экипаже, с сундуком, полным разной одежды. Никогда в жизни у него не было столько собственных вещей. Он отзывался на чужое имя. Он и сам был каким-то чужим человеком – во всяком случае, не Радихеной, это уж точно.
Не без удивления он вдруг понял, что привык к роскоши. Прежде ему случалось задумываться: что ощущают богатые господа, когда надевают на себя тонкую рубашку, бархатный колет, сапоги из мягкой кожи? Должно быть, они принадлежат к какой-то особенной породе людей, если при этом не испытывают восторга.
Сам-то он погрузился в этот восторг, точно в теплую воду, и по ночам иногда просыпался, вставал, зажигал свечу и гладил пальцами меховую оторочку на своем новом плаще. Он испытывал именно восторг – в его чувствах не было радости, какая его, бывало, охватывала в юности, когда он полез в колодец за звездой для той девушки.
Другое обстоятельство, которое мешало ему спать по ночам, было чтение. Волшебство свершилось: мертвые значки начали превращаться в слова. В слова, которые правильно обозначали все сущее, и людей, и животных, и неодушевленные предметы, и связи между ними.
Его сны наполнились странными видениями. Ему являлись деревья с буквами вместо листьев: эти буквы, прибитые к ветвям, страдали – истекали кровью, бледнели, погибали, падали, кружась, на землю; но вот приходил некто с новыми буквами в корзине, приставлял к стволу лестницу и прибивал новые жертвы. А потом собирал умерших и уходил, и ветер летел ему вслед, торопясь догнать и отдать ему те несколько высохших трупиков, что были им забыты под деревом...
У незнакомца было лицо Радихены, только он не знал об этом.
Его крашеные волосы были серыми. Внешне он сделался скучным, неприметным человеком. Достаточно респектабельным, чтобы не обращать на себя внимания.
За окном экипажа бежали поля и рощи, то и дело проскакивали деревни, подолгу глазели вслед путешественнику рослые мельницы на вершине холмов или какой-нибудь одинокий дуб со сломанной, избитой молниями вершиной. Радихена смотрел на них так, словно видел впервые, хотя этой же самой дорогой он проезжал, когда его везли на север, и скоро должны были показаться его родные места.
Но он не узнавал их. Он был путешественником с севера – он забыл, каково жить на юге и работать на земле.
Вейенто позаботился о том, чтобы изменить не только волосы и одежду своего человека, но и его руки. Ничего не скажут постороннему наблюдателю эти руки с гладкой кожей и чистыми ногтями.
Случившееся в замке во время празднества удивило Радихену. Впервые в жизни с ним заигрывала женщина. Да еще какая! Он даже не понял, хороша ли она собой; она принадлежала к какому-то совершенно другому миру. Таких он никогда не видел. Танцовщица, певица, с сильным, гибким телом, с душистыми волосами. Ее глаза диковато поблескивали в полумраке комнаты, а руки порхали, едва прикасаясь к обнаженному телу Радихены, – они сводили его с ума, и когда он пытался перехватить инициативу, женщина принималась смеяться.
Он едва не умер в ее объятиях и потом долго лежал без движения, а она, взяв лампу, рассматривала его. Ее странный взгляд смущал его, но он не мог и пошевелиться. Потом она вздохнула и поцеловала его в затылок, а после – убежала.
Они встречались потом еще несколько раз, и она подмигивала ему из-за спины своего приятеля, но близко больше не подходила.
Возможно, эта женщина была частью его новой, непонятной еще жизни.
Радихене предстояло увидеть столицу. Мысленно он готовился к этому – и все равно оказался абсолютно безоружен перед открывшимся зрелищем: шесть концентрических стен, тысячи крыш, флюгеров, причудливых фигур, устремленных в небо, – все они теснились перед взором путешественника, словно тянулись к нему в тщетной попытке вырваться из тугого пояса стен и подбежать ближе, окружить, задушить в каменных объятиях.
Это было и страшно, и притягательно. Радихена остановил экипаж, вышел и долго смотрел на город, покуда ему не начало казаться, что и сам он, и город поднялись в воздух и медленно плывут навстречу друг другу, бесконечно приближаясь – и все же никак не соприкасаясь.
Наконец он опомнился, тряхнул головой и вернулся к экипажу. Возница, один из герцогских слуг, засмеялся.
– Тут многие в первый раз дуреют, – сказал он. – Останавливаются и таращат глаза. А на что таращиться-то? – Он пожал плечами: человек, лишенный воображения. – Вроде большой деревни, только каменная.
– Молчать! – яростно сказал Радихена. – Молчать, ты!..
Однако на возницу его тон не произвел большого впечатления.
– Смотри ты, – протянул он, – уже орем? Уже сразу и «молчать, ты»? Сам-то ты кто? Такой же холоп, как и я, даже похуже того...
Радихена уселся обратно в экипаж, не произнеся больше ни слова.

* * *
Он устроился, как ему и было велено, на постоялом дворе между второй и третьей стенами. Заплатил за десять дней вперед и тотчас поднялся к себе в комнаты – распаковывать вещи и отдыхать после путешествия.
Постоялый двор назывался «Стражник и бочка». Он целиком и полностью соответствовал новому облику Радихены – состоятельному, но экономному путешественнику, который намерен провести в столице некоторое время и при том не потратить лишних денег на совершенно не нужную ему роскошь.
Возница должен был оставаться при нем, чтобы после того, как дело будет закончено, сразу же увезти Радихену подальше от города. Тот хоть и входил в число доверенных слуг герцога то есть время от времени выполнял некоторые не вполне объяснимые поручения его сиятельства, – не имел ни малейшего представления о том, для чего Вейенто отправил в столицу этого задавалу.
О Радихене возница был весьма недалекого мнения – как, впрочем, и обо всех южанах. И господина, по мнению того же возницы, Радихена строит из себя весьма неумело. Подражает тому недоумку, который приезжал в их деревню за налогами, не иначе.
Вечером, подавая новому постояльцу ужин, хозяин уселся рядом – поговорить о новостях. Посетителей было пока немного, а свежие сплетни жгли язык.
– Вы, надо полагать, только что из поместья, – начал хозяин, добродушно подталкивая к гостю кувшин с густым домашним пивом.
– Совершенно верно, – сказал Радихена небрежным тоном.
Хозяин навалился грудью на стол.
– Да, жизнь вдали от наших беспокойств, конечно, имеет свои преимущества, – продолжал хозяин. – Говорят, свежий воздух способствует. Здоровье, цвет лица... Хотя по вам, скажу честно, не заметно.
– Чего по мне не заметно? – удивился Радихена.
– Чтобы свежий воздух способствовал, – пояснил хозяин.
И прищурился, с жадностью глядя на гостя: сейчас он расскажет нечто о себе.
Равнодушным тоном Радихена произнес:
– Я от природы бледный. Да и не люблю свежего воздуха.
– А, ну оно понятно! – обрадовался хозяин. – Есть такие, кому не нравится. Ветер, дождь. Если кожа нежная, можно обветрить. Нехорошо. Кому это надо – торчать на солнце да под дождем, верно?
Радихена промолчал.
Хозяин перешел к другой теме, которая, как он надеялся, заинтересует гостя больше.
– Таверна моя хоть и на окраине, – сказал он, – а пользуется успехом. Знаете, господин хороший, как это важно в столичной жизни – пользоваться успехом? Вы в сельской простоте об этом и не ведаете, счастливцы! Для нас же чрезвычайно важно, чтобы был успех. И посетители – самые различные, вплоть до... – Он указал пальцем в потолок и намекающе прикрыл глаза. – Вот, к примеру, больше года назад случилось какое происшествие. Собрались здесь, за этим самым столом, несколько путешественников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66