– Фаста, это – посланец ее величества, господин Эмери, – представил гостя Одгар. – Видите, сударыня, королева не забывает нас!
Фаста уставилась на Эмери выцветшими глазами и ровным голосом предложила ему сесть и угощаться. Эмери не преминул воспользоваться приглашением: плюхнулся в кресло и начал жевать печенье за печеньем.
– Я только начал поиски, – сообщил он Фасте. – От того, как много вы мне расскажете, зависит, будут ли они успешными.
– Что вы желаете знать? – спросила Фаста.
– Все, – ответил Эмери.
Фаста медленно повернула голову и посмотрела на мужа.
– Оставьте нас, господин мой, – попросила она. – Я хотела бы поговорить с посланцем ее величества наедине.
Ни словом не возразив, Одгар удалился и притворил за собой дверь.
Фаста молча уставилась на Эмери. «Почему она не завела других детей? – думал он, рассматривая женщину. – Она ведь была красивой. Боялась рожать новых из-за увечья Фейнне? Хотела уделять слепой дочке как можно больше внимания? Или просто перестала подпускать к себе мужа из отвращения к мужчинам? Я слыхал о таком: будто после рождения детей женщины проникается ненавистью к любовным связям...»
Он вздохнул. Слишком мало он знал о женщинах. Не стоит и пытаться понять их.
Неожиданно Фаста прервала молчание:
– Что вы думаете обо мне?
Он вздрогнул и едва не поперхнулся печеньем.
– С моей стороны, полагаю, будет некоторой дерзостью выносить суждение о хозяйке дома...
– Да бросьте вы! – Она размашисто махнула рукой, как будто была обычной торговкой фруктами: жест, куда более подходящий для рынка, нежели для изысканного городского дома. – Ну, не виляйте! Что вы обо мне думаете?
– Полагаю, вы очень огорчены случившимся, – осторожно ответил Эмери. – Думаю, не слишком верите в мой успех. Сомневаетесь в правильности выбора, который сделала королева, отправив на поиск вашей дочери меня. Я думаю, вы ошибаетесь.
Она слабо улыбнулась.
– Разумеется, вы солгали, но сделали это деликатно и достаточно искусно, – заявила Фаста. – Полагаю, вы уверены в том, что я утратила рассудок – если не целиком, то, по крайней мере, значительную его часть. Мой муж, надо думать, уже укрепил вас в этом мнении.
– Мы не будем сейчас обсуждать вашего супруга, госпожа Фаста, – твердо произнес Эмери.
Она криво улыбнулась.
– Ну конечно...
– Ну конечно, – повторил он. – Скажите, в вашем роду не существовало предания об эльфийской крови?
– Насколько мне известно – нет, – тотчас отозвалась Фаста. Она держалась деловито, точно всем своим видом и манерой поведения намеревалась опровергнуть любое подозрение в безумии. – Я не помню, чтобы среди моих предков имелись эльфы. Если кто-то принял мою дочь за потомка Эльсион Лакар, то он совершил большую ошибку. Она – самый обыкновенный человек.
– Положим, ваша дочь – не вполне обыкновенный человек, – возразил Эмери. – Она красивая и талантливая девушка, что само по себе удивительно.
– Что тут удивительного? – осведомилась Фаста, как показалось Эмери – презрительно. – Вас поразило, что какая-то горожанка, даже не благородного происхождения, может обладать красотой и талантом? Поэтому вы спрашивали об эльфийской крови?
– Об эльфийской крови я спрашивал совершенно не поэтому, – сердито отозвался Эмери. – Что касается достоинств госпожи Фейнне, то они удивляли бы не то что в горожанке или дворянке – они сделали бы честь особе королевского рода.
Несколько секунд Фаста рассматривала Эмери так, словно увидела в своем доме нечто невероятно странное. Она поджимала губы, щурила глаза, с хрустом ломала пальцы. Наконец спросила тихо:
– С какой целью вы так льстите?
– Я не льщу, а цель у меня та же, что и у вас: отыскать её...
После новой паузы, сдобренной тяжелым испытующим взором, госпожа Фаста как будто сломалась: она резко согнулась, упала в кресло, сплела пальцы и вонзила ногти себе в кожу.
– Я расскажу вам нечто, – свистящим шепотом произнесла она, – и ваше дело – верить мне или не верить. Я не сумасшедшая. Я никому не рассказывала того, что сейчас сообщу вам. Не говорите мужу. Он давно ненавидит меня. Сразу после рождения Фейнне. Как только он понял, что девочка слепа. С того самого часа. Он больше не прикасается ко мне, но я не в обиде... Однако если он узнает о моих снах, то сумеет доказать мое безумие, и наш брак будет расторгнут. Мы не заключали священного брачного союза – обычная брачная сделка, как принято у простолюдинов. – Она вдруг засмеялась. – Таково было мое желание! Теперь оно обратилось против меня...
– Я не думаю, что ваш супруг захочет расстаться с вами. – промолвил Эмери. – Впрочем, это совершенно меня не касается. Можете не сомневаться, я никому не открою вашей тайны.
– Я вижу сны, – сказала Фаста, проводя ногтями глубокие борозды в своих ладонях. – Все время. Я не одна вижу эти сны, я уверена, что разделяю видение еще с кем-то.
– Некто насылает ваши видения?
– Нет, – она резко тряхнула головой, – именно так, как я сказала: некто подсматривает мои сны и иногда участвует в них. Перемещается в их пространстве. Совершает там некие поступки. Ничего значительного Важно само его наличие там, где никого постороннего быть не должно.
– Будет лучше, если вы просто опишете мне эти сны, – тихо сказал Эмери.
– Лес. – Она сделала мучительный жест, явно страдая от бессилия речи: у нее не хватало слов, чтобы точно описать место действия. – Высокие деревья. Очень стройные, такие здесь не растут. Я думаю, это где-то ближе к границам Королевства. Если бы я умела рисовать, как Фейнне, я бы нарисовала их... И там, в лесу, – частокол, а за частоколом – домик. Старинный, похожий на игрушечку. Много украшений. Думаю, туда приезжает поразвлечься какой-нибудь знатный господин.
– В каком смысле – поразвлечься? – осторожно уточнил Эмери.
Женщина блеснула глазами.
– Вы и сами знатный господин, могли бы догадаться!
– Я не настолько знатен, чтобы разбираться в подобных вещах, – огрызнулся Эмери. – Выражайтесь яснее!
Ее улыбка сделалась кривой, губы съехали на сторону так, словно были искусственными, и Фаста могла переклеивать их по собственному выбору.
– Скажете потом при дворе, что я вульгарна!
– Для начала, я не стану обсуждать при дворе поведение или манеры супруги мизенского горожанина, – сказал Эмери чуть резковато, но именно такой тон успокоил женщину.
– Хорошо. Буду вульгарной, если вам так больше нравится. В такие лесные домики знатные господа приезжают со своими любовницами, чтобы вволю порезвиться. Иногда устраивают там настоящие оргии. Случается, выезжают на охоту. Собственно, мне представляется, что изначально этот домик и служил пристанищем для охотников, но теперь там происходят странные вещи... Она летает, – добавила Фаста. – Она летает там каждую ночь.
– Фейнне?
Мать кивнула. Слезы потекли из ее глаз холодным потоком. Фаста как будто не замечала их. Продолжала тем же злым, напряженным тоном:
– Она поднимается вверх по скрещенным лучам, а затем лучи расходятся в стороны, и она падает грудью на частокол. Каждую ночь это происходит, каждую ночь! Когда закончится это страдание? Сперва я кричала – и присыпалась от этого крика, но после научилась молчать. Мне хотелось рассмотреть остальных. Я чувствовала их присутствие. И наконец я начала их видеть. Сперва одного: он похож на медузу, выброшенную на берег. Полупрозрачное, неопределенное тело, переливающееся слабыми красками. Некто без очертаний. А рядом всегда другой. Я знала, что от него будут одни беды! Я знала это с самого начала, но мой муж вбил себе в голову, будто он спас ему жизнь, будто он невиновен, будто бы он никогда не участвовал в нападениях той шайки грабителей... Что я могла сделать? Мне дозволялось только молчать и смотреть, как мой муж собственными руками отправляет нашу дочь на погибель!
– О ком вы говорите? – спросил Эмери. Он постарался придать своему голосу твердость – но не был уверен в том, что ему это удалось.
– Кто – «он»? – Фаста сместила кривую улыбку на другую сторону лица. Слезы ее высохли, оставив на щеках белесые полосы. – Я говорю о телохранителе моей дочери! Я говорю об этом головорезе, об Элизахаре – так, кажется, он себя назвал!
– Да, я помню Элизахара, – сказал Эмери.
Фаста хмыкнула.
– Ну, и как он вам показался?
– Неважно, – оборвал Эмери. – Важно лишь ваше мнение. Говорите мне все – и не стесняйтесь в выражениях.
– Его хотели осудить за разбой вместе с прочими солдатами из числа наемников Ларренса, но мой господин почему-то вздумал заступиться за него. Ради справедливости, как он выразился. Но где же справедливость для моей дочери? Поручить неопытную девушку какому-то бандиту! Лучше бы он убил ее собственными руками.
– Вы уверены? – спросил Эмери.
– Что?
– Что предпочли бы увидеть, как ваш супруг убивает Фейнне собственными руками?
– Что вы говорите?
Она закрыла лицо ладонями. Эмери с силой потянул ее за запястье и заставил открыть лицо.
– Нет уж, выслушайте! Я знал Элизахара – возможно, он и головорез, как вы выражаетесь, но человек очень хороший. Но главное – никто так не любит Фейнне, как он.
– Почему же он не защитил ее?
– Откуда вам знать, что он этого не сделал?
– Я вижу его в моих снах. Он всегда рядом.
– И что он делает?
– Ничего! – выкрикнула Фаста. – Он ничего не делает! Просто стоит и смотрит, как она падает грудью на частокол, ночь за ночью, без всякой надежды на спасение! Если вы найдете его, господин Эмери, умоляю вас добейтесь для него смертной казни!
– Ну... хорошо, – сказал Эмери. – Никогда не видел, как вешают. Должно быть, увлекательное зрелище.
Фаста вскрикнула, вскочила и, бросившись к ногам Эмери, быстро поцеловала его руки, а затем так же неожиданно выбежала вон.

* * *
Оставшись в гостиной один, Эмери задумчиво налил себе еще вина. Допил не спеша. Тысячи предположений вертелись у него в голове. Он почти не сомневался в истинности видений Фасты. Кое-что в ее снах, несомненно, соответствует действительности. Но только не смерть Фейнне. Будь девушка мертва, мать не видела бы из ночи в ночь сцену ее гибели. Логичнее предположить, что Фейнне не мертва, но умирает, и этот процесс ещё не завершен. Она до сих пор жива, ее можно спасти.
И ответ, возможно, кроется в тех же видениях. Охотничий домик, где-то в лесу, среди стройных сосен, ближе к границе Королевства. Что ж, осталось объехать Королевство по всем его границам, кроме морской. Или, как вариант, справиться с картами господина Одгара. С той, что висит внизу, или с той, что находится у него в кабинете. А возможно, найдется и еще какая-нибудь, еще более подробная.
Имелось дополнительное обстоятельство, которое несколько успокаивало Эмери: близость к девушке Элизахара. Эмери не знал, что произошло с Фейнне в действительности и каким образом она очутилась в плену. Можно было лишь строить предположения касательно имени похитителя. Но Элизахар по-прежнему остается рядом с нею.
Сейчас Эмери жалел о том, что не нашел времени познакомиться с наемником ближе, предоставив общение с ним в основном своему брату. Ренье был от Элизахара в настоящем восторге. Эмери находил эти восторги несколько преувеличенными, если не сказать – детскими. Не будь Эмери тогда таким высокомерным, он бы лучше узнал Элизахара и, во всяком случае, с большей вероятностью мог бы предсказать его действия.
Теперь же приходилось продвигаться в прямом смысле слова на ощупь. Как будто не только Фейнне была слепа, но и те, кто пытался спасти ее.
Эмери пересел за клавикорды и тронул клавиши, вызывая в памяти образ девушки. Побежала простая музыкальная тема, рисующая облик юности, красоты, здоровья, нежности. Гибкая горячая талия под белым шелком, осторожно ступающие по траве босые ноги, взмахивающие в радостном жесте руки. Расцветание улыбки Фейнне – улыбки, которая пронизывала все ее существо. Свет солнца в ее каштановых волосах. Ее манера осторожно притрагиваться кистью к холсту при создании очередной фантастической картины. Ее бережные прикосновения, ее деликатные пальцы: ни разу Эмери не почувствовал, чтобы она пыталась украдкой ощупать его одежду или руки. Она и вещи брала так же – осторожно и вежливо.
Постепенно музыкальная тема Фейнне разрасталась, в ней появлялся второй голос, добавлялся аккомпанемент, лишь изредка минорный; по большей же части то был торжествующий мажор. Эмери решительно отвергал ошибочную точку зрения большинства исполнителей (преимущественно, конечно, исполнительниц) о том, что красива бывает только печальная музыка. Спокойная радость, исходившая от Фейнне, была по-настоящему прекрасна, и Эмери провел за клавикордами больше часа, совершенствуя и развивая эту тему.
Ему хотелось записать музыку, но рядом не было ни бумаги, ни пера, а звать кого-то и просить, чтобы принесли, он не хотел.
Наконец Эмери встал и закрыл инструмент. Прислушался. В доме царила тишина. Здесь как будто все замерло – и у Эмери не было волшебного ключа, чтобы снова завести умершую музыкальную шкатулку и оживить механические фигуры, двигающиеся в ней в полном повиновении распрямляющейся пружине. Молодой человек прошёл по комнате – никакой реакции. Слуга тоже где-то прятался.
Эмери вышел на лестницу. Следовало бы проститься с хозяевами, но не ходить же по дому, стуча во все двери и взывая: «Господин Одгар! Госпожа Фаста! Эй, кто-нибудь!» Глупее положения не придумаешь.
И Эмери поступил так, как, несомненно, сделал бы и дядя Адобекк: попросту сбежал вниз по лестнице, открыл входную дверь и выбрался на улицу.
Глава пятнадцатая
ПОДЗЕМНЫМИ ТРОПАМИ
Внутри шахта напоминала реберную клетку, и Радихена иногда думал об этом. «Думал» – не вполне правильное слово: спускаясь под землю, он грезил о чудовище, таинственном и жестоком, которое некогда обитало под землей, а теперь умерло и позволяет крохотным существам лазать по прочному каркасу своего скелета.
Радихена работал в паре с Тейером. Тот не слишком унывал, получив в напарники новичка.
– Я привык, – кратко пояснил Тейер.
Радихена вспомнил о том, что рассказывал ему Тейер сразу по прибытии в поселок:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66