Разумеется, я заплачу...
– Ничего вы мне не заплатите. Я не стал бы делать это за деньги.
Произнеся эти слова, он спрятал прибор для измерения давления и стетоскоп в свой чемоданчик и достал те штуки, которые я принял за металлические трубочки. За считанные секунды он соорудил из них треногу метра полтора высотой с выступающим крючком на самом верху. Когда он подвесил к крючку пластиковый мешочек с жидкостью янтарного цвета, я узнал аппарат, какие часто видел в больницах и которые служат для перекачивания жидкости в иглу, воткнутую в руку больного.
Доктор Мидленд протер смоченной спиртом ватой левую руку Романеля и, извлекая из стеклянной пробирки иглу для подкожного вливания, заметил:
– Температура и кровяное давление мистера Романеля ниже нормы, но ничего серьезного. Хотя отделали его ужасно.
– По-моему, они едва не прикончили его. Я думал, он на последнем издыхании, когда...
В первый раз с того момента, как он занялся своим пациентом, доктор Мидленд посмотрел на меня. И это был не просто взгляд, а взгляд пристальный. Покачивая головой и не спуская с меня горящих глаз, он быстро заговорил:
– Мистер Романель скоро поправится, мистер Скотт. У него ничего серьезного. Он получил физические и неврологические травмы, но, к счастью, не произошло никаких необратимых изменений. Очень скоро он придет в норму.
Он почти выплюнул в меня эти слова, и его карие глаза делались все темнее в продолжение этой речи. Вот тогда-то я понял, что Барри Мидленд – не просто знающий врач, но чертовски хороший врач, и все такое прочее, о чем говорил мне Пол Энсон.
Мне следовало хорошенько подумать, прежде чем соваться со своим комментарием по поводу состояния Романеля. Ведь сам Пол, бывший здесь в Аризоне, в Маунтин Шэдоуз Ризорт в связи с одним серьезным случаем, сказал мне очень важную вещь, о которой я совершенно позабыл. Каждый человек, даже здоровый, во многом зависит от мнения, даже невысказанного, окружающих его людей. Но человек больной, так сказать, «пациент», особенно находящийся в обезличенной больничной обстановке, изолированный от мира, ослабленный, лишенный сопротивляемости хирургическим и прочим вмешательствам, становится сверхвнушаемым. Заставьте его поверить, что ему будет лучше, и у него появятся шансы; но убедите его, что надежды мало, что у него болезнь, именуемая «неизлечимой», то есть что лечащий его меднолобый врач ни черта не смыслит в своем деле, – и он наверняка окочурится раньше срока, что блестящим образом подтвердит преступный диагноз.
Но больше всего меня поразило в словах Пола в прошлый раз – между прочим, тогда я был этим самым пациентом – то, что даже будучи без сознания, в сонном состоянии или в глубокой коме, пациент слышит все – все вздохи, «охи» и «ахи», наподобие «Черт, посмотри-ка на эту гадость рядом с его печенью», «У моего приятеля было то же самое, и он умер через три дня, бедолага» или «Я думал, что он уже скопытился». Может быть, его сознание и не слышит эти слова, но какая-то постоянно бодрствующая часть его внутреннего "я" фиксирует их более полно и более точно, нежели электронная память, и нередко происходит утечка этой информации в сознание, производя поистине разрушительное действие. То же самое происходит, когда комментарии делает такой врач, как Барри Мидленд, но эффект при этом получается просто волшебный.
Я с возрастающим интересом наблюдал, как доктор Мидленд вталкивает иглу в вену на руке Романеля, убирает зажим с пластиковой трубочки и регулирует струйку жидкости.
– Вы можете сказать мне, доктор, что это за жидкость? – поинтересовался я.
– Разумеется. – Он снова взглянул на меня и почти улыбнулся. – Я не из тех эскулапов, которые полагают, что больному пойдет на пользу, если он будет в неведении относительно магических манипуляций своего врача. – В этом месте он улыбнулся по-настоящему. – Я велел своей медсестре приготовить раствор № 4 заранее. Основой его служит обычная лактированная инъекция Рингера – главным образом вода и электролиты, к сожалению, остальные компоненты малоэффективны. Я считаю, что введение жидкостей в кровеносную систему больного – это лучший из имеющихся способов обеспечить питательную поддержку, чтобы восстановить его энергию, укрепить лимфатические узлы, нервные окончания и клетки, помочь ему подняться на нога.
– Вы все больше впечатляете меня, док... доктор.
– Пусть будет «док», мистер Скотт. – Он дотронулся пальцем до мешочка с раствором № 4. – Первым делом – и это самое важное – я добавил к этой настойке Рингера несколько граммов бессульфитного аскорбата, то есть витамин С, пригодный для внутривенного вливания. Во всех случаях инфекции, токсемии, шока, физического увечья или травмы, например, при хирургических операциях, врач должен давать больному аскорбат, хотя бы в больших оральных дозах, но предпочтительнее в виде внутривенного вливания, если состояние тяжелое или прогноз неутешителен.
– Аскорбат. Не слишком ли мудреное словечко для элементарного, всем известного витамина С? – спросил я, подмигнув Мидленду.
– Вы хотели сказать, элементарного, всем известного, волшебного витамина С. Его прием должен быть самым повседневным делом, особенно в больницах и хирургических отделениях. Как это ни печально, большинство врачей просто-напросто игнорируют это исключительно эффективное и безвредное лекарство, хотя их пренебрежение часто приводит к затяжке болезни или даже к смерти пациента.
– К смерти пациента? Не слишком ли сильно сказано, док? Вы не перехлестываете?
– Нисколько. – Он сердито посмотрел на меня, точно так же, как минуту назад. – Любой врач, но прежде всего любой хирург или онколог, который не прописывает аскорбат своему, как говорят, «гипоаскорбомичному» больному, должен считаться виновным – и он действительно виновен – в преступной небрежности и медицинском невежестве.
– Пол говорил мне, что вы – особый случай, – заметил я.
– Но я начинаю подозревать, что он не сказал и половины правды. – Я усмехнулся, а доктор снова подарил мне улыбку.
– Что еще имеется в этой похлебке? – спросил я. – Разжиженные ребрышки с картофелем?
– Не совсем. Еще есть кальций и калий, плюс приправа из цинка и магния, главным образом в виде оротатов и аспаратов. Витамин А в эмульсии, летрил, небольшое количество диметилсульфоксида или ДМС. Мы подпитаем нервные комплексы, поддержим иммунную систему, восстановим электролитический баланс, нарушенный грубым и чрезмерным электрическим вмешательством.
Объясняя всю эту кухню, Мидленд приготовил другой шприц для подкожного вливания, наполнил его раствором из двух разных пузырьков, затем вставил в него новую стерильную иглу. Но он вонзил ее не в тело Романеля, а в участок пластикового трубопровода между мешочком № 4 и иглой, которая уже торчала в левой руке Романеля. Медленно надавил на шток, посылая содержимое шприца в трубопровод, откуда оно практически мгновенно попало в иглу и затем в кровеносную систему.
– Пентотал, – прокомментировал доктор Мидленд, не дожидаясь моего вопроса.
– Пентотал натрия? Что-то вроде «сыворотки истины»?
– То же самое. Она полностью расслабит мистера Романеля, все мышцы его тела; кстати, в нем есть и другой компонент: анектин, производное яда «кураре». Эти составы попутно блокируют нормальное питание мозговых клеток. Но позже я закапаю пациенту под язык несколько капель гомеопатического ацетилхолина, который восстановит нормальное питание.
– Как раз это я и хотел сказать, – заметил я.
Он улыбнулся. В самом деле, этот парень – что надо.
Доктор Мидленд объяснил мне, что возможно придется потратить еще час на вливание раствора № 4 в вену Романеля, хотя он уже вливает его с такой скоростью, что позже это может вызвать у пациента очень болезненные ощущения. Но поскольку он не уйдет, пока не сделает свое дело, у него будет время осмотреть и меня. Через четверть часа он дезинфицировал и перевязывал мою рану на правом боку, а также заменил любительскую повязку из тряпки и клейкой ленты, которую прошлой ночью я наложил на свое левое плечо. Неужели это было только прошлой ночью? Мне показалось, что прошла целая неделя.
Закончив, Мидленд сказал:
– Насколько я понимаю, вы совсем не врач.
Я ухмыльнулся и ответил:
– А вы самый настоящий, насколько я понимаю.
Он наложил последний штрих в виде ленты на мою наплечную повязку со словами:
– Те же ребята, что пустили вам кровь последний раз?
– Приблизительно те же.
– Я сделаю вам укол, если хотите. Граммов пять этого волшебного аскорбата натрия и еще кое-что.
– Годится. Вливайте все, что у вас имеется. Хотя... я могу проглотить это?
Он улыбнулся, порылся в своем чемоданчике, извлек оттуда необъятных размеров пластиковый шприц и начал наполнять его какой-то гадостью из одного большого и нескольких мелких пузырьков.
– Нельзя ли просто проглотить все это? – снова поинтересовался я.
Когда он вставил в шприц жуткую, острую и отвратительную иглу, я начал:
– Может, не надо, доктор... Получить пулю – это одно дело, а вот когда в тебя засадят такую иглищу...
– Только не говорите мне, что вы испугались маленькой иголки, мистер Скотт.
– Это совсем не маленькая иголка. Я видел, как самурайские воины отрывали головы и меньшими...
Он протер тампоном участок на моей коже и стал подносить свой острый инструмент все ближе и ближе к пульсирующей вене на моей руке.
– О-ох! – вырвалось у меня. – Послушайте, я передумал...
– Представьте себе, что это пистолет, – сказал он.
– Не могу... Ой! Мне больно, дядя.
Он изобразил на лице широкую улыбку, какой славятся доктора, и большим пальцем начал медленно нажимать на шток.
– Слишком больно, – сказал я.
– Гым-гом-гум, – промычал он.
Процедура заняла две утомительных минуты, но к тому времени, когда он вытащил свою иглу и прижал к месту укола маленький тампон, я почувствовал себя лучше. Во всяком случае, не было во мне противной слабости.
– Это предотвратит инфекцию и поможет вам веселее смотреть на жизнь, – сказал Мидленд. – Тем более, если в ваши планы входят какие-нибудь передвижения.
– Естественно, входят. Даже прямо сейчас, если не возражаете.
Он покачал головой, а я продолжил:
– Мне надо отлучиться на полчаса или на час. Но уйти я смогу только при условии, что вы будете находиться здесь с мистером Романелем. Во всяком случае, пока ему не будет лучше.
– Мистер Романель очень скоро поправится.
– Вы... – Я остановился и продолжал совсем тихо, глотая слова: – Вы уверены?
– Я в этом совершенно уверен, – сказал он обычным тоном и достаточно громко, чтобы слышал Романель, если он мог слышать. И я так и не понял, для кого предназначался этот ответ: для меня или для моего пациента.
Но я сказал так:
– Прекрасно. Я в этом не сомневался. – И пошел к двери.
Доктор Мидленд остановил меня.
– Вы уже уходите? Уходите... куда?
– Угу, ухожу в пески палящей пустыни, на холодные грязные улицы... Ну и что?
Он снял с себя свой коричневый пиджак и протянул мне.
– Вам лучше надеть вот это. Без этого вы будете смотреться как убийца с топором. Или жертва.
Я открыл было рот, чтобы запротестовать, но промолчал: он был совершенно прав. Пятна крови на моих штанах и особенно на футболке бросятся в глаза всякому, кто мне встретится. В сущности одна из причин, почему мне надо было выйти, заключалась в том, чтобы вернуться в Реджистри и купить себе одежду, которая не будет выглядеть рабочим халатом мясника. Кроме того, я хотел снова увидеть Спри. Я очень-очень хотел увидеть мою прелестную Спри.
– Спасибо, доктор, – сказал я. – Это пригодится.
Пригодится, подумал я, но я если надену этот пиджак, он расползется по швам.
– Но если в вас снова начнут стрелять, быстрее стаскивайте его, пока не пошла кровь. Я очень люблю этот костюм.
– Обязательно, – кивнул я. – А если успею написать завещание, я оставлю вам весь свой гардероб.
Он улыбнулся без особого энтузиазма, и я ушел.
Первым делом мне надо было отделаться от машины Энди Фостера. Альда Чимаррон и дюжина его мордоворотов несомненно знают этот красный «субару». Я не мог припарковать его на той стоянке, где обещал Энди, пока на мне были испачканные кровью повязки. Это дело могло подождать, и я, проехав еще полмили, остановился, вышел и, оглянувшись по сторонам, влез в «форд» – новенький синий «таурус».
Никто не завопил «Держи вора!», когда я отъезжал, но предвкушение этого вопля заставило меня поежиться и ощутить легкий озноб. Я начинал чувствовать себя преступником. Ну что ж, в каком-то смысле я был им – все зависит от того, под каким углом на это посмотреть. Я решил заплатить штраф, если удастся, тому парню, чье имя было на водительском удостоверении в бардачке «тауруса», но у меня возникло предчувствие, что он не совсем поймет мою точку зрения на этот предмет – я имею в виду поговорку о том, что иногда цель оправдывает средства. Впрочем, несмотря на многочисленные возражения, так оно и есть.
Я остановился перед Реджистри Ризорт, прошел несколько метров до виллы 333, осторожненько постучал несколько раз, и сразу после этого из-за двери послышалось: «Эй? Это ты? Это ты, м... Билл?»
Должно быть, я волновался за нее больше, чем отдавал себе в этом отчет; и это беспокойство, смешанное с тревогой, было даже сильнее, чем обычное влечение и подавляемое желание заключить в объятия мою Спри, прелестную, сладкоголосую, нежнотелую Спри, потому что меня самого поразила теплая волна облегчения с примесью внезапно вспыхнувшей радости, которая окатила меня, когда я услышал ее голосок, и я так и не сумел разобраться в чувствах, испытанных мною в тот момент. Я просто позволил им просочиться в прежде недоступные трещинки и щелки в моей броне.
– Это я, тот самый старина Билл, который обнял тебя на прощанье сегодня утром, А теперь явился с приветом. – Я сделал паузу и закончил: – Ты меня впустишь?
Послышалось металлическое «клик-клак», дверь распахнулась, и Спри предстала передо мной улыбающаяся, протягивая ко мне обе руки;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51