– прошипел я.
Я действительно прошипел это свирепо и угрожающе. И он мне поверил. Возможно, мои несомненные успехи в гипнотизировании этого парня слегка ударили мне в голову, и я возомнил, что оружие мне больше ни к чему и я справлюсь с этим парнем исключительно магией своего слова.
А может быть, и нет. Во всяком случае, пока что мои слова действовали на Фостера убедительно. Не скажу, чтобы он побелел как мел – это физически было невозможно. Но его лицо вдруг посинело, скукожилось, и все его компоненты начали куда-то исчезать, стекать за воротник рубашки.
Однако, к его чести, сознание он не потерял. Правда, колени у него подкосились, и лишенное опоры тело медленно осело на пол, однако вытаращенные глаза – все, что осталось от лица, – продолжали испуганно глядеть на меня и в тот момент, когда он приземлил на пол безобразие, служившее ему задом.
В течение нескольких секунд он тщетно пытался закрыть рот, хватал воздух, как выброшенная на берег рыба. Наконец дар речи вернулся к нему, и он взвизгнул:
– Ты!
– Да, – хмыкнул я. – Именно. Вот пришел навестить тебя, ублюдок.
Поначалу я подумал, что его так перекосило от страха, но взглянув на его лицо эксгумированного трупа внимательнее, я заметил, что нижняя губа его рассечена, а вся левая сторона лица распухла, будто искусанная пчелами. Однако расспрашивать о том, кто его так отделал, мне было недосуг. У меня к нему были вопросы поважнее. Продышавшись, он спросил, не вставая с пола:
– Ты тот самый лопух Шелл Скотт, или... кто-то другой?
– Угу, тот самый, только не лопух, а лапочка. А ты тот самый придурок Эндрю Фостер, не так ли?
– Кажется, так, дай подумать.
– И как примерный мальчик ты сейчас расскажешь мне обо всем, что меня интересует. Ведь правда, Фостер?
– Расскажу тебе? Но о чем?
– Обо всем, мартышка, иначе я в момент восстановлю симметрию твоего лица.
Фостер непроизвольно поднес руку к левой половине лица, единственным достоинством которого было то, что на нем не было синяков. Момент был самый благоприятный, чтобы развить атаку, используя фактор неожиданности, и я спросил:
– Кстати, что случилось с твоей витриной, Фостер? Тебя кто-то стукнул о фонарный столб?
– Не-а. С чего это ты взял? Просто у меня... флюс, зуб раздуло, то есть я хотел сказать десну. Точно разнесло десну, а за нею и всю морду. Надо бы к врачу, пока не пошло заражение.
– В таком случае, зараза, нам следует поторопиться, пока ты не сыграл в ящик. Впрочем, я самый лучший в мире зубной врач. Как правило, удаляю зубы без анестезии. Раз – только успевай выплевывать. Так что поторопись, пока я к тебе не приступил.
О чем это таком ты говоришь, парень?
– О том самом, Фостер, о новом методе лечения зубов... с помощью кулака. Вставай и пой, Фостер, а то мне больно глядеть, как ты мучаешься. Надеюсь, глаз у тебя не свербит? А то я к тому же и неплохой окулист. Словом, специалист широкого профиля.
– Лучше зови меня просто Энди, это звучит как-то благожелательнее, что ли.
– Вот это ты правильно заметил, Энди-бой. Нам лучше оставаться друзьями.
Я протянул ему руку, поставил рывком на ноги, и мы мирно уселись за стол на кухне, куда обычно уединяются поболтать закадычные друзья и подружки. Решив, что мой новоприобретенный друг созрел для дружеских откровений, я жестко произнес, выкладывая «смит-и-вессон» на стол:
– Итак, Энди, начнем хотя бы с того, что я видел, как ты недавно рвал когти из дома Токера, как будто за тобой гнался сам черт, или... сам Шелл Скотт, не знаю, что хуже. Тебе, наверно, будет интересно узнать, что я тоже заглянул туда после тебя, увидел, что он целуется с ангелами и вполне обоснованно решил, что...
– Я его не убивал, – поспешно перебил меня Фостер. – Я только...
– А кто говорит, что его убил именно ты? Не перебивай, когда говорят старшие. Так вот, я вполне обоснованно решил, что это ты... забрал записку и пистолет. Где они?
– Какую записку? Какой пистолет?
– Предсмертную записку, дружок, которая лежала на столе. И пушку, из которой Токер вышиб себе мозги. Сочувствую тебе, зрелище, действительно, было не из разряда приятных.
Он помолчал, сосредоточенно глядя в пол, энергично работая своими подвижными бровями.
– О'кей, Энди, или, может быть, вернемся к Фостеру? Только предупреждаю, что после этого мы больше не останемся с тобой на дружеской ноге. Сейчас я тебе обрисую два возможных варианта того, что с тобой может произойти в ближайшие минуты. Первый путь выхода из дерьма, в котором ты завяз по самые брови, прост и легок. Он не требует никакого болезненного терапевтического, тем более хирургического вмешательства. По первому варианту ты рассказываешь мне все, о чем бы я хотел узнать, и спокойно отправляешься... к дантисту лечить свой кариес. Второй путь чреват неприятными для тебя последствиями. Если ты вздумаешь молчать или попытаешься меня надуть, говоря заведомую ложь, я буду вынужден сделать тебе больно. Каким образом, ты, наверное, догадываешься: я навсегда избавлю тебя от зубной и прочей боли, просто пристрелив тебя. А ты имел случай убедиться в том, что я, не колеблясь, прибегаю к насилию, если к этому принуждают обстоятельства. Так что, выбирай. Даю тебе три секунды.
Конечно, ему было невдомек, что, говоря о насилии в подобных обстоятельствах, я просто блефую. Я не имел никакого права вымогать у парня информацию, тем более ломать ему руки и ноги, чтобы заставить говорить. Да и пушку я мог применять исключительно в целях самозащиты, иначе бы потом меня затаскали по судам. Но в данный момент я рассчитывал на то, что Фостер просто не в состоянии мыслить рационально. И, как я уже признался, в отношениях с этим парнем я возомнил себя Павловым, которому достаточно сказать «оп-ля», и дело в шляпе.
Фостер послушно кивнул головой.
– Об этом ты мог бы мне и не напоминать, – рассудительно проговорил он. – Я не подвергаю сомнению твои способности. Хорошо еще, что белоснежка тогда заорала, а не то бы ты, наверное, снес мне полбашки. Ты знаешь, что Джей оклемался только сегодня утром? Ох и напугался же я, волоча эту жердину до лифта, а потом до машины. Да, я вполне допускаю, что ты способен меня четвертовать, или еще что.
– Значит, я тебя убедил, парень?
– Еще бы.
– О'кей, Энди, начнем с Токера.
– Хорошо, что ты снова называешь меня Энди. Это обнадеживает. Так говоришь, все по-честному? – он потер подбородок и осторожно ощупал вспухшую щеку. – Если я выложу тебе все, ты отпустишь меня отсюда целым и невредимым? И я смогу уехать на все четыре стороны?
– Не совсем так. Машина мне понадобится самому. Я позволю тебе уйти, но только на своих двоих.
– Ну вот! Теперь решил еще и спереть мою машину...
– Не спереть, дурья башка, а позаимствовать... на время.
– Да, так и мы говорили, когда тибрили тачки в молодости.
– Твою черную мать, Фостер...
– О'кей, о'кей! Не заводись! Ты прав. Я взял записку и пистолет, но... – он запнулся, – как ты догадался, что Токер у контрил сам себя? И что перед этим оставил записку? Ты что, провидец, что ли?
– Нет, это было ясно и без телепатии. Несмотря на отсутствие записки и пистолета, все выглядело так, как будто Токер сам выстрелил себе в голову и свалился со стула, отброшенный силой выстрела с близкого расстояния, который снес ему полчерепа. Во всяком случае, этот выстрел был произведен в тот момент, когда он сидел за письменным столом. Левая его сторона была забрызгана капельками крови, а посередине – чистый квадрат, на том месте, где, предположительно, лежал его блокнот, когда он в нем что-то писал. Что до самого блокнота, то оставшиеся в нем листы были чисты, как душа младенца. На них не пропечатались даже строчки, написанные на предыдущих страницах, что натолкнуло меня на мысль о том, что они были просто вырваны. Значит, кто-то, вряд ли сам Токер, вырвал предыдущую страницу вместе с несколькими последующими. Очень предусмотрительно с твоей стороны.
– Нет, но ты обрисовал все именно так, как оно и было. Это его дурацкое послание было написано на трех первых листках. Но, послушай, у него же были две дырки между лопатками. Уж я-то знаю, потому что сам проделал ему их. А перед этим он всадил себе пулю вот сюда, – Энди ткнул себя пальцем за ухом, – а не в лоб или в висок. Как тебе пришло в голову, что он застрелился, держа пистолет сзади, за головой? А потом еще и дважды выстрелил себе в спину?
– Энди, – укоризненно протянул я, но, видя его искреннее недоумение, пояснил: – На его рубашке практически не было крови. Только две аккуратные дырочки в розовых полукружьях. Значит, в него стреляли уже после того, как у него остановилось сердце и прекратилось кровообращение. Я уже говорил тебе, что был произведен выстрел в голову в тот момент, когда он сидел за столом, но ни в коем случае не в спину, иначе должна была быть продырявлена спинка стула. Что касается твоего первого вопроса, то порой со страха самоубийца может выстрелить себе куда попало, даже в задницу. Решиться на самоубийство не так-то просто. Используя пистолет, они пугаются в последний момент и мякнут.
– Мажут? Но как можно промазать с такого близкого расстояния?
– А ты попробуй и узнаешь. Слушай, Энди, если ты просто тянешь время, задавая свои дурацкие вопросы, то у меня есть другие способы заставить тебя говорить.
– Нет! Не надо! Просто... просто мне интересно. Я хочу оправдаться в собственных глазах. Мне казалось, что я здорово все запутал. Черт! Альда полчаса втолковывал мне, что я должен сделать, и мне казалось, я исполнил все в лучшем виде.
– Альда Чимаррон?
– Да. А ты знаешь других Чимарронов? Но послушай все же, как ты додумался, что он выстрелил себе чуть ли не в затылок?
– Энди, меня тошнит от твоей любознательности, ну да ладно. Обещаю ее удовлетворить, но только после того, как ты ответишь на мои вопросы. Идет?
– Идет, буду рад помочь.
– Приставь указательный палец к своей пустой башке еще раз, ну так, как ты мне уже показывал.
– Вот так? Как будто это пистолет?
Он приставил палец к своему виску.
– Прекрасно. Сейчас, как только я скажу тебе «пли!», ты вышибешь себе мозги и...
Фостер испуганно отдернул руку и обалдело посмотрел на свой указательный палец.
– В-вот этой штукой?
– Не бойся, Энди, я всего лишь хочу тебе наглядно продемонстрировать... физическую реакцию организма при подаче центральной нервной системой команд на самоуничтожение.
– Ты точно связан с обрядами ву-ду.
– Черт тебя подери, Энди! Причем здесь ву-ду? Это же чистая физиология и...
– Так ты на самом деле не заставишь меня вышибить себе мозги... из пальца?
– Ну, конечно же, нет! Не будь идиотом. Так ты сделаешь, что я тебе говорю, или нет?
– Конечно, что бы ты ни приказал.
– Хорошо, приставь воображаемый револьвер к виску.
Он еще раз недоверчиво посмотрел на свою руку, повертел пальцем, соорудил из них «револьвер» и приставил указательный палец к виску. При этом на его лице отразилась гамма самых разноречивых чувств – от отвращения и страха до восторженного любопытства.
– А теперь, – понизил я голос до зловещего гипнотического шепота, – ты вот-вот откинешься. Прощай, паскудный жестокий мир... Твой пистолет заряжен... курок взведен... Ты чувствуешь холодное дыхание смерти, исходящее от приставленного к голове дула. Стоит нажать курок – и ба-бах! И тут ты с ужасом осознаешь в последний момент, что тебе будет больно. Тебе будет ужасно больно. Возможно, только какую-то долю секунды, но она покажется тебе бесконечной, пока ты будешь умирать, вот трещат кости черепа, вот вытекает наружу мозг вместе с остатками сознания... Но ты хочешь это сделать. Ты обязан это сделать. В любой момент! В любую секунду! О, как тебе будет больно эту долю секунды! Как ты будешь страдать, расставаясь с жизнью! Пли!
У этого парня и в самом деле были молниеносные рефлексы. Он мгновенно отдернул руку, отбросив воображаемый револьвер в сторону, обе его ноги дернулись вверх, подбросив кухонный стол в воздух на полметра, не меньше.
– Энди, ну вот ты все испоганил.
– Испоганил?
Он схватился обеими руками за голову и принялся ощупывать ее, лелеять и баюкать. Мне показалось, он хочет воткнуть в нее пару пальцев.
– Н... да, – буркнул я. – Я просто хотел, чтобы ты сам убедился.
– Как? В чем?
– Я хотел показать тебе, где находились твоя голова и твой пистолет в момент выстрела.
– А я и не стрелял, когда ты заорал «пли!» Ну, у тебя и глотка, скажу я тебе. Вчера я чуть было...
– Знаю, от тебя до сих пор пованивает. Так вот что я заметил. Чем ближе был момент «выстрела», тем сильнее ты отворачивал морду от «револьвера». Сечешь? Мне показалось, что она повернулась у тебя вокруг оси, и ты хочешь выглянуть за дверь, не вставая с табурета. Во всяком случае, в последний момент твой палец смотрел тебе точно в затылок.
– Давай больше не будем производить никаких экспериментов, Шелл? Я и так тебе все выложу, как на духу.
– Вот теперь ты говоришь дело, бесстрашный ты мой.
И он действительно запел. Выложив первые пару фактов, он расхохотался и дальше рассказывал так, как будто и впрямь хотел облегчиться перед смертью. Впрочем, с ними всегда так. Лиха беда начало.
Первое, что я спросил, было:
– Где сейчас эта предсмертная записка? Ну и, конечно же, пистолет Токера?
– Я отнес их Альде.
– Почему именно ему?
– Потому что это он послал меня проверить, все ли в порядке с Токером. Видишь ли, Токер должен был сегодня утром встретиться с Альдой у него на вилле. Кажется, они договорились на 8 часов. Однако, тот так и не нарисовался. Альда пытался дозвониться до него по телефону – и опять дохлый номер. В конце концов, он позвонил мне, приказал разыскать Токера и доставить его к нему. Ну вот... я заехал к нему домой и... разыскал.
– Для чего Токер должен был встретиться с Чимарроном?
– Хрен его знает. Они мне не докладывают.
– О'кей. Что говорилось в предсмертной записке?
– Ну, как ты сам понимаешь, я только пробежал ее глазами. И многое пропустил. Терпеть не могу мертвяков.
– Угу. Так все же, что ты из нее запомнил?
– Это было... ну, как исповедь, что ли. Или чистосердечное признание. Он там много говорил о липовом заключении по образцам, взятым с «Голден Финикс».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51