.. Но лучше мне не произносить это имя вслух.
– Ах...
– Ага. На этот раз ваше «ах» звучит еще многозначительнее. Вы начинаете понимать, к чему я клоню, может быть, догадываетесь о моем последнем доводе... А последним штрихом было то, что вы по-английски сообщили вашей шестерке о предполагаемом разводе, чего они понять не могли, а я понял.
Шейх Файзули кивнул. Но его, вероятно, более занимало мое предпоследнее замечание. Потому что он спросил:
– Вы упоминали при них Девина Моррейна?
Как только он произнес это имя, последовало щебетание и чириканье, рулады и сладостные переливы возбужденных женских голосов, похожих на пение флейты, но Файзули сверкнул глазами и бросил что-то похожее на «Замолчите!». Безусловно, это звучало, как «Замолчите!». И они на самом деле замолчали.
Потом Шейх посмотрел на меня с каким-то дьявольским весельем в глазах.
– А раз так, они решили, что вы – это он, и постарались изо всех сил вас очаровать.
– Это завершает картину, – сказал я.
– Хорошо, что там в холле меня информировали: вы и шесть красавиц только что прибыли и спрашивали меня.
– По правде говоря, я не спрашивал вас, Шейх.
– Ну это не важно.
– Да. И думаю, хорошо, что вы сюда поспешили. Кто может сказать, что еще случилось бы? – Я замолчал и добавил мрачно: – Думаю, мне никогда не узнать, верно?
Возможно, Шейх Файзули снова улыбнулся своей сатанинской улыбкой, но я не уверен. Поскольку в этот момент чуть-чуть повернул голову, чтобы исподтишка взглянуть на шестерых красавиц. Невинные жертвы обмана, они неподвижно сидели на краю водяного матраса, и только их удивительно живые веера мерно колыхались – некое подобие прибоя, плещущего у берегов огромной постели.
Это был самый жестокий удар из всех. Они видели меня на коне, победителем, а теперь...
Голос Шейха Файзули вывел меня из раздумий. Он говорил:
– Вот таким образом. Никто не знает... Потому что Аллах в своей милостивой мудрости...
– А может ли такое быть – милостивая мудрость? – перебил я его рассеянно. – Нет, я не покушаюсь на основы...
– Мы обсудим этот вопрос, когда на нас не будут давить другие проблемы, более неотложные. По крайней мере, вы, мистер Скотт, предприняли обещанную попытку, и попытка эта, по вашему собственному признанию, увенчалась успехом.
– Да, увенчалась.
– Я бы даже сказал, что вы пробежали лишнюю милю...
– Ну, милю – это чересчур, Шейх. Скорее несколько тысяч футов. Но до того, как я усну, я должен сделать еще кое-что. И вот тут мне предстоят мили и мили...
– Это не то, о чем мы с вами говорили. Помните? Что мое затруднение связано с вашими собственными делами.
– Да, Шейх, вы были правы, это сработало. Получается так, что, не приди вы ко мне, я не смог бы распутать все остальное.
– Это означает, что поиски моего гарема продвинули вас по пути к осуществлению ваших желаний?
– Да, к осуществлению некоторых из них. Правда, есть несколько вещей, которых я пока не понимаю. Но, думаю, тут я могу разрубить узел, даже и не пробуя развязать его. Именно так, пожалуй, мне и следует поступить... Могу ли я воспользоваться вашим телефоном, Шейх? Если, конечно, среди этого средневекового изобилия таковой имеется.
Я покачал головой, потом застонал, потом осторожно перестал ею качать. Я решил, что, если пробуду еще некоторое время в обществе Шейха Файзули, то смогу распутать все несообразности.
– Бабу, – позвал он, что, как я понял, было его обычным, так сказать, домашним обращением к Бабуллаху, хотя я и счел его неподобающим.
Великан явился на зов, выслушал распоряжения и принялся кругами бродить по комнате, добросовестно стараясь отыскать нечто.
– Шейх, – сказал я, – если вы послали Бабуллаха за телефоном, то он, вероятно, или вырвет шнур из розетки, или принесет аппарат сюда вместе с частью стены.
– Не беда, – ответил Шейх.
– Ну-ну.
Когда Бабуллах вернулся, я было подумал, что он и впрямь поступил, как я опасался, то есть взял да и оборвал все на его взгляд лишнее. Потому что белый аппарат (модель «Принцесса»), который он протягивал мне на своей ручище, казался начисто лишенным каких бы то ни было проводов. Только через минуту я заметил длинный белый шнур, змеившийся вслед за ним и почти не различимый на пушистом белом ковре.
Я взял телефон, но Бабуллах продолжал стоять, по-прежнему держа руку вытянутой.
– Шейх, – сказал я, – пожалуйста, пусть оставит свою руку при себе. Я уверен, что третья мне ни к чему.
– Он хочет, чтобы ваши руки соприкоснулись в знак дружбы.
Я было начал говорить, что не желаю этой глупости, но тут почувствовал взгляд Харима Бабуллаха и увидел выражение его лица. Он смотрел на меня сверху вниз.
Его огромное коричневое лицо было так же бесстрастно, упрямо и неулыбчиво. Но глаза выглядели совсем иначе, чем в первый раз. Они были мягкими, очень большими и очень мягкими, как коричневая влага, как растопленная тьма. Мне даже почудилось, что в них таится почти женская нежность и что-то еще, очень похожее на боль и печаль одновременно.
Конечно, все это ничего не стоит, такое, если постараться, можно разглядеть даже в мочке уха. Я слышал, что глаза вообще не имеют выражения.
Но я протянул ему руку и проговорил:
– О'кей! Отлично, пожимай! Все, что угодно, приятель!
Это не было улыбкой в полном смысле слова. Он не показал своих зубов, но его губы слегка дрогнули, уголки их слегка приподнялись, и он кивнул своей огромной головой, когда сжимал и тряс мою руку.
Мне еще не приходилось встречать человека – даже если считать за людей этих хлипких юнцов, похожих на уснувших и не проснувшихся и совершенно не способных на рукопожатие, – который бы пожимал руку так нежно. Точно он считает ее фарфоровой чашечкой и опасается разбить. Странно, но ладонь его была мягкой, много мягче моей.
Я кивнул ему.
– Прекрасно. Думаю, теперь мы друзья. Я надеюсь, Бабу.
Он отпустил мою руку, посмотрел на Шейха, все еще кивая.
– Хорошо, – сказал тот. И Бабу нас покинул.
Шейх Файзули улыбнулся мне. Все мне улыбались. Я бросил взгляд назад, на водяной матрас. Нет, не все.
– Теперь он чувствует себя лучше. Для него было горем, что он по ошибке нанес вам ущерб. А теперь ему приятно, мистер Скотт, а это означает, что и мне приятно.
Легкими касаниями я ощупал свою голову. Не скажу, что чувство приятности охватило и меня. Но все же я сказал:
– Ну и славно.
Потом, приложив телефонную трубку к уху, я набрал номер мемориального госпиталя Морриса и попросил соединить меня с палатой мистера Уилфера.
Когда Джиппи ответил, я спросил, верно ли, будто он пытался меня найти.
– Да, – ответил он быстро, – уже несколько часов названиваю. Никто ничего... Я уж начал бояться, что вас убили или что-нибудь еще...
– Джиппи.
– А что? Ведь мистера Риддла убили?
– Да, я видел его тело в морге.
– Ужасно, да? – Помолчал. – В вечерней газете напечатано сообщение вместе с его фотографией. Я вам говорил, что никогда с ним не встречался, никогда не видел Риддла, вы помните?
– Помню.
– Ну так вот, как только я поглядел на фотографию, я вспомнил, что один раз видел его.
– Когда это было, Джиппи?
– Позавчера вечером, когда я искал Трапмэна. Помните, я вам говорил, что там с ним, у него дома, был какой-то парень. Я тогда не знал – кто. Так вот, это был мистер Риддл.
Я улыбнулся.
– Это многое объясняет, Джиппи. Буду у вас через десять минут. Уже еду! И я отправился к Джиппи.

Глава 23

Джиппи так нервничал, что начал заикаться.
– Успокойтесь, Джиппи, что может произойти? А вот возьмите да позвоните Трапмэну, попугайте его, пусть получит свое, хотя бы часть. Сыграйте, так сказать, поэтическую роль возмездия. Один-два куплета, и хватит.
– Я так нервничаю! Он, черт возьми, сразу поймет, что его на пушку берут!
– Не поймет. И какая разница в конце концов? Так или иначе, а я До него доберусь. Справедливость на вашей стороне, а время выбрано – лучше некуда. Он уже и так выбит из седла.
Джиппи почесал под подбородком, с силой потер свой большой нос. Действительно, Джиппи мог прищучить Трапмэна, и сделать это весьма для него болезненно. Но беда в том, что Джиппи не привык давать сдачу, даже в ответ на пощечину, и предпочитал улаживать миром любые обиды. Для него было бы трудно изменить своим привычкам.
– Не могу. Это просто выше моих сил.
Была уже четверть девятого вечера, и я разговаривал с Джиппи добрых пять минут. Как только я вошел, он показал мне газету с фотографией Бена Риддла, того самого, которого я видел в морге с маленьким отверстием, проделанным в его груди, а также в спортивной гавайской рубашке, как раз напротив сердца. Около тела не было найдено пиджака, но при нем оказался бумажник, а в нем документы.
Джиппи и я были одни в палате. Одри наконец ушла на несколько часов домой поспать в собственной постели, а он сидел, опираясь на несколько подушек, и выглядел совсем неплохо для человека, который только вчера вечером без чувств валялся на газоне с дыркой в животе. У него был хороший цвет лица, а голос звучный, даже когда он заикался.
Я сказал:
– Возможно, сегодня вы уже не сможете до него дозвониться, но все-таки попробуйте. Шансы есть, и неплохие – пятьдесят на пятьдесят. Попытайтесь, а? Вдруг повезет. Это дало бы мне большое преимущество. Дело в том, Джиппи, что мне он не поверит, но, если ему позвоните вы и скажете, что готовы продать свою долю в скважине или что-нибудь еще – эта часть вашего разговора не так важна, – он поверит. От вас он это примет. В конце концов, это ведь я собираюсь увидеться с сукиным сыном.
– Ддда, черт возьми. Я зззнаю, черт побери.
То, что я сказал Джиппи о себе, было почти правдой. Если бы все шло хорошо, Трапмэн и я оказались бы лицом к лицу прежде, чем истекли бы следующие полчаса. И возможно, между нами был бы пистолет. Его пистолет. И что бы тогда ни случилось, я ощущал нетерпеливое желание поставить точку немедленно. Потому и пытался убедить Джиппи.
– Может, перестанете забавляться со своим носом? – спросил я. – И сделаете что-нибудь полезное?
Он отпустил свой впечатляющий нос, покачал головой и уставился на меня с таким видом, будто бы с удовольствием врезал бы мне по моему собственному. Вот только бы выбраться из постели. «Сегодня в Джиппи немного больше боевого задора, – подумал я. – Ненамного, но все же».
Поэтому я сказал, возможно, язвительно:
– Джиппи, ваша дама – эксперт по звездному сиянию и тому подобным вещам, в которую вы, как сами заявили, свято верите, Сайнара Лэйн – говорит, что в течение нескольких лет Сатурн всячески вредил вашей Луне или чему-то еще, но теперь, кажется, эта полоса прошла. У вас появляется шанс оказаться на коне. И начать свое восхождение к успеху. Если вы, конечно, имеете намерение использовать этот шанс – так, для разнообразия.
– Да, она говорила мне, – сказал он и начал было цитировать абракадабру о каких-то тройках и параллелограммах, но я перебил.
– Если все это правда насчет счастливой полосы, и звезды готовы пойти вам навстречу, то, наверное, полагая, что и вы не будете просто сидеть и ждать, когда удача сама прыгнет к вам в руки.
– Ну, это не совсем то...
– Джиппи, если вы когда-нибудь начнете восхождение на вершину, то сейчас как раз то время, когда следует брать быка за рога, а не плестись за ним. Довольно ему забрасывать вас навозом!
– О, черт возьми, это слишком...
– Слушайте, может быть, у нас еще нет достаточных доказательств, но ведь вы-то убеждены, вам доказывать не надо, что Трапмэн все время надувает вас, как только вы повернетесь к нему спиной. И единственное, что вы делаете в ответ – начинаете кричать об этом. Но покричите день – и успокоитесь.
– Молчите, вы, я слышать не хочу об этом ублюдке!..
– Молодец, малыш! Все, что вы должны сделать, это помочь Трапмэну подставиться. И не надо ничего выдумывать, надо только воспользоваться случаем, и петля сама затянется на его шее. Но если у вас не хватает храбрости поднять телефонную трубку и позвонить ему, как один светский человек другому, то и черт с ним.
Джиппи снова принялся пожирать меня глазами, но молча, он просто буравил меня взглядом, и взгляд этот был не слишком доброжелательным. В нем была даже здоровая злость.
По-видимому, я на все сто процентов овладел его вниманием и потому уверенно продолжал:
– Готов поставить пятьдесят долларов против четырех клочков, оставшихся от вашего великолепного чека, что именно Трапмэн проделал дырку в вашем брюхе! Или поручил это кому-то другому.
Напряженный и пламенный взгляд не изменился, но теперь он был направлен куда-то мимо меня, а я закончил:
– И не убеждайте меня, что это не вы лежите здесь и сосете суп через соломинку! И что при этом вы думаете совсем не то же, что я!
Пять секунд спустя я встал:
– Ладно, черт с ним. Скоро увидимся, Джиппи. Я сам это сделаю.
– Сядьте. Я позвоню этому сукину сыну. При вас.
Конечно, его речь не была похожа на речь профессионального шантажиста. Слова были такие, какими должны были быть, но без должного выражения. По правде говоря, тон его был чересчур мягким, даже извиняющимся, но он это сделал. И притом не заикался!
«Моторизованный дом» Девина Моррейна – его «CMG» – был припаркован на улице рядом со зданием госпиталя, как мы уговаривались, но сам Дев тоже был тут, на пассажирском сиденье, а об этом мы не договаривались.
– Что вы, черт возьми, здесь делаете? – спросил я его, скользнув на водительское место.
– Катаюсь, детектив, – ответил он бодро.
– Черта с два, катаетесь.
– Ну, пошло-поехало!.. Ведь это мой «ящик». Не говоря уже о том, что это единственный на свете магносонантный холаселектор.
– Но начинка-то убрана. Надеюсь, что убрана?
– Уж в это можете поверить. Такому, как вы, я позволил бы разъезжать только с коробкой от моего ненаглядного прибора!
– Тогда едем. А то я уже опаздываю на деловое свидание с одним парнем, которому не терпится меня ухлопать.
Но мне еще пришлось убеждать Дева, чтобы он оставался в глубине трейлера и не предпринимал никаких действий, если, конечно, меня не убьют. Дев согласился подождать, и я направил трейлер в Голливудские Холмы.
Проехали несколько кварталов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36