К примеру вид Мамаев: толстой-претолстой, Ц живот на подпорках, а под
порки на колесиках. Мамай ногами брыкат, подпорки на колесиках покатят, б
удто лисапед какой особого манеру.
Ну, кто тебе скажет про Мамаевы штаны? А таки были штаны, что одной штанино
й две деревни закрыть было можно.
Вот раз утресь увидал я с полатей, Ц идет на Мамая флот японской. Мамай вс
полошился. Я ему и говорю:
Ц Стой, Мамай, пужаться! С японцами я справлюсь.
Выташшил я пароходишко, Ц с собой был прихвачен на всякой случай. И парох
одишко немудряшшой, Ц буксиришко, что лес по Двине ташшит.
Ну, ладно. Пары развел, колесом кручу, из трубы дым пустил с огнем. Да как зас
вишшу, да на японцев!
Японцы от страху паруса переставили да домой без остановки.
Я ход сбавил и тихим манером по морю еду с Мамаихой. Рыбы в переполох взяли
сь. Они, известно, тварь бессловесна, но нашли-таки говоряшшу рыбу. Выстал
а говоряшша рыба и спрашиват:
Ц По какому такому полному праву ты, Малина, пароход пустил, ковды парохо
ды ишшо не придуманы?
Я объяснил честь честью, что из нашего уемского времени с собой прихвати
л. Успокоил, что вскорости домой ухожу. Прискучило мне Мамая терпеть. Я и г
оворю ему:
Ц Давай, кто кого перечихнет. Я буду чихать первой.
Согласился Мамай, а на чих он здоров был. Как-то гроза собралась. Тучи заго
товку сделали. Большушши, темняшши. Вот сейчас катавасию начнут. А Мамай к
ак понатужился, да полно брюхо духу набрал, да как чихнет! Да тучи-то Ц кот
оры куда. И про гром и про молнью позабыли.
Ну, ладно, наладился я чихать, а Мамай с ордой собрался в одно место. Я чихну
л в обе ноздри разом. Земля треснула. Мамай со всем своим войском провалил
ся.
Мне на пустом месте что сидеть? Одна головня в печке тухнет, а две в поле ша
ют.
Пароходишко завел да прямиком на Уйму. Товды городов мало было, а коли дер
евня попадалась, то малость подбрасывало.
Остался у меня на память платок Мамаихин, из его сколько я рубах износил, а
жона моя сколько сарафанов истрепала.
Да ты, гостюшко, домой не торопись, у меня погости. Моя баба и тебе рубаху со
шьет из Мамаихинова платка. Носи да стряхивай, и стирать не надо, и износу
не будет, и мне верить будешь.

Министер и медведь

Пошел я на охоту, еды всякой взял на две недели. По дороге присел да в одну в
ыть все и съел. Проверил боевы припасы, Ц а всего один заряд в ружье. Про од
но помнил Ц про еду, а про друго позабыл Ц про стрельбу.
Ну, как мне, первостатейному охотнику, домой ни с чем иттить?
Переждал в лесу до утра.
Утром глухари токовать почали, сидят это рядком. Я приладился Ц да стрел
ил.
И знашь сколько? Пятнадцать глухарей да двух зайцев одной пулей! Да ишшо п
уля дальше летела Ц да в медведя: он к малиннику пробирался.
Медведя, однако, не убило, он с испугу присел и медвежью болезнь не успел п
роделать Ц чувства потерял! Я его хворостинками прикрыл, стало похоже н
а муравейник и вроде берлоги.
Глухарей да зайцев в город свез, на рынке продал.
А в город министер приехал. Охота ему на медведя сделать охоту.
Одинова министер уже охотился. Сидел министер в вагоне, у окошка за стенк
у прятался.
Медведя к вагону приволокли, стреножили, намордник надели. Ружье на подп
орку приладили.
МинистерЦ охотник за шнурочек из вагона дернул да со страху на пол пова
лился. А потом сымался с медведем убитым. В городу евонну карточку видел.

Министер Ц вроде человека был, и пудов на двенадцать. Как раз для салотоп
енного завода.
Вот этому «медвежатнику» я медведя и посватал. Обсказал, что уже убит и ле
жит в лесу.
Ну, всех фотографов и с рынку и из городу согнали, неустрашимость министе
ровску сымать.
К медведю прикатили на тройках. Министер в троечной тарантас один едва в
перся. Вот выташшился «охотник»! А наши мужики чуть бородами не подавили
сь Ц рот затыкали, чтобы хохотом не треснуть.
Взгромоздился министер на медведя и кричит:
Ц Сымайте!
А я медведя скипидаром мазнул по тому самому месту.
Медведь как взревет благим матом, да как скочит!
Министера в муравьиную кучу головой ткнуло. Со страху у министера медвеж
ья болезнь приключилась. Тут и мы, мужики, и фотографы городски, и прихвост
ни министеровски Ц все впокаточку от хохоту, и ведь цельны сутки так пер
евертывались, Ц чуть передыхнем, да как взглянем Ц и сызнова впокаточк
у!
А медведь от скипидару, да от реву министерского, да от нашего хохоту так п
ерепугался, что долго наш край стороной обходил.
А на карточках тако снято, что и сказывать не стану.
Только с той поры как рукой сняло: перестали министеры к нам на охоту прие
зжать.

Железнодорожной первопуто
к

Ишшо скажу, как я в первой раз поехал по железной дороге.
Было это в девяносто… В том самом году, в кольком старосты Онисима жена пя
терню принесла, и все парней, и имя дала им всем на одну букву Ц на «мы». Мит
рий, Миколай, Микифор, Микита да Митрофан. Опосля, как выросли, разом пять в
солдаты пошли. А опосля солдатчины староста Онисим пять свадеб одним пох
мельем справил.
Так вот в том самом году строили железну дорогу из Архангельского в Воло
гду.
А наши места, сам знашь, Ц топь да болото с провалами. Это теперь обсушили
да засыпали.
Инженеры в городу в трактирах Ц вдребезги да без просыпу. В те поры инжен
еры мастера были свои карманы набивать да пить, Ц ну, не все таки были, да д
ругим-то малу почету было.
По болотной трясине-то видимость дороги сладили и паровоз пустили. Маши
нист был мой кум, взял меня с собой.
Сам знашь, Ц всякому антиресно по железному первопутку прокатить.
Свистнули Ц поехали!
Только паровоз на болотну топь ступил, под нами заоседало, да тпрукнуло, д
а над головами булькнуло!
И летим это мы скрозь болота и скрозь всю землю. Кругом тьма земельна, из п
аровоза искорки сосвечивают да тухнут в потемни земельной, да верстовы с
толбы мимо проскакивают.
И летим это мы скрозь болота и скрозь всю землю. Спереди свет замельтешил.

«Что тако?» Ц думам.
А там Ц Америка! Мы землю-то паровозным разбегом наскрозь проткнули да и
выперли в самой главной город американской. А там на нас уже расчет какой-
то заимели. Выстроили ворота для нас со флагами да со всякими прибасами. И
надписано на воротах:
«Милости просим гостей из Архангельского, от вас к нам ближе, чем до Волог
ды».
Музыка зажариват.
Гляжу, у ворот американски полицейски. Я по своим знал, что это тако. По сег
одень спина да бока чешутся.
Слова никому не сказал. Выскочил, стрелку перевернул, да тем же манером, ск
орым ходом Ц в обратный путь.
А железну дорогу, с которой провалились, по которой ехали, веревкой прице
пил к паровозу, чтобы американцы к нам непоказанным путем не повадились
ездить.
Выскочили на болото. Угодили на кочку.
Паровоз размахался, Ц бежать ему надобно. Мы его, живым манером, на дыбы п
одняли, А на двух-то задних не далеко уйдешь, коли с малолетства приучен н
а четырех бегать.
Строительно начальство нам по ведру водки в награду дало, а себе по три вз
яло.
Паровоз вылез Ц весь землей улеплен, живого места званья нет.
Да что паровоз! Мы-то сами так землей обтяпались, что на вид стали, как черн
ы идолы.

* * *

Счистил я с себя землю, в горшок склал для памяти о скрозьземном путешест
вии. В землю лимонно зернышко сунул. Пусть, Ц думаю, Ц земля не даром стои
т.
А зернышко расти-порасти да и деревцом выросло. Цвести взялось, пахло гус
то.
Я кажинной день запах лимонной обдирал, в туесье складывал. По деревне ра
здавал на квас. В городу лимонной дух продавал на конфетну фабрику и в Мос
кву отправлял, Ц выписывали. Вагоны к самому моему дому подходили, я из о
кошка лимонной дух лопатой нагружал да на вагонах адрес надписывал, Ц р
азны фабрики выписывали-то.
Года три цвел цветок лимонной, подумай на милость, сколь долго один цвето
к держаться может!
Прошло время, Ц поспел лимон, да всего один.
Стал я чай пить с лимоном. Лимон не рву. Ведро поставлю, сок выжму, и пьем с ч
аем всей семьей.
Так вот и пили бы до самой сей поры. И всего неделя кака прошла, Ц как моя б
аба лимон-то сорвала.
У жониной троюродной тетки, у сватьи племянницына подруженька взамуж вы
давалась, а до лимонов она страсть охоча. Дак моя-то жона безо всякого спр
осу у меня сорвала лимон: она как присвоя Ц свадебничала, на приносном пр
янике и поднесла невесте.
Видел, в горнице у окошка стоит лимонно деревцо? Оно само и есть. Давай сде
лам уговор такой: как зацветет мой лимон, я тебе, гостюшко, лимонного запах
у ушат пошлю.

Письмо мордобитно

Вот я о словах писаных рассуждаю. Напишут их, они и сидят на бумаге, как не ж
ивы. Что кто прочитат. Один промычит, другой проорет, а как написано, громк
о али шепотом, и не знают.
Я парнем пошел из дому работы искать. Жил в Архангельском городе, в немецк
ой слободе, у заводчика одного на побегушках. Прискучила мне эта работа. С
тал расчет просить. Заводчику деньги платить Ц нож вострой. Заводчик за
ставил меня разов десять ходить да свои заработанны клянчить. Всего меня
измотал заводчик да напоследок тако сказал:
Ц Молод ты ишшо за работу получать, у меня и больши мужики получают полов
ину заработка, и то не на всяк раз.
Я заводчику письмо написал.
Сижу в каморке и пишу. Слово напишу да руками придержу, чтобы на бумаге обс
иделось одним концом. Которо слово не успею прихватить, то с бумаги палко
й летит. Я только в сторону увертываюсь. Горячи слова завсегда торопыги.

Из соседней горницы уж кричали:
Ц Малина, не колоти эк по стенам, у нас все валится, и шшекатурка с потолка
падат.
А я размахнулся, ругаюсь, пишу Ц руками накрепко слова прихватываю: один
конец на бумагу леплю, а другой Ц для действия. Ну, написал. Склал в конвер
т мордобитно письмо, на почту снес.
Вот и принесли мое письмо к заводчику. Я из-за двери посматриваю.
Заводчик только что отобедал, сел в теплу мебель, Ц креслой прозыватся. В
такой мебели сидеть хорошо, да выставать из нее трудно.
Ладно. Вот заводчик угнездился, икнул во весь аппетит и письмо развернул.
Стал читать. Како слово глазом поднажмет, то слово скочит с бумаги одним к
онцом и заводчику по носу, по уху али по зубам!
Заводчик из теплой мебели выбраться не может, письмо читат, от боли да от з
лости орет. А письмо не бросат читать. Слова всяко в свой черед хлешшут!
За все мои трудовы я ублаготворил заводчика до очуменности.
Тут губернатор приехал. Губернатор в карты проигрался, дак за взяткой яв
ился.
Заводчику и с места не сдвинуться, кое-как обсказал, что вот письмо получи
л непочтительно, и кажет губернатору мое письмо.
Губернатор напыжился, для важного упора ноги растопырил, глазишшами в пи
сьмо уперся Ц читат.
Слово прочитат, а слово губернатора Ц по носу!
Ох, рассвирепел губернатор! А все читат, а слова все бьют, и все по губернат
орскому носу.
К концу письма нос пухнуть стал и распух шире морды. Губернатор ничего и н
е видит, окромя потолка. Стал голову нагинать; нагинал-нагинал, да и стал н
а четвереньки. Ну, ни дать ни взять Ц наш Трезорка.
Под губернатора два стула поставили. На один губернатор коленками стал,
на другой руками уперся ишшо схоже с Трезоркой, только у Трезорки личнос
ть умней.
Губернатор из-под носу урчит:
Ц Водки давайте!
А голос, как из-за печки. Принесли водки, а носом рот закрыло. Губернатор че
рез трубочку напился водки и шумит из-под носу:
Ц Расстрелять, сослать, оштрафовать, арестовать, под суд отдать!
Орет приказы без череду: спервоначалу расстрелять, а опосля уж все остал
ьно. Взятку губернатор не позабыл Ц взял, в коляску на четвереньках угро
моздился, его половиками прикрыли, чтобы народ не видал да насмех не подн
ял.
Заводчик губернатора выпроводил, а сам в хохот, Ц любо, что попало не одн
ому ему.
Письму ход дали.
Вот тут я в полном удовольствии был!
Дело в суд. Разбирать стали. Я сидел, как посторонной народ. Судья главной
старикашка был Ц ему и двух слов хватило. Письмо другому судье отсунул и
говорит:
Ц Читай, я уж сыт.
Второй судья пяток слов выдержал и безо всякого разговору третьему судь
е кинул. А у третьего зубы болели, пестрым платком завязаны, над головой ко
нцы торчат. Стал третий судья читать, его по зубам хлестким словом шшолкн
уло. Зубы-то и болеть перестали, он и заговорил скоро-скоро, как забарабан
ил:
Ц Оправдать, оправдать, оправдать! На водку дать, на чай дать, на калачи да
ть!
Я ведь чуть не крикнул:
Ц Мне, мне! Это я писал!
Одначе смолчал. Судья писанье мое читат, за старо, за ново получат, а с кого
взыскать, кого за письмо судить Ц не знат, до подписи не дочитались. Судей
ских много набежало, и всем попало Ц кто сколько выдержал слов. Одначе до
конца ни один не дочитал. Кабы поумней были, дак сдогадались бы письмо по о
тдалении поставить и читать через трубу дальнозорну.
Дали письмо читать сторожу, а он неграмотной Ц темной человек, ну, небиты
м и остался.
Письмо в Петербург послали всяким петербургским начальникам читать. Эт
им меня очень уважили. Ведь мое писанье мордобитно не то что простым чину
шам, Ц самим министерам на рассужденье представили. Ну, и по их министерс
ким личностям звездануло за весь рабочий народ!
Чиновники хорошему делу ходу не давали. Подумай сам, како важно изобрете
нье прихлопнули!
А мне надобно ишшо что сделать: покеда есть знать, так писать. Вот и придум
ал. Написал большу бумагу, больше этой столешницы. Сверху простыми буква
ми вывел:


«ЧИТАТЬ ТОЛЬКО ГОСПОДАМ».


А дальше выворотны слова пошли. Утресь раным-рано, ишшо городовые пьяных
добивали да деньги отбирали, Ц я бумагу повесил у присутственных мест, с
тал к уголку, будто делом занят, и жду.
Вот время пришло, чиновники пошли, видят: «Читать только господам», глаза
в бумагу вперят и читать станут, а оттудова их как двинет! А много ли чинов
никам надобно было?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48