смесители для кухни grohe
А за кулисами мы, зодчие, аплодировали и отсчитывали жалованье, чтобы поощрить статистов! Не политики, не военные, не торговцы оружием, а сыны Оссманна и будущие сыны Фрэнка Ллойда Райта Фрэнк Ллойд Райт (1869-1959) — крупнейший американский архитектор и теоретик архитектуры. Рассматривал здание как часть свободно развивающегося пространства, в неразрывном единстве с окружающей средой.
выталкивали их на сцену. Аллилуйя!Хэнк Гибсон, придавленный крупицей информации и гнетом недоумения, сделал резкий выдох и остался сидеть во главе стола. Потом измерил на глаз длину столешницы.— Здесь проходили заседания…— В тысяча девятьсот тридцать втором, тридцать шестом и тридцать девятом, чтобы Токио уже не мог без войны оправиться от гнойных ран, а Вашингтон — от расстройства желудка. Вместе с тем нужно было проследить, чтобы Сан-Франциско наилучшим образом отстраивался для следующего разрушения и чтобы калифорнийские города, построенные вдоль трещин и швов, подкормились за счет основного разлома в Сан-Андреасе — чтобы после «Большой тряски» сорок дней шел золотой дождь.— Сукин ты сын, — сказал Хэнк Гибсон.— Что правда, то правда! Да и все мы таковы, верно?— Сукин сын, — повторил Хэнк Гибсон шепотом. — Войны, значит, от человека, а землетрясения — от Бога.— Неплохое сотрудничество, а? Всем заправляет тайное правительство, правительство архиархитекторов, чья власть распространяется на весь мир и нацелена в грядущее столетие.Пол содрогнулся. А вместе с ним — стол, кресла и потолок.— Время? — спросил Хэнк Гибсон.Чарли Кроу, поглядев на часы, рассмеялся.— Время. Бежим.Они бросились к выходу, припустили по коридору, мимо дверей с надписями «Токио», «Лондон», «Дрезден», мимо дверей с надписями «Армения», «Мехико-Сити», «Сан-Франциско», и запрыгнули в лифт; тогда Хэнк Гибсон спросил:— И все-таки: зачем ты посвятил меня в эти дела?— Я собираюсь уйти на покой. Кого-то уже с нами нет. Мы больше не станем использовать эту базу. Она исчезнет. Возможно, прямо сейчас. Ты накропаешь книжку об этих поразительных явлениях, я отредактирую, срубим деньжат — и поминай как звали.— Да кто этому поверит?— Никто. Но книга произведет сенсацию и разойдется в мгновение ока. Миллионными тиражами. А докапываться до сути ни одна живая душа не станет, потому как все одним миром мазаны: городские власти, торговые палаты, риэлтеры, генералы — все, кто мнит, будто сами планируют и ведут войны или планируют и строят города! Самонадеянные болваны! Ну, наконец-то. Выбрались.Они вышли из лифта и уже были в дверях, когда произошел очередной толчок. Оба рухнули на землю и поднялись с нервным смехом.— Вот что значит Калифорния, да? Как там мой «роллс», на месте? Ага. Угонщики сюда не добрались. Залезай!Положив ладонь на дверцу автомобиля, Гибсон посмотрел в лицо другу:— Разлом Сан-Андреас проходит под этой местностью?— Считай, что так. Хочешь подъехать к своему дому?Гибсон закрыл глаза.— Черт, страшно.— Пусть тебя согревает страховой полис, который ты сунул в карман. Едем?— Одну минуту. — Гибсон проглотил застрявший в горле ком. — Как будет называться наша книга?— Который час? Какое сегодня число?Гибсон посмотрел на занимающийся восход.— Рано. Полседьмого. А число, если верить моим часам, пятое февраля.— Тысяча девятьсот девяносто четвертого?— Шесть тридцать утра пятого февраля тысяча девятьсот девяносто четвертого года.— Вот тебе и готовое заглавие для нашей книги. Или так: «Захаров», и Рихтера надо прицепить, в честь шкалы Рихтера. «Пять баллов по шкале Захарова-Рихтера». Пойдет?— Пойдет.Хлопнули автомобильные двери. Взревел двигатель.— К дому?— Гони. Умоляю. На предельной скорости.Они помчались.На предельной скорости. Помнишь Сашу? Remember Sascha?, 1996 год Переводчик: Е. Петрова Помнишь? Ну как же можно забыть! Хотя знакомство было кратким, годы спустя его имя возникло не раз, и они улыбались, и даже смеялись, и тянулись друг к другу, чтобы взяться за руки, предаваясь воспоминаниям.Саша. Такой милый, веселый дружок, такой лукавый, таинственный проказник, такой талантливый ребенок, выдумщик, егоза, неутомимый собеседник в ночной тиши, неугасимый лучик в тумане дня.Саша!Тот, кого они никогда не видели воочию, но с кем часто вели разговоры у себя в тесной спальне в три часа ночи, когда рядом не было посторонних, которые стали бы закатывать глаза и, заслышав его имя, высказывать сомнения в их здравомыслии.Ну ладно, кем и чем был для них Саша, как они познакомились, а может, просто его придумали, и, наконец, кто такие они сами?Вкратце: они — это Мэгги и Дуглас Сполдинги, жители тех мест, где шумное море, теплый песок и шаткие мостики над почти пересохшими каналами Венеции, что в штате Калифорния. Несмотря на отсутствие солидного банковского счета и дорогой мебели, они были несказанно счастливы в своей крошечной двухкомнатной квартирке. Он занимался писательским трудом, а она зарабатывала на жизнь, чтобы дать ему возможность закончить великий американский роман.У них было заведено так: по вечерам она возвращалась домой из делового центра Лос-Анджелеса, а он покупал к ее приходу гамбургеры, или же они вместе шли на пляж, где можно было съесть булочку с сосиской и оставить центов десять-двадцать в павильоне игровых автоматов, потом возвращались домой, занимались любовью, засыпали, а следующим вечером наслаждались все тем же восхитительным распорядком: хот-доги, игровые автоматы, близость, сон, работа и так далее. Тот год, исполненные любви и молодости, ощущался как блаженство, а значит, должен был длиться вечно…Пока не появился он .Безымянный. Да-да, у него еще не было имени. Он грозил вторгнуться в их жизнь считанные месяцы спустя после свадьбы, нарушить заведенный уклад, спугнуть писательское вдохновение; но потом он как-то растворился, оставив лишь слабый отголосок тревоги.Однако теперь коллизия замаячила всерьез.Как-то вечером, когда на журнальном столике красовались яичница с ветчиной и бутылка дешевого красного вина, они завели негромкий разговор о том о сем, каждый предрекал другому великое и славное будущее, а Мэгги вдруг сказала:— Мне нездоровится.— Что такое? — встревожился Дуглас Сполдинг.— Весь день как-то не по себе. А утром немного подташнивало.— Господи, что же это? — Он встал, обошел вокруг журнального столика, обхватил руками ее голову и прижал лбом к своему боку, а потом посмотрел сверху вниз на безупречный пробор и вдруг заулыбался.— Так-так, — произнес он, — не иначе как возвращается Саша.— Саша? Это кто такой?— Он сам расскажет, когда появится.— Откуда такое имя?— Понятия не имею. Весь год крутилось в голове.— Саша. — Она прижала его ладони к своим щекам и засмеялась. — Саша!
— Завтра к доктору, — распорядился он.— Доктор говорит, Саша пока будет жить с нами, не требуя довольствия, — сообщила она по телефону на следующий день.— Здорово! — Тут он осекся. — Наверно. — Он прикинул сумму их накоплений. — Нет, первое слово дороже второго. Здорово! Когда же мы познакомимся с этим пришельцем?— В октябре. Сейчас он микроскопический, крошечный, я едва различаю его голос. Но потому что у него есть имя, я его слышу. Он обещает вырасти большим, если мы окружим его заботой.— «Мнимый больной» «Мнимый больной» — название пьесы Ж.-Б. Мольера (1674).
, честное слово! К какому сроку мне закупать морковку, шпинат, брокколи?— На Хэллоуин.— Не может быть!— Правда, правда!— Все будут болтать, что мы специально приурочили его появление к окончанию моего романа, который пьет из меня кровь. Оба требуют внимания и не дают спать по ночам.— Ну, в этом-то Саше не будет равных! Ты счастлив?— Честно сказать, побаиваюсь, но счастлив. Да что там говорить, конечно счастлив. Приезжайте домой, госпожа Крольчиха, и привозите его с собой!
Здесь необходимо пояснить, что Мэгги и Дуглас Сполдинги относились к числу неисправимых романтиков. Еще до заочного именования Саши, они, увлеченные Лорелом и Гарди, прозвали друг друга Стэном и Олли …они, увлеченные Лорелом и Гарди, прозвали друг друга Стэном и Олли — Стэнли Лорел и Оливер Гарди — псевдонимы популярнейших американских актеров-комиков Артура-Стэнли Джефферсона (1890-1965) и Норвелла Гарди (1892-1957).
. Каждый электроприбор, коврик и штопор получил у них свое имя, не говоря уже о различных частях тела, но это держалось в секрете от посторонних.Потому-то Саша, как сущность, как присутствие, готовое перерасти в привязанность, в этом смысле не был исключением. И когда он стал заявлять о себе по-настоящему, они ничуть не удивились. В их браке, где мерилом всех вещей была любовь, а не твердая валюта, просто не могло быть иначе.Если когда-нибудь мы купим машину, говорили они, ей тоже будет дано имя.Они обсудили этот вопрос, и еще сорок дюжин других, уже поздней ночью. Взахлеб рассуждая о жизни, они уселись в постели, подложив под спину подушки, словно караулили будущее, которое могло нагрянуть прямо сейчас. Они ждали, воображали, будто загипнотизированные, что молчаливый малыш произнесет свои первые слова еще до рассвета.— Мне нравится так жить, — сказала Мэгги, вытягиваясь на кровати. — У нас все превращается в игру. Хочу, чтобы так было всегда. Ты не такой, как другие мужчины: у тех на уме только пиво да карты. Интересно, много ли есть на свете таких семей, у которых вся жизнь — игра?— Таких больше нет. Ты помнишь?— Что?Он перевернулся на спину, чтобы прочертить взглядом на потолке цепочку воспоминаний.— В тот день, когда мы поженились…— Ну?— Друзья подбросили нас сюда на машине, и мы пошли в аптеку на пристани, чтобы сделать крупную покупку в честь медового месяца: две зубные щетки и тюбик пасты… Одна щетка красная, другая зеленая, для украшения пустой ванной комнаты. А когда мы возвращались по берегу домой, держась за руки, позади нас две девчушки и мальчуган вдруг затянули: Совет да любовь, Совет да любовь, Жениху и невесте Совет да любовь… Она тихонько запела. Он подтянул, вспоминая, как они зарделись от удовольствия, слыша детские голоса, но постеснялись остановиться, хотя были горды и счастливы.— Неужели у нас был новобрачный вид ? Как они догадались?— Уж точно не по одежке! Может, по лицам? От улыбок у нас занемели скулы. Мы просто лопались от восторга. А их задело ударной волной.— Славные ребятишки. До сих пор слышу их голоса.— Прошло полтора года, а у нас все по-прежнему. — Одной рукой обняв ее за плечи, он читал их будущее на темном потолке.— Теперь есть я, — раздался чей-то шепот.— Кто? — спросил Дуглас.— Я, — ответил шепот. — Саша.Дуглас сверху следил за губами жены, но не заметил и шевеления.— Ага, наконец-то можно поговорить? — произнес Дуглас.— Можно, — ответил тот же голосок.— А мы думали-гадали, — сказал Дуглас, — когда же ты дашь о себе знать. — Он мягко привлек к себе жену.— Настал срок, — отозвался шепот, — я тут как тут.— Здравствуй, Саша, — вырвалось у обоих.— А почему ты раньше молчал? — поинтересовался Дуглас Сполдинг.— Было боязно: вдруг вы мне не обрадуетесь, — прошептал голосок.— Откуда такие мысли?— Они возникли в самом начале, но потом ушли. Когда-то у меня было только имя. Помните, в прошлом году. Можно было уже тогда появиться. Но вы испугались.— Мы тогда сидели на мели, — негромко сказал Дуглас. — Жили в постоянном страхе.— Разве жить страшно? — спросил Саша. У Мэгги дрогнули губы. — Страшно другое. Не жить. Быть ненужным.— Погоди. — Дуглас Сполдинг опустился на подушку, чтобы видеть профиль жены, лежащей с закрытыми глазами, и чувствовать ее неслышное дыхание. — Мы тебя любим. Но в прошлом году был неподходящий момент. Понимаешь?— Нет, не понимаю, — ответил шепот. — Вы меня не хотели, вот и все. А теперь захотели. Мне тут делать нечего.— Но ты уже здесь!— А теперь уйду.— Не смей, Саша! Останься с нами!— Прощайте, — голосок совсем затих. — Все, прощайте.Повисло молчание.Мэгги в безмолвном ужасе открыла глаза.— Саша пропал, — сказала она.— Быть такого не может!В спальне стояла тишина.— Не может быть! — повторил он. — Это просто игра.— Это уже не игра. О боже, как холодно. Согрей меня.Он подвинулся ближе и привлек ее к себе.— Все хорошо.— Нет. У меня сейчас возникло странное чувство, будто это все взаправду.— Так оно и есть. Он никуда не денется.— Если мы постараемся. Помоги-ка мне.— Помочь? — Он еще сильнее сжал объятия, потом зажмурился и позвал: — Саша?Молчание.— Я знаю, что ты здесь. Не прячься.Его рука скользнула туда, где мог находиться Саша.— Послушай-ка. Отзовись. Не пугай нас, Саша. Мы и сами не хотим бояться, и тебя не хотим пугать. Мы нужны друг другу. Мы втроем — против целого мира. Саша?Молчание.— Ну, что? — прошептал Дуглас.Мэгги сделала вдох и выдох.Они подождали.— Есть?В ночном воздухе пробежал едва ощутимый трепет, не более чем излучение.— Есть.— Ты здесь! — воскликнули оба.Опять молчание.— Вы мне рады? — спросил Саша.— Рады! — ответили они в один голос.
Минула ночь, за ней настал день, потом опять ночь и еще один день, многие сутки выстроились длинной чередой, но самыми главными были полночные часы, когда он заявлял о себе, выражал собственное мнение: полуразличимые фразы становились все более уверенными, четкими и развернутыми, а Дуглас и Мэгги замирали в ожидании: то она шевелила губами, то он приходил ей на смену, каждый излучал тепло, искренность и превращался в живой рупор. Слабый голосок переходил с одних уст на другие, то и дело прерываясь тихим смехом, потому что все это было несуразно и в то же время любовно, ни один из них не знал, какой будет очередная Сашина фраза — они всего лишь внимали его речам, а потом с улыбкой погружались в рассветный сон.— Что вы там говорили про Хэллоуин? — спросил он где-то на шестом месяце.— Про Хэллоуин? — удивились они.— Ведь это праздник смерти? — прошептал Саша.— Ну, в общем…— Не слишком приятно появляться на свет в такую ночь.— Допустим. А какая ночь для тебя предпочтительнее?Саша какое-то время парил в молчании.— Ночь Гая Фокса, — решил он наконец.— Ночь Гая Фокса?!— Ну, да, фейерверки, пороховой заговор, Парламент, верно?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
выталкивали их на сцену. Аллилуйя!Хэнк Гибсон, придавленный крупицей информации и гнетом недоумения, сделал резкий выдох и остался сидеть во главе стола. Потом измерил на глаз длину столешницы.— Здесь проходили заседания…— В тысяча девятьсот тридцать втором, тридцать шестом и тридцать девятом, чтобы Токио уже не мог без войны оправиться от гнойных ран, а Вашингтон — от расстройства желудка. Вместе с тем нужно было проследить, чтобы Сан-Франциско наилучшим образом отстраивался для следующего разрушения и чтобы калифорнийские города, построенные вдоль трещин и швов, подкормились за счет основного разлома в Сан-Андреасе — чтобы после «Большой тряски» сорок дней шел золотой дождь.— Сукин ты сын, — сказал Хэнк Гибсон.— Что правда, то правда! Да и все мы таковы, верно?— Сукин сын, — повторил Хэнк Гибсон шепотом. — Войны, значит, от человека, а землетрясения — от Бога.— Неплохое сотрудничество, а? Всем заправляет тайное правительство, правительство архиархитекторов, чья власть распространяется на весь мир и нацелена в грядущее столетие.Пол содрогнулся. А вместе с ним — стол, кресла и потолок.— Время? — спросил Хэнк Гибсон.Чарли Кроу, поглядев на часы, рассмеялся.— Время. Бежим.Они бросились к выходу, припустили по коридору, мимо дверей с надписями «Токио», «Лондон», «Дрезден», мимо дверей с надписями «Армения», «Мехико-Сити», «Сан-Франциско», и запрыгнули в лифт; тогда Хэнк Гибсон спросил:— И все-таки: зачем ты посвятил меня в эти дела?— Я собираюсь уйти на покой. Кого-то уже с нами нет. Мы больше не станем использовать эту базу. Она исчезнет. Возможно, прямо сейчас. Ты накропаешь книжку об этих поразительных явлениях, я отредактирую, срубим деньжат — и поминай как звали.— Да кто этому поверит?— Никто. Но книга произведет сенсацию и разойдется в мгновение ока. Миллионными тиражами. А докапываться до сути ни одна живая душа не станет, потому как все одним миром мазаны: городские власти, торговые палаты, риэлтеры, генералы — все, кто мнит, будто сами планируют и ведут войны или планируют и строят города! Самонадеянные болваны! Ну, наконец-то. Выбрались.Они вышли из лифта и уже были в дверях, когда произошел очередной толчок. Оба рухнули на землю и поднялись с нервным смехом.— Вот что значит Калифорния, да? Как там мой «роллс», на месте? Ага. Угонщики сюда не добрались. Залезай!Положив ладонь на дверцу автомобиля, Гибсон посмотрел в лицо другу:— Разлом Сан-Андреас проходит под этой местностью?— Считай, что так. Хочешь подъехать к своему дому?Гибсон закрыл глаза.— Черт, страшно.— Пусть тебя согревает страховой полис, который ты сунул в карман. Едем?— Одну минуту. — Гибсон проглотил застрявший в горле ком. — Как будет называться наша книга?— Который час? Какое сегодня число?Гибсон посмотрел на занимающийся восход.— Рано. Полседьмого. А число, если верить моим часам, пятое февраля.— Тысяча девятьсот девяносто четвертого?— Шесть тридцать утра пятого февраля тысяча девятьсот девяносто четвертого года.— Вот тебе и готовое заглавие для нашей книги. Или так: «Захаров», и Рихтера надо прицепить, в честь шкалы Рихтера. «Пять баллов по шкале Захарова-Рихтера». Пойдет?— Пойдет.Хлопнули автомобильные двери. Взревел двигатель.— К дому?— Гони. Умоляю. На предельной скорости.Они помчались.На предельной скорости. Помнишь Сашу? Remember Sascha?, 1996 год Переводчик: Е. Петрова Помнишь? Ну как же можно забыть! Хотя знакомство было кратким, годы спустя его имя возникло не раз, и они улыбались, и даже смеялись, и тянулись друг к другу, чтобы взяться за руки, предаваясь воспоминаниям.Саша. Такой милый, веселый дружок, такой лукавый, таинственный проказник, такой талантливый ребенок, выдумщик, егоза, неутомимый собеседник в ночной тиши, неугасимый лучик в тумане дня.Саша!Тот, кого они никогда не видели воочию, но с кем часто вели разговоры у себя в тесной спальне в три часа ночи, когда рядом не было посторонних, которые стали бы закатывать глаза и, заслышав его имя, высказывать сомнения в их здравомыслии.Ну ладно, кем и чем был для них Саша, как они познакомились, а может, просто его придумали, и, наконец, кто такие они сами?Вкратце: они — это Мэгги и Дуглас Сполдинги, жители тех мест, где шумное море, теплый песок и шаткие мостики над почти пересохшими каналами Венеции, что в штате Калифорния. Несмотря на отсутствие солидного банковского счета и дорогой мебели, они были несказанно счастливы в своей крошечной двухкомнатной квартирке. Он занимался писательским трудом, а она зарабатывала на жизнь, чтобы дать ему возможность закончить великий американский роман.У них было заведено так: по вечерам она возвращалась домой из делового центра Лос-Анджелеса, а он покупал к ее приходу гамбургеры, или же они вместе шли на пляж, где можно было съесть булочку с сосиской и оставить центов десять-двадцать в павильоне игровых автоматов, потом возвращались домой, занимались любовью, засыпали, а следующим вечером наслаждались все тем же восхитительным распорядком: хот-доги, игровые автоматы, близость, сон, работа и так далее. Тот год, исполненные любви и молодости, ощущался как блаженство, а значит, должен был длиться вечно…Пока не появился он .Безымянный. Да-да, у него еще не было имени. Он грозил вторгнуться в их жизнь считанные месяцы спустя после свадьбы, нарушить заведенный уклад, спугнуть писательское вдохновение; но потом он как-то растворился, оставив лишь слабый отголосок тревоги.Однако теперь коллизия замаячила всерьез.Как-то вечером, когда на журнальном столике красовались яичница с ветчиной и бутылка дешевого красного вина, они завели негромкий разговор о том о сем, каждый предрекал другому великое и славное будущее, а Мэгги вдруг сказала:— Мне нездоровится.— Что такое? — встревожился Дуглас Сполдинг.— Весь день как-то не по себе. А утром немного подташнивало.— Господи, что же это? — Он встал, обошел вокруг журнального столика, обхватил руками ее голову и прижал лбом к своему боку, а потом посмотрел сверху вниз на безупречный пробор и вдруг заулыбался.— Так-так, — произнес он, — не иначе как возвращается Саша.— Саша? Это кто такой?— Он сам расскажет, когда появится.— Откуда такое имя?— Понятия не имею. Весь год крутилось в голове.— Саша. — Она прижала его ладони к своим щекам и засмеялась. — Саша!
— Завтра к доктору, — распорядился он.— Доктор говорит, Саша пока будет жить с нами, не требуя довольствия, — сообщила она по телефону на следующий день.— Здорово! — Тут он осекся. — Наверно. — Он прикинул сумму их накоплений. — Нет, первое слово дороже второго. Здорово! Когда же мы познакомимся с этим пришельцем?— В октябре. Сейчас он микроскопический, крошечный, я едва различаю его голос. Но потому что у него есть имя, я его слышу. Он обещает вырасти большим, если мы окружим его заботой.— «Мнимый больной» «Мнимый больной» — название пьесы Ж.-Б. Мольера (1674).
, честное слово! К какому сроку мне закупать морковку, шпинат, брокколи?— На Хэллоуин.— Не может быть!— Правда, правда!— Все будут болтать, что мы специально приурочили его появление к окончанию моего романа, который пьет из меня кровь. Оба требуют внимания и не дают спать по ночам.— Ну, в этом-то Саше не будет равных! Ты счастлив?— Честно сказать, побаиваюсь, но счастлив. Да что там говорить, конечно счастлив. Приезжайте домой, госпожа Крольчиха, и привозите его с собой!
Здесь необходимо пояснить, что Мэгги и Дуглас Сполдинги относились к числу неисправимых романтиков. Еще до заочного именования Саши, они, увлеченные Лорелом и Гарди, прозвали друг друга Стэном и Олли …они, увлеченные Лорелом и Гарди, прозвали друг друга Стэном и Олли — Стэнли Лорел и Оливер Гарди — псевдонимы популярнейших американских актеров-комиков Артура-Стэнли Джефферсона (1890-1965) и Норвелла Гарди (1892-1957).
. Каждый электроприбор, коврик и штопор получил у них свое имя, не говоря уже о различных частях тела, но это держалось в секрете от посторонних.Потому-то Саша, как сущность, как присутствие, готовое перерасти в привязанность, в этом смысле не был исключением. И когда он стал заявлять о себе по-настоящему, они ничуть не удивились. В их браке, где мерилом всех вещей была любовь, а не твердая валюта, просто не могло быть иначе.Если когда-нибудь мы купим машину, говорили они, ей тоже будет дано имя.Они обсудили этот вопрос, и еще сорок дюжин других, уже поздней ночью. Взахлеб рассуждая о жизни, они уселись в постели, подложив под спину подушки, словно караулили будущее, которое могло нагрянуть прямо сейчас. Они ждали, воображали, будто загипнотизированные, что молчаливый малыш произнесет свои первые слова еще до рассвета.— Мне нравится так жить, — сказала Мэгги, вытягиваясь на кровати. — У нас все превращается в игру. Хочу, чтобы так было всегда. Ты не такой, как другие мужчины: у тех на уме только пиво да карты. Интересно, много ли есть на свете таких семей, у которых вся жизнь — игра?— Таких больше нет. Ты помнишь?— Что?Он перевернулся на спину, чтобы прочертить взглядом на потолке цепочку воспоминаний.— В тот день, когда мы поженились…— Ну?— Друзья подбросили нас сюда на машине, и мы пошли в аптеку на пристани, чтобы сделать крупную покупку в честь медового месяца: две зубные щетки и тюбик пасты… Одна щетка красная, другая зеленая, для украшения пустой ванной комнаты. А когда мы возвращались по берегу домой, держась за руки, позади нас две девчушки и мальчуган вдруг затянули: Совет да любовь, Совет да любовь, Жениху и невесте Совет да любовь… Она тихонько запела. Он подтянул, вспоминая, как они зарделись от удовольствия, слыша детские голоса, но постеснялись остановиться, хотя были горды и счастливы.— Неужели у нас был новобрачный вид ? Как они догадались?— Уж точно не по одежке! Может, по лицам? От улыбок у нас занемели скулы. Мы просто лопались от восторга. А их задело ударной волной.— Славные ребятишки. До сих пор слышу их голоса.— Прошло полтора года, а у нас все по-прежнему. — Одной рукой обняв ее за плечи, он читал их будущее на темном потолке.— Теперь есть я, — раздался чей-то шепот.— Кто? — спросил Дуглас.— Я, — ответил шепот. — Саша.Дуглас сверху следил за губами жены, но не заметил и шевеления.— Ага, наконец-то можно поговорить? — произнес Дуглас.— Можно, — ответил тот же голосок.— А мы думали-гадали, — сказал Дуглас, — когда же ты дашь о себе знать. — Он мягко привлек к себе жену.— Настал срок, — отозвался шепот, — я тут как тут.— Здравствуй, Саша, — вырвалось у обоих.— А почему ты раньше молчал? — поинтересовался Дуглас Сполдинг.— Было боязно: вдруг вы мне не обрадуетесь, — прошептал голосок.— Откуда такие мысли?— Они возникли в самом начале, но потом ушли. Когда-то у меня было только имя. Помните, в прошлом году. Можно было уже тогда появиться. Но вы испугались.— Мы тогда сидели на мели, — негромко сказал Дуглас. — Жили в постоянном страхе.— Разве жить страшно? — спросил Саша. У Мэгги дрогнули губы. — Страшно другое. Не жить. Быть ненужным.— Погоди. — Дуглас Сполдинг опустился на подушку, чтобы видеть профиль жены, лежащей с закрытыми глазами, и чувствовать ее неслышное дыхание. — Мы тебя любим. Но в прошлом году был неподходящий момент. Понимаешь?— Нет, не понимаю, — ответил шепот. — Вы меня не хотели, вот и все. А теперь захотели. Мне тут делать нечего.— Но ты уже здесь!— А теперь уйду.— Не смей, Саша! Останься с нами!— Прощайте, — голосок совсем затих. — Все, прощайте.Повисло молчание.Мэгги в безмолвном ужасе открыла глаза.— Саша пропал, — сказала она.— Быть такого не может!В спальне стояла тишина.— Не может быть! — повторил он. — Это просто игра.— Это уже не игра. О боже, как холодно. Согрей меня.Он подвинулся ближе и привлек ее к себе.— Все хорошо.— Нет. У меня сейчас возникло странное чувство, будто это все взаправду.— Так оно и есть. Он никуда не денется.— Если мы постараемся. Помоги-ка мне.— Помочь? — Он еще сильнее сжал объятия, потом зажмурился и позвал: — Саша?Молчание.— Я знаю, что ты здесь. Не прячься.Его рука скользнула туда, где мог находиться Саша.— Послушай-ка. Отзовись. Не пугай нас, Саша. Мы и сами не хотим бояться, и тебя не хотим пугать. Мы нужны друг другу. Мы втроем — против целого мира. Саша?Молчание.— Ну, что? — прошептал Дуглас.Мэгги сделала вдох и выдох.Они подождали.— Есть?В ночном воздухе пробежал едва ощутимый трепет, не более чем излучение.— Есть.— Ты здесь! — воскликнули оба.Опять молчание.— Вы мне рады? — спросил Саша.— Рады! — ответили они в один голос.
Минула ночь, за ней настал день, потом опять ночь и еще один день, многие сутки выстроились длинной чередой, но самыми главными были полночные часы, когда он заявлял о себе, выражал собственное мнение: полуразличимые фразы становились все более уверенными, четкими и развернутыми, а Дуглас и Мэгги замирали в ожидании: то она шевелила губами, то он приходил ей на смену, каждый излучал тепло, искренность и превращался в живой рупор. Слабый голосок переходил с одних уст на другие, то и дело прерываясь тихим смехом, потому что все это было несуразно и в то же время любовно, ни один из них не знал, какой будет очередная Сашина фраза — они всего лишь внимали его речам, а потом с улыбкой погружались в рассветный сон.— Что вы там говорили про Хэллоуин? — спросил он где-то на шестом месяце.— Про Хэллоуин? — удивились они.— Ведь это праздник смерти? — прошептал Саша.— Ну, в общем…— Не слишком приятно появляться на свет в такую ночь.— Допустим. А какая ночь для тебя предпочтительнее?Саша какое-то время парил в молчании.— Ночь Гая Фокса, — решил он наконец.— Ночь Гая Фокса?!— Ну, да, фейерверки, пороховой заговор, Парламент, верно?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29