Одно знаю точно: мои досужие россказни привели к страшным, необратимым последствиям. Кто меня тянул за язык, когда я, распинаясь о грядущих возможностях психологии, создавал славу этому необыкновенному подводнику, который погружался в пучину глубже, чем капитан Немо?— Сгинули, — шептал напоследок Густав фон Зайфертиц, барон Вольдштайн. — Сгинули.На этом почти все и закончилось.Через месяц я снова пришел туда. Домовладелец весьма неохотно позволил мне осмотреть квартиру, и то лишь потому, что я сделал вид, будто подыскиваю жилье.Мы стояли посреди пустой комнаты, на полу еще оставались вмятины от ножек кушетки.Я поднял глаза к потолку. Он оказался совершенно гладким.— Что такое? — спросил хозяин. — Неужели плохо заделано? Этот барон — вот блаженный, право слово! — пробил отверстие в квартиру выше этажом. Он ее тоже снимал, хотя, по-моему, безо всякой нужды. Когда он съехал, только дыра и осталась.У меня вырвался вздох облегчения.— Наверху ничего не обнаружилось?— Ничего.Я еще раз осмотрел безупречно ровный потолок.— Ремонт сделан на совесть, — заметил я.— Да, слава богу, — отозвался хозяин.Меня часто посещает вопрос: а что же Густав фон Зайфертиц? Не обосновался ли он, часом, в Вене, прямо в доме незабвенного Зигмунда — или где-нибудь по соседству? Или перебрался в Рио, взбодрить таких же, как он сам, командиров-подводников, которые, мучаясь бессонницей, ворочаются на водяных матрацах под сенью Южного Креста? А может, коротает дни в Южной Пасадене Южная Пасадена — город в США; расположен в непосредственной близости от Голливуда.

, откуда рукой подать до тех мест, где на фермах, замаскированных под киностудии, обильно плодоносит махровый бред?Кто его знает.Могу сказать одно: случается, по ночам, в глубоком сне — ну, пару раз в году, не чаще — я слышу жуткий вопль:— Погружение! Погружение! Погружение!И просыпаюсь в холодном поту, забившись под кровать. Пять баллов по шкале Захарова-Рихтера Zaharoff/Richter Mark V, 1996 год Переводчик: Е. Петрова В предрассветных сумерках здание выглядело совершенно заурядным, примерно как фермерский дом, где прошла его юность. Оно маячило в полумраке, среди пырея и кактусов, на пыльной земле, пересеченной заросшими тропами.Чарли Кроу оставил «роллс-ройс» у обочины, не заглушив двигатель, а сам зашагал, ни на минуту не умолкая, по едва различимой дорожке; поспевавший за ним Хэнк Гибсон оглянулся на мягко урчащий автомобиль.— Может, надо бы?…— Нет-нет, — перебил Чарли Кроу. — Кому придет в голову угонять «роллс-ройс»? На нем дальше первого светофора не уедешь. А там, глядишь, отнимут! Не отставай!— К чему такая спешка? У нас в распоряжении все утро!— Напрасно ты так думаешь, приятель. У нас в распоряжении… — Чарли Кроу посмотрел на часы. — Двадцать минут, если не пятнадцать, на все про все: на грядущую катастрофу, на откровения, так что мешкать не стоит.— Не тарахти как пулемет и не беги, ты меня до инфаркта доведешь.— Ничего с тобой не случится. Положи-ка вот это в карман.Хэнк Гибсон посмотрел на документ цвета денежных знаков.— Страховка?— На твой дом, по состоянию на вчерашний день.— Но нам не нужна…— Нет, нужна, просто вы об этом не подозреваете. Распишись на втором экземпляре. Вот здесь. Плохо видно? Держи мою ручку с фонариком. Молодчина. Давай один экземпляр сюда. Один тебе…— Черт побери…— Не чертыхайся. Ты теперь защищен на все случаи жизни. Лови момент.Хэнк Гибсон и ахнуть не успел, как его взяли за локоть и протолкнули в облезлую дверь, а там обнаружилась еще одна запертая дверь, которая открылась, когда Чарли Кроу посветил на нее лазерной указкой. За дверью оказался…— Лифт! Неужели здесь работает лифт, в этом сарае, на пустыре, в пять утра?…— Тише ты.Пол ушел из-под ног, и они спустились строго вниз футов этак на семьдесят, а то и восемьдесят, где перед ними с шепотом отъехала в сторону еще одна дверь, и они вошли в длинный коридор с добрым десятком дверей по обе стороны и несколькими десятками приветливо светящихся окошек поверху. Не дав Хэнку Гибсону опомниться, его подтолкнули вперед, мимо всех этих дверей, на которых читались названия городов и стран мира.— Проклятье! — вскричал Хэнк Гибсон. — Терпеть не могу, когда меня тащат черт знает куда да еще нагоняют туману! Мне нужно закончить книгу и статью для газеты. У меня нет времени…— На самую грандиозную историю в мире? Вздор! Мы с тобой ее напишем сообща и разделим гонорар! Ты не устоишь. Бедствия. Трагедии. Холокосты!— У тебя прямо страсть к гиперболам…— Спокойно. Настал мой черед показывать и рассказывать. — Чарли Кроу посмотрел на часы. — Теряем время. С чего начнем? — Он обвел жестом два десятка закрытых дверей с надписями у одного края: «Константинополь», «Мехико-Сити», «Лима», «Сан-Франциско». А у другого края — 1897, 1914, 1938, 1963.Была там и приметная дверь с надписью «Оссманн, 1870» Оссманн. Жорж-Эжен (1809-1891) — французский государственный деятель, префект департамента Сены. Разработал и претворил в жизнь план полной перестройки Парижа и придания ему современного вида.

.— Место-год, год-место. Откуда я знаю, как тут выбирать?— Неужели эти города и даты ни о чем тебе не говорят, не будоражат мысль? Загляни-ка сюда. И вот туда. Теперь давай дальше.Хэнк Гибсон послушался.Заглянув сквозь стеклянное окошко за одну такую дверь, помеченную «1789», он увидел…— Вроде бы Париж.— Нажми на кнопку под окном.Хэнк Гибсон нажал на кнопку.— А теперь приглядись!Хэнк Гибсон пригляделся.— Господи, Париж. В огне. И гильотина!— Верно. Дальше. Следующая дверь. Следующее окошко.Хэнк Гибсон двигался вперед и смотрел.— Опять Париж, Богом клянусь. Нажимать на кнопку?— Не вижу препятствий.Он нажал на кнопку.— Ну и ну, так и полыхает. Только теперь это год тысяча восемьсот семидесятый. Парижская коммуна?— Париж сражается с немецкими наемниками за городской чертой, парижане убивают парижан в городской черте. Французы — уникальная нация, верно? Не задерживайся!Они подошли к третьему окну. Гибсон заглянул внутрь.— Париж. Уже не горит. А вот и такси, целый поток. Знаю-знаю. Тысяча девятьсот шестнадцатый. Париж спасли тысяча парижских такси, перевозивших солдат, чтобы остановить немцев на подступах к городу.— Пятерка! А дальше?Четвертое окно.— Париж в неприкосновенности. Зато неподалеку… Дрезден? Берлин? Лондон? Они в руинах.— Верно. Как тебе нравится трехмерная виртуальная реальность? Высший класс! Но хватит с нас городов и войн. Переходим на другую сторону. Движемся вдоль стены. Эти двери ведут ко всяческим разрушениям.— Мехико-Сити? Я там побывал, в сорок шестом.— Нажимай.Хэнк Гибсон нажал на кнопку.Город рухнул, задрожал и снова рухнул.— Землетрясение восемьдесят четвертого?— Восемьдесят пятого, если уж быть точным.— Боже, сколько нищих. Мало того что эти несчастные бедствуют: а ведь еще тысячи погибли, остались калеками, потеряли все. Но правительству…— На это наплевать. Двигайся дальше.Они остановились у двери с надписью «Армения, 1988».Гибсон заглянул внутрь и нажал на кнопку.— Армения, крупное государство. Крупное государство — и как не бывало.— Сильнейшее землетрясение за полвека в том регионе.Они остановились еще у двух окошек: «Токио, 1932» и «Сан-Франциско, 1905». На первый взгляд — целые и невредимые. Нажатие на кнопку — и все рушится!Гибсон побледнел и отвернулся; его била дрожь.— Ну? — спросил его друг Чарли. — Что в итоге?— Война и мир? Или мир, разрушающий себя без войны?— Точно!— Зачем ты мне это показываешь?— Ради твоего и моего будущего, ради несметных богатств, беспримерных открытий, поразительных истин. Andale! Vamoose! Andale! Vamoose! — исп. «Давай! Шевелись!» Некоторые испанские слова и фразы стали популярны среди англоговорящих американцев в результате широкого распространения испанского языка в США. Наряду с этим, в разговорной речи бытуют также «квазииспанские» выражения, такие как «no problemo» («нет проблем») и «el cheapo» («дешевка»).

Чарли Кроу посветил лазерной указкой на самую внушительную дверь в дальнем конце коридора. Зашипели двойные замки, дверь ушла в сторону, а за ней открылся просторный зал заседаний, с огромным пятнадцатиметровым столом и двадцатью кожаными креслами с каждой стороны; в дальнем конце виднелся то ли трон, то ли какой-то помост.— Вот туда и садись, — сказал Чарли.Хэнк Гибсон медленно двинулся вперед.— Шевели ногами. До конца света остается семь минут.— До конца?…— Шучу, шучу. Ты готов?Хэнк Гибсон сел.— Выкладывай.Стол, кресла, зал — все задрожало.Гибсон вскочил.— Что это было?— Ничего особенного. — Чарли Кроу сверился с часами. — Время еще есть. Сиди пока. Что ты увидел?Гибсон нехотя опустился в кресло и стиснул подлокотники.— Черт его знает. Лики истории?— Да, но какие именно ?— Война и мир. Мир и война. Мир, конечно, ни к черту не годится. Землетрясения, пожары.— Соображаешь! А теперь скажи, кто ответственен за эти разрушения, за оба лика?— За войну? Наверно, политики. Банды националистов, жадность. Зависть. Фабриканты оружия. Заводы Круппа в Германии. Захаров — так, кажется, его звали? Главный поставщик боевой техники, кумир поджигателей войны, герой документальных фильмов из времен моего детства. Захаров?— Верно! А что ты скажешь о другой стороне коридора? О землетрясениях?— Это от Бога.— Только от Бога? Без пособников?— Каким образом можно пособничать землетрясению?— Частично. Косвенно. Сообща.— Землетрясение и есть землетрясение. Город просто оказывается у него на пути. Под ногами.— Неправильно, Хэнк.— Неправильно?— А если я тебе скажу, что эти города не случайно были построены в тех местах? А если я тебе скажу, что мы задумали построить их именно там, с особой целью — чтобы они подверглись разрушению?— Идиотизм!— Нет, Хэнк, креативная аннигиляция. Мы занимались этим делом — по части землетрясений — еще в эпоху династии Тан Династия Тан — одна из пяти правящих династий средневекового Китая (618-907).

. Это с одной стороны. По части городов? Париж. Тысяча семьсот восемьдесят девятый год — по части войны .— Мы? Мы? Кто это «мы»?— Я, Хэнк, и мои когорты, только одетые не в пурпур и золото, а в добротное темное сукно, при элегантных галстуках, как подобает выпускникам престижных архитектурных факультетов. Это наших рук дело, Хэнк. Мы строили города, с тем чтобы их сносить. Разрушать с помощью землетрясений или уничтожать с помощью бомбардировок и войн, войн и бомбардировок.— Мы? Мы? — В этом зале, или в таких же залах по всему миру, в этих креслах сидели люди, по правую и по левую руку от верховного верховода всех зодчих, который возвышался там, где сейчас сидишь ты…— Зодчие?— Неужели ты думаешь, что все эти землетрясения, все войны начинались по воле случая, по чистому стечению обстоятельств? Их устраивали мы, Хэнк, проектировщики-градостроители всего мира. Не фабриканты оружия, не политики — о, для нас они были словно марионетки, куклы, услужливые дураки, тогда как мы, архитекторы высшей марки, планировали создание и последующее уничтожение наших детищ, наших зданий и городов!— Боже, какое безумие! Для чего?— Для того, чтобы каждые сорок, пятьдесят, шестьдесят, девяносто лет воплощать в жизнь новые проекты и новые замыслы, чтобы пробовать себя в другом деле, чтобы все были при деньгах — чертежники, дизайнеры, отделочники, строители, каменщики, землекопы, плотники, стекольщики, садовники. Все снести подчистую — и начать заново!— То есть ты?…— Изучал повадки землетрясений, сейсмические зоны, все швы, трещины и дефекты земной поверхности в каждом регионе, краю, уголке мира! Там-то мы и строили города! Почти все .— Вранье! Черта с два у вас бы это получилось. Тоже мне, проектировщики! От людей такого не утаишь!— Тем не менее никто не догадывался. Мы собирались тайно, заметали следы. Небольшой клан, горстка заговорщиков в каждой стране, в каждую эпоху. Прямо как масоны, да? Или секта католиков-инквизиторов. Или подпольная мусульманская группировка. Для такой организации многого не требуется. А средней руки политик, недальновидный или попросту глупый, верил нам на слово. Смотрите, вот оно, это место, вот оптимальное пятно застройки, заложите столицу здесь, а промышленный город — там. Опасности никакой. До ближайшего землетрясения, соображаешь, Хэнк?— Что за фигня?— Попрошу без грубостей!— Ни за что не поверю…Зал вздрогнул. Кресла задрожали. Хэнк Гибсон, собравшийся было встать, рухнул на сиденье. Кровь отхлынула от его лица.— Осталось две минуты, — сообщил Чарли Кроу. — Поневоле будешь тарахтеть как пулемет. Итак, ты по-прежнему считаешь, что судьбы мира вершит твой сельский политикан-скотовод? Ты когда-нибудь присутствовал на обеде в Ротарианском клубе Ротарианский клуб — один из клубов международного Ротарианского движения, объединяющего деловую и профессиональную элиту и призванного поддерживать высокие этические принципы служения обществу.

, общался с гладкими жеребцами из Торговой палаты? Сонные прожектеры! Ты бы согласился, чтобы мир плясал под дудку Захарова и его ракетчиков? Да ни за что. Они способны организовать только литье стали и упаковку взрывчатки. Вот поэтому наши люди — те, кто спроектировал города в сейсмоопасных зонах, чтобы обеспечить новые рабочие места на строительстве новых городов — они-то и планировали войны. Естественно, втайне. Мы подстрекали, направляли, использовали политиков, оказывали давление, не гнушались никакими средствами, чтобы добиться свободы действий, и получили Париж, потом тиранию, потом пришел Наполеон, а следом — Парижская коммуна, и тогда Оссманн под шумок разрушил и заново отстроил город — к ярости одних и радости других. Вспомни Дрезден, Лондон, Токио, Хиросиму. Это мы, зодчие, оплатили звонкой монетой освобождение Гитлера из тюрьмы в двадцать втором году! Это мы, зодчие, наседали, словно москиты, на японцев, чтобы вторгнуться в Маньчжурию, наладить импорт железной руды, довести Рузвельта до белого каления и сбросить бомбы на Пирл-Харбор. Естественно, император не возражал; естественно, генералы торжествовали, естественно, камикадзе с радостным воодушевлением отправлялись на тот свет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29