Е. Петрова Когда в мюзик-холле показывали фокусы, я заметил человека, точь-в-точь похожего на меня.В воскресенье мы с женой пошли на вечернее представление. Лето выдалось на редкость погожим, публика таяла от жары и предвкушения чуда. Вокруг нас сидели благонравные пары, которые сначала от души веселились, а потом заволновались, увидев карикатуру на самих себя, увеличенную до невероятных масштабов.На сцене распиливали пополам женщину.Надо было видеть довольные ухмылки женатых мужчин.Объявили следующий номер: ассистентка зашла в шкафчик и исчезла. Бородатый фокусник изображал слезы отчаяния. Но она, помахивая набеленной ручкой, возникла на карнизе балкона — бесконечно прекрасная, далекая, недоступная.Надо было видеть кошачьи усмешки замужних дам!— Взгляни на эти лица, — сказал я жене.Теперь женщина парила в воздухе… богиня истинной любви, рожденная мужским воображением. Лишь бы только ее прелестные ножки не коснулись земли. Пусть остается на своем невидимом пьедестале. Смотрите все! И не рассказывайте мне, как это делается, слышите? Просто любуйтесь ее полетом и предавайтесь мечте.А что представляет собой этот расторопный человечек, который жонглирует тарелками, шарами, звездами и факелами, крутит на локтях обручи и при этом удерживает на носу голубое перо? Да ничего особенного, отвечал я себе: чей-то муж, вечно в разъездах, интрижки, работа, обед всухомятку, репетиция, стимуляторы, снотворное, банковский счет, мелочная экономия.Наверно, зрители шли на представление не для того, чтобы полностью отрешиться от мира, а для того, чтобы увидеть его в мало-мальски приемлемом обличье: более ярким, чистым, стремительным, точным — зрелище одновременно вдохновляющее и грустное.Будто мы в жизни не видали, как исчезает женщина?А там, на черном бархате помоста, как раз исчезали женщины — загадочные существа из пудры и розовых лепестков. Алебастровые статуэтки, фигурки из летних лилий и прохладных дождевых струй, переплавленных в мечту — и эта мечта оборачивалась пустым зеркалом уже оттого, что фокусник жадно тянул к ней руки.Из шкафчиков и комодов, из рыболовных сетей, вздрагивая, как тонкий фарфор, от выстрелов фокусника, исчезали женщины.Это символично, подумал я. Почему фокусник наводит пистолет на хрупкую ассистентку? Не иначе как он — тайный раб мужского подсознательного.— Что-что? — спросила жена.— А?— Ты что-то бормотал.— Извини. — Я раскрыл программку. — О! Следующим номером выступает мисс Миг! Самая ловкая в мире карманница!— Ну уж, самая ловкая, — фыркнула жена.Я скосил глаза, чтобы разобраться, шутит она или нет. В темноте мне показалось, что ее губы изогнулись в улыбке, смысл которой до меня так и не дошел.Из оркестровой ямы доносилось жужжание, словно там потревожили пчелиный рой.Открылся занавес.На сцене, без громкого пения фанфар, без развевающейся мантии, без эффектного поклона, лишь со снисходительным кивком и едва заметно вздернутой левой бровью, возникла мисс Миг.Когда она щелкнула пальцами, я подумал: сейчас на сцену выбегут дрессированные собачки.— Мне нужны добровольцы. Мужчины!— Сиди. — Жена дернула меня за рукав.А я уже вскочил было с кресла.По залу прокатилось волнение. Подобно молчаливой своре псов, зрители поднялись со своих мест и двинулись (или, если уж быть точным, бросились) к сцене, как только иллюзионистка поманила их пальцем, не знавшим маникюра.Я сразу догадался, что именно она, мисс Миг, на протяжении всего вечера разыгрывала исчезновение.Малобюджетный иллюзион, отметил я про себя, каждый артист работает в нескольких номерах. И эта особа ничем не лучше прочих.— Что-что? — переспросила жена.— Опять я бормотал?Честно признаться, мисс Миг произвела на меня отталкивающее впечатление. Она выглядела так, будто успела сойти со сцены, переоделась за кулисами в мешковатый, не глаженый твидовый костюм с пятнами соуса и травы, растрепала прическу, кое-как намазала губы, уже собиралась покинуть театр через служебный подъезд — и тут ей крикнули: «Ваш выход!»В таком виде она и предстала перед нами: простые уличные туфли, ненапудренный нос, руки мельтешат, а лицо равнодушное — просто отбывает номер, вот и все…Но теперь она стояла как вкопанная и выжидала, засунув руки в мешковатые твидовые карманы и холодно поджав губы, а бессловесные волонтеры по-собачьи трусили к сцене.Эту разношерстную свору она мгновенно подчинила себе и несколькими тычками выстроила в одну шеренгу.Публика замерла в ожидании.— Все свободны. Займите свои места!Еще один щелчок неухоженных пальцев.В полной растерянности, недоуменно переглядываясь, добровольцы потянулись к ступеням. Она позволила им одолеть ровно половину лестницы и, словно делая одолжение, спросила:— Ничего не забыли?Все как один резко обернулись.— Это чье?С кислой улыбкой, которая могла бы поспорить с самыми сухими винами, она лениво извлекла из кармана мужской бумажник. Из складок жакета достала еще один. Потом третий, четвертый, пятый… В общей сложности десять штук!Она держала их между пальцами, как печенье для послушной собачонки.Мужчины прищурились. Пробыв на сцене считанные минуты, к этим предметам они конечно же не имели никакого касательства. Фокусница ни перед кем не задерживалась. Это розыгрыш. Просто-напросто за выход на сцену можно получить новехонький бумажник — как сувенир!Но на всякий случай волонтеры решили проверить сохранность своих вещей, и каждый из участников номера стал похож на изваяние, которое ищет невидимый глазу изъян в старом, наспех собранном каркасе. То один, то другой, раскрыв рот, сосредоточенно ощупывал пиджак и рылся в карманах брюк.Все это время мисс Миг не обращала на своих добровольных помощников ни малейшего внимания. Она бесстрастно сортировала бумажники, словно ежедневную почту.Именно в этот миг я и заметил того человека — он стоял на правом фланге, у края сцены. Я поднес к глазам бинокль. Пригляделся повнимательнее. Потом, для верности, еще раз.— Надо же, — сказал я с напускной беспечностью. — Один из этих типов немного смахивает на меня.— Который? — заинтересовалась жена.Я протянул ей бинокль, по-прежнему изображая равнодушие:— Крайний справа.— Скажешь тоже, смахивает. Да это вылитый ты! — заключила жена.— Ну, можно и так сказать, — скромно согласился я.Выглядел этот парень хоть куда. Но, по-видимому, неприлично вот так любоваться собой и выносить благосклонные суждения. Отчего-то у меня по спине пробежал холодок. Забрав у жены бинокль, я закивал, все более изумляясь такому сходству:— Короткая стрижка. Очки в роговой оправе. Здоровый цвет лица. Голубые глаза…— Прямо брат-близнец! — воскликнула жена.Это отнюдь не звучало преувеличением. Но до чего же неуютно было сидеть в зале и одновременно видеть себя на сцене.— Нет-нет, не может быть, — повторял я шепотом.Однако то, что не укладывалось в голове, было открыто взгляду. Каково население земного шара? Два миллиарда? Примерно так. Но даже снежинки, и те всегда разные — двух одинаковых не найдешь! А тут, прямо передо мной, как вызов моему "я" и моему спокойствию, стоял слепок с той же самой модели, идеальный двойник.Что мне было делать — верить или не верить, гордиться, бежать куда подальше? Ведь я узрел рассеянность Всевышнего.— Нет, не припоминаю, — молвил Всевышний, — чтобы я уже создавал такое прежде.В благоговейном трансе и душевном волнении я подумал: а ведь Всевышний ошибается.На память пришли обрывки из читанных когда-то книжек по психологии.Наследственность. Окружающая среда.— Смит! Джоунз! Хелстром!Это мисс Миг проводила перекличку, как сержант перед строем, и возвращала похищенное.Телесная оболочка достается нам от всех предшествующих поколений, подумал я. Это наследственность.Но в то же время телесная оболочка — это окружающая среда, верно?— Уинтерс!На то она и окружающая среда, чтобы каждого из нас окружать. Тело и в самом деле окружает — тут тебе и озера, и башни из кости, и тучные закрома, и непаханые просторы души, разве не так? Неужели эта видимость, что мелькает в окнах-зеркалах — лицо у одного безмятежное, как снегопад, у другого бездонное, как горная пропасть, руки — два лебединых крыла или же пара воробьиных крылышек, ступни — у кого наковальни, у кого мотыльки, туловище — как мешок с мукой или как лесной папоротник — неужели все это, ежедневно наблюдаемое, не оставляет отпечатка в голове, не создает образ, не формирует ум и дух, словно податливую глину? Отчего же нет? Именно так оно и происходит!— Бидвелл! Роджерс!А что там поделывал незнакомец, угодивший в такую же, как у меня, телесную среду?Мне захотелось вскочить с места и прокричать, как водилось в старину: «Что на часах?»И чтобы он, словно городской глашатай, как две капли воды похожий на меня, прошествовал мимо и торжественно объявил: «На часах ровно девять, в городе все спокойно…»Но вот вопрос: спокойно ли ему ?Вопрос: что скрывается за этими очками в роговой оправе — близорукие глаза или близорукая душа?Вопрос: едва наметившаяся полнота — не означает ли она, что и мозги заплывают жирком?Короче говоря, может ли так быть, что его душа стремится на север, а моя — на юг? Если нас облекает одинаковая плоть, может ли так быть, что у одного ум горяч, как лето, а у другого холоден, как зима?— Ну и ну, — сказал я почти в полный голос. — Что, если мы и вправду двойники?Сзади на меня зашикали.Мне стало трудно глотать.Что, если он много курит, чутко спит, за обедом переедает, проявляет симптомы маниакально-депрессивного психоза, излишне говорлив, непоследователен в мыслях, склонен к эротическим фантазиям…Человек с таким телосложением, с таким лицом просто не может быть иным. У нас, надо полагать, даже имена похожи.Имена!— …л…бл…ер…Мисс Миг выкликнула его имя!Но я не расслышал. Кто-то из зрителей в этот момент закашлялся.Оставалось надеяться, что она повторит. Но нет, мой близнец уже выступил вперед. Проклятье! Споткнулся! В зале раздались смешки.Я поспешил навести на него бинокль.Теперь мой близнец стоял в самом центре сцены и мял в руках вернувшийся к нему бумажник.— Выпрямись, — зашептал я. — Не сутулься.— Ш — ш — ш, — рассердилась жена.Я исподволь расправил плечи.Даже не верится, что у меня такой импозантный вид, думал я, поправляя очки. Неужели у меня столь тонко очерченный — поистине аристократический — нос? И такая же гладкая, чистая кожа, и такой же твердый подбородок?От этих мыслей меня бросило в краску.Но в конце-то концов, если жена подтвердила, что это — вылитый я, какие могут быть сомнения? Тем более что на его лице заметна печать интеллекта.— Дай сюда бинокль. — Это жена ткнула меня локтем в бок.Я уступил с крайней неохотой.Она подкрутила линзы и, наведя бинокль на сцену, стала внимательно следить за действиями — нет, не моего двойника, а самой мисс Миг, которая теперь напропалую льстила тем, кто попадался ей под руку, заговаривала им зубы и шарила по карманам. Моя жена то и дело злорадно фыркала и прыскала со смеху.Что и говорить, мисс Миг могла соперничать с богом Шивой Шива — один из трех верховных богов (наряду с Брахмой и Вишну) в брахманизме и индуизме. Иногда изображается многоруким.

.У нее было не две руки, а по меньшей мере девять. Пока она с равнодушным видом перемещалась вдоль шеренги, эти руки, как вольные птицы, летали, шуршали, хлопали, парили, скользили, кружили, трепетали — прикасаясь к жертвам без единого касания.Что у нас в этом кармане? А в этом? А здесь? Она теребила жилеты, пробегала по лацканам, трясла брюки — в карманах звенела мелочь. Едва уловимо, но как-то мстительно задерживала палец в нужной точке, будто подбивала итог на кассовом аппарате. Чисто по-мужски и в то же время с невероятной легкостью расстегивала пиджачные пуговицы, возвращала бумажник кому-то одному и тут же похищала у другого. Хватала добычу, на время оставляла у себя, разживалась новой да еще успевала извлечь банкноты и пересчитать их за спиной у владельца, а потом доверительно брала его за руку и снимала часы.В ее сети угодил даже доктор!— У вас термометр с собой? — спросила она.— А как же!Он порылся в карманах и явно забеспокоился. Еще раз обшарил карманы. Зрители громогласно помогали ему советами. Оглянувшись, он увидел… что у мисс Миг изо рта торчит его градусник, похожий на незажженную сигарету. Вытащив его из-за щеки, она посмотрела на шкалу.— Температура! — воскликнула она. — Тридцать девять! — И, закатив глаза, изобразила озноб.Зал взревел от восторга. Между тем она снова подбиралась к своим жертвам, заигрывала, дергала их за рукава, ерошила волосы и спрашивала:— Почему без галстука?Бедняга хватался руками за ворот — но поздно. Тогда она неизвестно откуда выхватывала галстук и бросала его хозяину.Словно магнитом, она незримо притягивала к себе талисманы, медальоны, римские монеты, корешки билетов, носовые платки, булавки для галстуков, а зрители входили в раж и содрогались от хохота, глядя, как подопытные кролики лишаются последней защиты и предметов гордости.Стоило кому-то из них прикрыть рукой задний карман — она обшаривала жилет. Стоило прижать к груди жилет — она потрошила брючные карманы. Небрежная и скучающая, жесткая и неуловимая, она умудрялась внушить очередному волонтеру, что все его вещи при нем, а сама в мгновенье ока с легким презрением извлекала принадлежащий ему предмет из своих необъятных твидовых одежд.— Это еще что? — Она подносила к глазам письмо. — «Милая Элен, прошлой ночью, когда мы с тобой…»Багровый от стыда, автор письма бросался к мисс Миг, отбирал заветный листок и прятал его поглубже в карман. Не проходило и минуты, как письмо снова оказывалось у нее в руках, и все начиналось сначала: «Милая Элен, прошлой ночью…»Страсти разгорелись не на шутку. Одна женщина. Десяток мужчин.Подарив одному поцелуй, она сняла у него ремень.У другого — подтяжки.Женщины— зрительницы стонали от хохота.Их спутники, неприятно пораженные, волей-неволей присоединялись.Какой же отъявленной стервой показала себя мисс Миг! Она прилюдно высекла, как мальчишек, этих ухмыляющихся, самоуверенных типов, обвела их, словно дикарей, вокруг пальца, поймала в бронтозавровые складки твида, расставила по местам, как болванки, и при этом успела назвать каждого милым, обаятельным, а то и настоящим красавцем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29