Нахлынувшее вожделение заманивает его в силки греховного соблазна. Он возлагает вину на нечестивую искусительницу и лишает ее жизни. А женщина, наоборот, в приступе гнева и раскаяния скорее сама примет яд. Ева, покончив с собой, упокоится в райских кущах. Тогда и Адам соорудит себе виселицу, скрутив удавку из Змея.Но что могло навести на мысль об убийстве на почве страсти, о женщинах, об искушении? Впереди было лишь необъятное средоточие пыхтящей плоти, а рядом — белокурый красавец. И были слова, летящие в меня потоком стрел. Мое тело ощетинилось иголками, как дикобраз, и отчаянно сопротивлялось: «Нет, нет, нет». Это слово повторялось во мне эхом, пока не прозвучало в полный голос:— Нет!«Да— а-а», -прошептали испарения живого холма, скелета, погруженного в прогорклое заливное. «Да-а-а».У меня вырвался изумленный возглас, потому что перед глазами выстроились все мои спортивные игры, сауны, ночные бары, короткие сны — слагаемые одержимости.Плутая темными коридорами, я столкнулся с незнакомцем, чье изъеденное оспинами, изборожденное морщинами лицо лоснилось от похоти; оно было усеяно пигментными пятнами и отмечено столь явной печатью излишеств, что я попытался отвести взгляд. Это чучело, разинув рот, потянулось к моей руке. По глупости я собрался было ответить на его рукопожатие и… уперся пальцами в стекло! В зеркало. Я слишком глубоко заглянул в собственную жизнь. Мне и прежде случалось на ходу ловить свое отражение в сверкающих витринах — они множили меня до бесконечности, превращая в мутный людской поток, словно хлынувший из подземной реки. По утрам, бреясь перед зеркалом, я видел отраженное здоровье. Но это!… Настоящий троглодит, прошедший сквозь века, словно муха в янтаре. Мой фотопортрет после сотни постельных кульбитов! Кто же подсунул мне такое зеркало? Мой прощелыга-хозяин в сговоре с этим прогнившим скопищем газов.— Выбор пал на тебя, — шептали они.— Я отказываюсь! — прогремел мой ответ.Не знаю, действительно ли я выкрикнул это что есть мочи или только подумал, но передо мной разверзлось горнило. Исполинская куча зарокотала газами. Белокурый красавец отшатнулся, сраженный тем, что их попытка приоткрыть мою суть, докопаться до нутра, не вызвала ничего, кроме отвращения. Прежде, когда Дориан призывал: «Друг», к нему бросались толпы новообращенных атлетов, чтобы превознести до небес этого безрукого, безногого, безликого колосса из осклизлой тины. Они задыхались в его миазмах, снова и снова поднимались на ноги, сходились в яростной схватке и катались по полу темного зала, а потом, обретя юность, устремлялись в иное бытие.А что же я? Что я натворил, если этот слизень с присвистом выпустил зловонные ветры?— Идиот! — зарычал мой провожатый, стиснув кулаки. — Прочь отсюда! Убирайся!— Убираюсь! — подхватил я и стремительно развернулся.Сейчас мне трудно вспомнить, как именно я упал. Не могу даже сказать, что стало тому причиной: возможно, слишком поспешное бегство от злобного извержения слюны и желчи, брызнувшего из гнилостной кучи. В меня полетели не смертоносные молнии, а обжигающие волны мести. «За что?» — мелькнуло в голове. Что Дориану до тебя, что тебе до него, почему гидра, таившаяся за твоей видимостью, вырвалась на свободу, почему у тебя задрожали колени, руки, даже ногти, спрашивал я себя, когда Дориан в последний раз опалил мне волосы и накрыл потоком зловонной лавы.Агония длилась не более секунды.Меня толкнула какая-то неведомая сила. Неужели это взбунтовалась моя тайная сущность? Что-то рывком дернуло меня вперед и бросило прямо на Дориана.Он издал два леденящих душу вопля: первый — предупредительный, второй — отчаянный.В падении я как-то умудрился не погрузить руки в глубь ядовитого месива, в растекающуюся студенистую глыбу. Клянусь, я едва-едва коснулся этой плоти, царапнул, а точнее, провел по ней ногтем правого мизинца.Одним ногтем!Так и получилось, что Дориан получил пробоину и пошел ко дну. Так и получилось, что этот пузырь с воплями испустил дух. Так и получилось, что омерзительный дирижабль на глазах потерял упругость, а его бескостная оболочка сморщилась и стала опадать в ночи, складка за складкой, извергая вонючую магму, тучи присвистывающих нутряных газов и жалобный вой.— Дьявольщина! Что ты наделал? Убийца! Будь ты проклят! — заорал белокурый красавец, не в силах спокойно наблюдать за кончиной Дориана.Он замахнулся, чтобы обрушить на меня удар, но передумал и бросился к выходу, успев прокричать:— Сюда! Запирайся! Не отворяй, заклинаю! Быстрее! — И выскочил из зала, хлопнув дверью.Я ринулся следом, задвинул щеколду и только тогда обернулся.Дориан беззвучно опадал.Он опускался все ниже и ниже, постепенно исчезая из виду. Подобно огромному шатру, лишенному распорок, он опустился на пол и стал просачиваться в трубы и люки, окружавшие необъятное ложе. Видимо, эти отверстия были проделаны как раз на тот случай, если этот кожистый куль по какой-то причине растает и выпустит из себя жидкую заразу вперемешку с удушливой гнилью. У меня на глазах последний сгусток мерзкой слизи засосало в трубу, и я остался стоять в пустом зале, куда только что стекались непотребные выбросы и нерожденные эмбрионы, образуя смердящие залежи, которые впускали в себя грехи, изломанные кости и души, а выпускали монстров, прикрывшихся красотой. Их порочный властелин, безумный правитель исчез, растворился. Напоследок в трубе что-то булькнуло и вздохнуло.Боже мой, подумал я, это еще не конец, еще висят в воздухе тлетворные миазмы, еще течет к морю эта жижа, которую подхватят приливы, чтобы отнести на чистые пляжи, куда на рассвете потянутся люди…Даже сейчас…Я не двигался с места и, закрыв глаза, ждал.Чего? Какого-то продолжения — оно с неизбежностью должно было наступить. И наступило.Мне почудилась какая-то дрожь, вибрация, а потом явственно ощутимая тряска: стена ходила ходуном, а вместе с ней золотая дверь.Я повернулся на этот звук, чтобы видеть происходящее своими глазами.С другой стороны кто-то таранил стену и молотил кулаками. Толчки и удары обрушивались один за другим. Слышались голоса, переходившие в крик.Под титаническим напором дверь едва не слетела с петель.Оцепенев от страха, я думал, что она не выдержит, и тогда в пустой проем хлынет неудержимая волна изголодавшихся, разъяренных чудовищ, свора полумертвых тварей. Их вопли, метания, мольбы о помощи были так ужасны, что я заткнул уши.Дориан растворился, но они остались. Опять крики. Вопли. Вопли. Крики. Бесчисленные сплетения рук и ног сотрясали дверь, тела падали, голоса взывали о помощи.Во что они теперь превратились? — спросил я себя. Нарциссы. Красавцы.Скоро приедет полиция, твердил я. Ждать осталось недолго. Но…Что бы ни случилось…Нельзя отпирать эту дверь. Все хорошо, или одна беда — собака ваша сдохла No News, or What Killed the Dog, 1994 год Переводчик: Е. Петрова Это был день пожаров, катастроф, землетрясений, ураганов, затмений, извержений вулканов, кровавых побоищ и множества других бедствий, в довершение которых Солнце поглотило Землю и в небе погасли звезды.А попросту говоря, самый важный член семьи Бентли испустил дух.Звали его Песик, потому что это был обыкновенный пес.Воскресным утром, когда можно было никуда не спешить, Песика обнаружили на кухонном полу: уже холодный, он лежал головой к Мекке, скромно поджав лапы, и впервые за два десятка лет не вилял хвостом.Двадцать лет! Надо же, подумали все, неужто и вправду так долго? Но все равно, как такое могло произойти?Все семейство разбудила Сьюзен, младшая из девочек:— Что-то с Песиком! Идите скорее сюда!Роджер Бентли, даже не накинув халата, в пижаме выскочил из спальни и увидел всеобщего любимца, распростертого на кафельном полу. Следом прибежала мать семейства, Рут, а потом и сынишка Скип, двенадцати лет. Взрослые дети, которые уже обзавелись семьями и переехали жить в другие города, прибыли позднее. Каждый говорил примерно одно и то же:— В голове не укладывается! Как же мы будем без Песика?Песик ничего не отвечал: он, как пожар Второй мировой, только что отшумел и оставил после себя опустошенность.Сьюзен залилась слезами, за ней Рут, потом, как и следовало ожидать, прослезился отец и самым последним — Скип, который всегда долго раскачивался.Не сговариваясь, они окружили пса и все как один опустились на колени, чтобы его погладить, будто от этого он мог вскочить, просиять улыбкой, какую всегда вызывало у него предвкушение кормежки, и, опережая всех, с лаем броситься к двери. Но ласка не помогала: слезы хлынули еще сильнее.В конце концов родители и дети поднялись с колен и, обнявшись, пошли готовиться к завтраку, но толком даже не поели, потому что Рут сказала:— Негоже оставлять его на полу.Роджер Бентли бережно поднял Песика на руки, вынес в сад и опустил возле бассейна.— А дальше что?— Ума не приложу, — отозвался Роджер Бентли. — Столько лет у нас в семье никто не умирал, а тут… — Он осекся, хлюпнул носом и покачал головой. — Я не то хотел сказать…— Все правильно, — поддержала его Рут Бентли. — Песик и в самом деле был для нас как родной. Господи, как я его любила!У всех опять брызнули слезы; Роджер Бентли под благовидным предлогом ушел в дом и вернулся с одеялом, чтобы накрыть пса, но Сьюзен схватила его за руку:— Нет, не надо! Хочу на него насмотреться. Ведь я его никогда больше не увижу. Он у нас такой красивый. И такой… старенький.Они вынесли свои тарелки в сад и уселись вокруг Песика — невыносимо было оставлять его в одиночестве.Роджер Бентли позвонил старшим детям, каждый из них, оправившись от первых слез, сказал одно и то же: скоро буду, ждите.Когда они примчались в родительский дом — сначала сын Родни, которому исполнился двадцать один год, а потом старшая дочь Сэл, ей было уже двадцать четыре — на всех опять нахлынула волна скорби, а потом семья сидела молча, надеясь на чудо.— Что будем делать? — Родни нарушил гнетущую тишину. — Я понимаю, это всего лишь пес…— Всего лишь ? — вскинулся гневный хор.Роджер пошел на попятную:— Спору нет, он достоин мавзолея. Но его удел — собачье кладбище «Орион»; это в Бербанке Бербанк — город в Калифорнии, недалеко от Лос-Анджелеса.

.— Собачье кладбище?! — вскричали все вместе, но каждый на свой манер.— Да что вы, в самом деле? — сказал Родни. — Нелепый разговор получается.— Почему нелепый? — У раскрасневшегося Скипа задрожали губы. — Песик — он… Песик был — наш самый дорогой. Из чистого золота!— Вот именно, — подтвердила Сьюзен.— Прошу меня простить. — Роджер Бентли отвернулся и обвел глазами бассейн, живую изгородь, небесный свод. — Думаю, пора вызывать мусоровоз, который забирает дохлых собак.— При чем тут мусоровоз? — не поверила своим ушам Рут Бентли.— При чем тут дохлые собаки? — возмутилась Сьюзен. — Песик у нас — не дохлая собака.— А кто же он у нас? — уныло спросил Скип.Все взоры устремились на Песика, который покоился у кромки бассейна.— Он… — выдохнула, поразмыслив, Сьюзен, — он… он мой любимчик!Не дожидаясь очередного потока слез, Роджер Бентли снял трубку установленного в саду телефона, соединился с кладбищем домашних животных, задал несколько вопросов и вернул трубку на место.— Двести долларов, — сообщил он. — Полагаю, это приемлемо.— За Песика? — возмутился Скип. — Уж больно дешево!— Ты шутишь? — спросила мужа Рут Бентли.— Вовсе нет, — ответил Роджер. — Я всю жизнь посмеивался над такими заведениями. Но раз уж мы расстался с Песиком навсегда… — он помолчал. — Его заберут ближе к полудню. Прощальная церемония — завтра.— Прощальная церемония! — фыркнул Родни, остановился у кромки бассейна и сделал несколько круговых движений руками. — Нет, увольте, это без меня.Почувствовав спиной долгие, осуждающие взгляды, он обернулся и втянул голову в плечи.— Ну ладно-ладно, приду.— Песик бы тебя не простил, — всхлипнула Сьюзен и вытерла нос.Но Роджер Бентли ничего этого не слышал. Переведя глаза с собаки на родных, а потом на небо, он зажмурился и вполголоса произнес:— Боже милостивый! Да понимаете ли вы, что это единственное горе, которое постигло нашу семью за все минувшие годы? Никто из нас даже ни разу не хворал, так ведь? Не лежал в больнице. Не попадал в аварию.Он выждал.— Да, так и есть, — согласились все.— Круто! — вырвалось у Скипа.— Вот именно. Вы же видите, сколько вокруг аварий, несчастных случаев, болезней.— А может быть… — начала Сьюзен, но не сразу договорила, потому что у нее срывался голос. — Может, Песик для того и умер, чтобы показать, какие мы везучие.— Везучие?! — Роджер Бентли открыл глаза. — Это правда! Известно ли вам, как нас прозвали…— Научно-фантастическое поколение, — подхватил Родни, с невинным видом зажигая сигарету.— Откуда ты знаешь?— Да ты постоянно об этом твердишь — читаешь лекции даже за обедом. Нож для консервных банок? Фантастика. Автомобили. Радиоприемник, телевизор, кино. Все на свете! Научная фантастика, куда ни кинь!— А разве не так? — вскричал Роджер Бентли, обращая взгляд к Песику, как будто ответ знали последние покидающие свою обитель блохи. — Черт побери, ведь раньше и в помине не было автомобилей, консервных ножей, телевизоров. Перво-наперво их надо придумать. Начало лекции. Затем их надо сконструировать. Середина лекции. Таким образом, фантастика становится свершившимся научным фактом. Лекция окончена.— Я посрамлен! — Родни с преувеличенным почтением захлопал в ладоши.Груз сыновней иронии пригнул Роджера Бентли к земле; он погладил несчастное издохшее животное.— Прошу прощения. Расстроился из-за Песика. Ничего не могу с собой поделать. На протяжении тысячелетий род людской только и делал, что умирал. Но этот период завершился. Одним словом, научная фантастика.— Хоть стой, хоть падай, — усмехнулся Родни. — Ты, отец, начитался всякой макулатуры.— Допустим. — Роджер коснулся черного собачьего носа. — А как же Листер Листер, Джозеф (1827-1912) — английский хирург. Разработал методы антисептики и ввел их в хирургическую практику.

, Пастер Пастер, Луи (1822-1895) — французский ученый, основоположник современной микробиологии и иммунологии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29